Через двадцать минут Мирон, натянув шорты, выходит из спальни, чтобы принести для меня воды, а я разглядываю потолок, размышляя о том, будут ли наши отношения всегда полными тяги и страсти друг к другу. Возможно, наш секс затуманил мне голову, но сейчас я искренне верю, что они останутся такими всегда.

Мирон не появляется довольно долго, и я невольно начинаю посматривать на часы. Отсутствует уже пятнадцать минут. В голову помимо воли начинают лезть дурацкие мысли об Алине и о том, что между ними было, и тогда дверь, наконец, распахивается.

– Тебя задержали поклонницы? – шуткой маскирую свою внезапную ревность.

Мирон опускается на кровать и, откупорив крышку минералки, вкладывает прохладную бутылку в мою ладонь.

– Нет, пришлось с Русом немного поболтать в качестве извинений, – наклонившись, он касается губами моего уха и издаёт короткий смешок: – Он, оказывается, в соседней комнате спит, а мы его разбудили.

6

– Нормально сидит? – я одёргиваю подол кремового платья-карандаша, купленного пару дней назад, и демонстративно расправляю плечи. – Не слишком открытое?

Мирон отрывается от ноутбука и внимательно оглядывает меня с ног до головы. Я напрягаюсь в ожидании. Если сейчас он скажет, что платье неподходящее, то мне придется его сменить, а это означает ещё час проторчать в гардеробной, притом что этого часа у меня нет.

– Где оно открытое, малыш? Ты будто на приём к британской королеве собралась.

Я бесшумно выдыхаю и начинаю улыбаться. Значит, не зря я полдня провела в ЦУМе и замучила трёх продавцов-консультантов. Сегодня мы с Мироном идём на ужин к его родителям, и мне необходимо выглядеть безукоризненно. Пусть я не могу похвастаться громкими именами в родословной, но, по крайней мере, внешне не буду ощущать себя смятой алюминиевой ложкой, по ошибке затесавшейся во французский сервиз.

В первый и в последний раз я видела родителей Мирона около полугода назад на ужине, специально организованном в честь знакомства. Мама Мирона, Елена Андреевна, встретила меня достаточно благодушно – по крайней мере, нам удавалось поддерживать беседу без видимых симптомов антипатии и неловкости, – а вот с Дмитрием Алексеевичем Сафроновым, депутатом Государственной Думы, на такую лёгкость рассчитывать не пришлось. За весь ужин он едва ли обмолвился со мной парой фраз и всячески делал вид, что всё, сказанное мной, его мало интересует.

– А макияж в порядке? – спрашиваю дорогой, разглядывая своё отражение в опущенном козырьке. – Может, блеск лучше стереть?

– Ты так мило нервничаешь, – улыбается Мирон и, на секунду оторвав взгляд от дороги, тянется ко мне рукой. Касается большим пальцем скулы и ласково гладит шею. – Блеск можешь оставить: когда остановимся, я всё равно его съем.

Дом Сафроновых находится на Рублёво-Успенском шоссе, в рассаднике богатства и архитектурной роскоши. Здесь сосредоточено всё то великолепие, которое раньше я наблюдала только по телевизору: дома, словно сошедшие с разворота журналов об интерьерных трендах, сияющие витрины брендовых бутиков, ультрамодные ресторанные террасы, многомиллионные глянцевые авто, со свистом рассекающие трассу, и в противовес этому технологическому триумфу – много-много зелени, искусно сформированной рукой ландшафтного дизайнера. Неудивительно, что часть друзей Мирона настолько оторвана от реалий простых смертных. Жизнь в таком месте и общение лишь с себе подобными может сильно исказить мировоззрение.

– Ты всегда жил здесь?

– Нет. Отец построил этот дом лет десять назад. До семнадцати я жил на Арбате.

Может быть, именно этому обстоятельству я обязана тем, что Мирон так не похож на пресыщенного деньгами мажора. Старая Москва одарила его своей непредвзятой интеллигентностью.

– Я тебя люблю… – я корчу шутливую гримасу и заканчиваю своё признание: – Ми-и-ир.

Закинув голову назад, Мирон смеётся. Я люблю, когда он так делает. У него заразительный смех и красивые зубы без всяких идиотских накладок цвета начищенного унитаза.

– Ревнуешь к Велес, малыш?

– Нет, – я нарочито вздыхаю. – Ну если только совсем немного.

– Люблю тебя, Тати.

Эти слова всегда действуют на меня одинаково. Как и в самый первый раз, когда он их произнёс, в груди горячо покалывает, а сердце находит новый, ускоренный и более счастливый ритм. Простые слова, которые значат так много.

– Я уже стала забывать, как ты выглядишь, Мирон, – Елена Андреевна улыбается нам с порога. Вернее, не нам, а ему, своему сыну. – Дай хоть обниму.

Мирон заключает свою мать в непродолжительные объятия, после чего вновь берёт меня за руку и подталкивает к двери.

– Здравствуйте, Елена Андреевна, – улыбаюсь ей.

– Здравствуй, Тати́.

Она в очередной раз неправильно ставит ударение в моём имени, но я, конечно, не решаюсь её поправлять. Вместо меня это делает Мирон:

– Та́ти, мама. Можно уже запомнить.

Её реакцию на замечание я не могу оценить, потому что слабовольно отворачиваюсь, словно так перестану быть этому свидетелем. Не слишком хорошее начало ужина.

– Папа сейчас спустится, – произносит хозяйка, пока Мирон, держа меня за руку, ведет нас в гостиную.

Во второй раз роскошь их дома уже не способна меня шокировать, а вот в первый визит мне приходилось сдерживать себя, чтобы не озираться. Помимо оборудованного спортзала, в нём есть спа, бассейн и большая цветочная оранжерея – мать Мирона неравнодушна к садоводству. Но особенно меня поразило наличие прислуги. Одно дело – слышать о таком, и совсем другое – сидеть за столом и делать вид, что человек, убирающий грязную посуду, для тебя в порядке вещей.

– Здравствуй, Мирон, – басовитый голос Сафронова-старшего заставляет меня вздрогнуть и обернуться. – Ты хоть бы сам заезжал, а не только по приглашению.

– Работа, личная жизнь, – Мирон пожимает отцу руку и шутливо добавляет: – Дети существа неблагодарные, сам знаешь.

– Знаю, – тяжелый взгляд из-под густых бровей заставляет меня поёжиться. Внешне Мирон очень похож на отца, но его черты лица более правильные, и в нём не наблюдается склонность к полноте.

Я приветствую главу дома и, получив кивок головы вместе с безликим «Здравствуй», сажусь за стол. Предыдущий визит подготовил меня к подобному скупому приёму, но сейчас я всё равно испытываю укол разочарования. Наверное, в глубине души я надеялась, что, учитывая длительность наших с Мироном отношений и мой ухоженный внешний вид, его родители будут более благосклонны ко мне. С высокомерием его друзей мириться всё же куда проще.

– Как обстоят дела на фирме? – отец Мирона смотрит на него поверх бокала с вином.

Мирон усмехается.

– Думаю, ты и без меня наслышан про объект в Архангельском.

– Слышал. Молодец. Ты его с Булатовым делишь?

При звуке знакомого имени я невольно сжимаю вилку. Это настоящий закон подлости: когда что-то не даёт тебе покоя, всё вокруг словно стремится напомнить тебе об этом. Так же было, когда я думала, что забеременела от Мирона. Мы жили вместе всего месяц, у меня была почти недельная задержка и болела грудь. Телевизор, рекламные плакаты, мамы с колясками – я спотыкалась о собственные страхи, куда бы ни пошла. К счастью, через пару дней месячные всё же пришли: это был небольшой гормональный сбой.

– Нет, я веду его один.

– А в чём дело? Разошлись дороги? Он вроде толковый парень.

Мне внезапно вспоминается поговорка: деньги к деньгам. От Мирона я знаю, что отец Руслана возглавляет комитет строительного надзора, а Сафронов-старший всячески приветствует их дружбу.

– Бизнес нашей дружбы не касается, если ты об этом, пап. В следующую пятницу мы с Тати едем к нему в Сареево.

Я машинально смотрю на Мирона, потому что впервые об этом слышу.

– Забыл сказать, малыш. Он вчера звонил.

Мы не виделись с Русланом со дня рождения Алины, а это без малого две недели. Думаю, такого срока достаточно для того, чтобы стереть все неловкие моменты между нами. По крайней мере, я собираюсь вести себя именно так.

Через час Мирон с отцом перемещаются к нему в кабинет обсудить что-то по работе, а мы с Еленой Андреевной идем в её оранжерею. Цветами я не слишком интересуюсь, но решила, что проявленный интерес сыграет в мою пользу. Мать Мирона подробно рассказывает о способах ухода и о периодах цветения каждого из своих подопечных, при этом не задавая ни единого вопроса по поводу моих отношений с её сыном. Через час мне становится откровенно скучно, и под предлогом навестить туалет, я ретируюсь.

Ни Мирона, ни Сафронова-старшего в гостиной всё ещё нет, но через неплотно закрытую дверь кабинета доносятся их голоса. Я не хочу подслушивать, но звук собственного имени заставляет затаить дыхание и напрячь слух.

– Серьёзно у тебя, Мирон, будет, когда ты жениться соберёшься. И, конечно, не на ней. Ты моё мнение на этот счёт знаешь.

– Да забудь ты уже про Велес, пап. Ничего у меня с ней не будет.

– Тебе скоро двадцать восемь, а мысли как у пацана. Надо думать на перспективу, сын. Ну одеваешь ты её как куклу, ну в рот она тебе заглядывает, развлекаешься весело, а дальше-то что? Ты всё же не сын ипэшника, а потому категориями поглобальнее должен мыслить.

– Не сын ипэшника, но и не наследник российского престола. На черта мне эта херова туча денег, если я самостоятельно выбрать не могу, с кем жить и кого трахать.

– Ты бы выражения выбирал, Мирон. Не с друзьями разговариваешь. Спать ты можешь с кем угодно, а жениться должен с умом.

– Пап, я твое мнение по любым вопросам готов выслушать, но Тати больше не трогай. Моя личная жизнь никого из вас не касается. И про Велес забудь.

Я прикладываю ладонь к груди, ловя в неё гулкие удары сердца, и, стараясь ступать беззвучно, быстро покидаю гостиную. Внутри полный раздрай: от услышанного хочется забиться в угол, но зато я только что получила ещё одно доказательство, что ради Мирона стоит быть сильной.