Глава девятнадцатая

– Что значит – ее нет дома? А где она?!

Задержав у самых губ кубок с горячим вином, поданный ему Кэтрин, Робин расширившимися глазами смотрел на жену Джона, которая только что с тревогой сказала, что Марианна уехала из лагеря. Встретившись с его глазами, в которых сгустилась грозовая синь, Кэтрин виновато опустила голову. В трапезной было шумно от гомона стрелков, которые старались протолкнуться к очагу и погреть озябшие руки, но Робин ничего не слышал: он молча смотрел на Кэтрин. Та вскинула на него агатовые глаза, в которых дрожал испуг, и торопливо пересказала события, повлекшие за собой отъезд Марианны. Она очень надеялась, что причина нарушения приказа Робина послужит оправданием всем, кто его допустил, и смягчит неумолимый и суровый взгляд лорда Шервуда и точно такой же взгляд мужа, который по выражению лица Робина почувствовал неладное и тут же оказался рядом с ним и Кэтрин. Но они оба выслушали ее молча. Бросив взгляд на двери трапезной, за которыми начали сгущаться ранние зимние сумерки, Робин быстро спросил:

– Когда они уехали?

– Наверное, через час после вас. Может быть, через полтора, но не позже, – ответила Кэтрин.

Робин и Джон переглянулись с одинаковой тревогой. Как ни далеко был собор Святого Георгия, Марианна и Вилл с Хьюбертом давно должны были вернуться. Волна тревоги захватила Клэренс, Мартину и Дикона, которые невольно окружили Робина, потом докатилась до остальных стрелков. Они смолкли и с беспокойством смотрели на лорда Шервуда, догадавшись: он далеко не обрадован тем, что сбивчиво нашептывала ему Кэтрин.

Резко поставив так и не тронутый кубок на стол, Робин подхватил со скамьи отложенный было колчан и стремительно вышел из трапезной. Стрелки во главе с Джоном поспешили следом за ним. Вскочив на еще не расседланного иноходца, Робин, не дожидаясь остальных, пришпорил коня.

Гнедой, понукаемый его рукой, мчался во весь опор. Робин торопил и торопил коня, не давая ему и минуты отдыха. Его сердце сжимало леденящее предчувствие беды. Он на миг задержался у дозорного поста, услышал от дежурных краткое известие о том, что Вилл действительно в первой половине дня проехал мимо них с Марианной в сопровождении Хьюберта, но никто из троих не вернулся той же дорогой, и снова пришпорил иноходца.

Осадив взмыленного Колчана у кромки леса, расступившегося вокруг собора, Робин кинул по сторонам пристальный взгляд. Он ничего не увидел, кроме конской туши, темневшей неподалеку от ступеней, ведущих к дверям собора.

– Все внимательно осмотреть! – отрывисто приказал он и, спрыгнув с коня, поспешил к собору.

Склонившись над мертвой лошадью, он попытался узнать ее, но тщетно. Этого коня – тонконого, явно с примесью восточных кровей и, следовательно, стоившего очень дорого, – он прежде не видел ни под одним всадником. Седло было снято, но лошадь осталась в оголовье с обрезанными поводьями. Те, кто забирал дорогую амуницию, не стали заботиться о той, что была испорчена.

Джон присел на корточки перед головой лошади, осмотрел медные бляхи на налобном ремне и отпрянул так, словно увидел змею.

– Герб Гисборна! – тихо вскрикнул он и, подняв голову, встретился глазами с Робином.

Тот медленно выпрямился и тяжело провел ладонью по груди – там, где зажившая от стрелы рана вдруг заныла тупой тянущей болью. К нему подошел Статли, сжимая в руке тяжелый меч.

– Посмотри! Я нашел его неподалеку. По-моему, это меч Вилла.

Бросив взгляд на меч, Робин мгновенно убедился, что догадка Статли верна. Он поспешил к дверям собора. Снег перед ступенями был утоптан и в нескольких местах почернел от впитавшейся в него крови. Робин открыл тяжелую дверь и вошел внутрь.

В соборе было пусто и темно. Робин заметил две опрокинутые скамьи. Остановившись, он долго стоял неподвижно. Разум быстро свел воедино все находки, которые свидетельствовали о том, что днем у дверей собора разыгралось сражение, и Робин невольно скрипнул зубами, понимая, чем оно закончилось.

Тяжелая ладонь Джона легла ему на плечо. Робин очнулся и повел глазами в его сторону:

– Поднимай весь Шервуд. Надо узнать все, что возможно. Я поеду по следам.

– Нет нужды, – без промедления ответил Джон, – следы ведут на дорогу к Ноттингему. Судя по окоченению лошади, все закончилось несколько часов назад. Ты никого не догонишь. Надо вернуться и ждать вестей, а потом уже решать, что делать.

Робин молчал. По его напрягшимся плечам Джон понял, что лорд Шервуда готов броситься по следам, как волк по запаху свежей крови, слушая только голос инстинкта, но не рассудка. Он с силой тряхнул Робина за плечо, чтобы вывести его из этого состояния. Робин растянул губы в неживой улыбке и успокаивающе потрепал Джона по руке.

– Ты прав, Малютка! – обронил он. – Прав, как всегда, во всем. Поехали в лес.

Когда они подъехали к дозорному посту, дежуривший стрелок бросился наперерез лорду Шервуда и схватил иноходца под уздцы.

– Робин, мы только что перехватили гонца шерифа! Тебе надо послушать его!

Лорд Шервуда спешился и прошел вслед за дозорным в укрытие стрелков, устроенное в густых зарослях орешника. Там под стражей второго дозорного лежал связанный человек, из-под плаща которого на одежде был виден герб Ноттингемшира. Робин, которого окружили стрелки, сделал знак вынуть кляп, заткнувший рот пленника. Глашатай шерифа судорожно глотнул холодный воздух и облизал пересохшие губы.

– Дайте ему вина, – приказал Робин и обернулся к Джону: – Сделай из чего-нибудь факел и посвети на нашего гостя.

От сухой и смолистой ветки, которую Джон отыскал и зажег вместо факела, с треском посыпались искры. Гонец сделал несколько жадных глотков из фляги, приставленной к его губам, и посмотрел в темные глаза лорда Шервуда.

– С какими известиями тебя послал сэр Рейнолд? – негромко спросил Робин, устремившись взглядом вглубь зрачков гонца и почувствовав, как того одолел страх.

Посыльный шерифа заерзал, но, не сумев укрыться от терзавшего его взгляда Робина, торопливо ответил:

– Нас разослали по Ноттингемширу, чтобы мы от имени сэра Рейнолда объявили… – он запнулся, но Робин предупреждающе вскинул бровь и словно невзначай накрыл ладонью рукоять меча, и гонец поспешно сказал: – Милорд, то, что мне велено объявить, вас не порадует! Но я прошу сохранить мне жизнь, потому что я только посыльный и делаю то, что мне велят!

– Говори, – глухо ответил Робин.

– Ваша супруга леди Марианна и ваш брат Уильям Рочестер, известный как Вилл Скарлет, будут завтра преданы казни. Через три часа после полудня.

Все стрелки пораженно замерли, потом одновременно заговорили. Робин властно вскинул руку, призывая к молчанию, и, сжигая гонца почерневшими глазами, тихо спросил:

– Что дальше?

– Сэр Рейнолд обещает сохранить жизнь и вернуть свободу леди Марианне и Скарлету, если вы, милорд… – гонец опять поперхнулся словами, поймав предостерегающий взгляд Джона, который успел догадаться о сути предложения шерифа. Но Робин не сводил с посыльного глаз, и тот, выбрав из двух взглядов наиболее опасный, не посмел промолчать: – …если вы до полудня сами добровольно отдадите себя в руки правосудия.

Робин расправил отяжелевшие плечи и посмотрел невидящим взором поверх черной кромки леса на усыпанное звездами небо.

– Мерзавцы! – яростным выдохом слетело с его губ. – Какие мерзавцы!

Джон, в душе испугавшись, что Робин прямо сейчас отправится в Ноттингем, крепко ухватил друга за плечо, но Робин даже не заметил его жеста. Опустив глаза на замершего посыльного, он сказал:

– Их было трое. Ты же говоришь только о двоих. Что сталось с третьим? Его убили?

– Милорд, я мало что знаю! – умоляюще воскликнул посыльный. – Я и в глаза не видел пленников и говорю только то, что мне было велено говорить в Рэтфорде, куда я не доехал.

Помолчав, Робин негромко спросил:

– Как будет сегодня охраняться Ноттингем? Тебе известно?

– Да, милорд! На этот счет мы тоже получили распоряжение объявить о том, что должны узнать и вы! Гай Гисборн приказал удвоить число ратников на стенах города и у всех ворот. Въезд и выезд из города возможны только по письменному разрешению сэра Гая. Он отдал приказ, согласно которому в случае попытки штурма Ноттингема казнь пленников последует незамедлительно.

– Это все, что ты знаешь?

– Да, милорд, – ответил посыльный, но Робин по его глазам уловил, что пленник о чем-то вспомнил, но предпочел умолчать.

– Что еще?! – резко спросил он.

Посыльный замялся, проклиная себя за неосторожность, но отступать было поздно, и он еле слышно сказал:

– Я слышал, что леди Марианну пытались заставить написать вам подложное письмо. Она отказалась.

– И? – морозным облачком пара вылетело из губ Робина.

– Ее подвергли пыткам, милорд.

Глаза Робина полыхнули таким страшным огнем, что посыльный попытался вжаться в орешник, лишь бы спрятаться от этих глаз.

– Кто отдал приказ пытать ее?!

– Сэр Рейнолд по настоянию сэра Гая. Но леди Марианна… От нее так ничего и не смогли добиться!

Робин рассмеялся тихим зловещим смехом и отвернулся от посыльного, понимая, что теперь тот сказал ему все, что знал. Заметив, что лорд Шервуда собирается вернуться в седло, посыльный воскликнул с мольбой:

– Милорд! Что вы решили насчет меня?!

Робин обернулся.

– Мы отпустим тебя, – услышал посыльный его изменившийся голос, который пугал звеневшей в нем сталью. – В три часа пополудни.

Дозорные успели доложить ему, что ими был замечен Роджер Лончем, который в сопровождении ратников Гисборна проследовал по окружной дороге, очевидно, во Фледстан.

Робин едва помнил, как они снова вернулись в лагерь: дорога домой промелькнула перед его глазами как в густом тумане. Яркий свет костров, разведенных на поляне, ослепил его. Придя в себя, он увидел много оседланных коней, а когда вошел в трапезную, она оказалась полна стрелков со всего Шервуда. При его появлении воцарилась мертвая тишина. Взгляды всех стрелков были устремлены на почерневшее, словно обуглившееся изнутри лицо Робина.

– Ты уже знаешь? – осторожно спросил Мэт, подойдя к лорду Шервуда.

Робин не успел сказать ни слова в ответ, как к нему, расталкивая стрелков, бросился Дэнис. Захлебываясь рыданиями, он крепко обнял колени Робина:

– Крестный! Скажи, ты не оставишь моего отца?! Ты не позволишь шерифу казнить его?! Ведь там и леди Мэри! Твоя леди Мэри!

Робин подхватил мальчика на руки и прижал к груди, унимая его рыдания. К нему подошла Мартина и забрала Дэниса из рук Робина, ласково нашептывая ему на ухо слова утешения. Но Дэнис продолжал отчаянно рыдать, не слыша ни слова из того, что она говорила.

– А что же Хьюберт? – воскликнул Дикон. – Почему о нем ничего неизвестно?! Неужели его убили сразу?

Робин медленно провел ладонью по лбу и глухо ответил:

– Если он жив, то мы наконец нашли ответ на давно мучивший нас вопрос.

Его слова услышали все, и стрелки настороженно смолкли. Дикон, не замечая враждебных взглядов, которые теперь обратились и на него, подскочил к Робину.

– Это неправда! – убежденно сказал он. – Я не верю! Мы были с ним в дозоре и вместе встретили посыльного брата Марианны. Все вышло случайно!

– Мне хотелось бы верить, что ты сам уверен в том, что сейчас сказал, – ответил Робин, избегая встречаться с Диконом взглядом. – Но посыльного Реджинальда Невилла вы не встречали.

– Письмо было написано рукой сэра Реджинальда! – воскликнула Клэренс. – Марианна показывала мне его письма, и я знаю его почерк!

Робин скользнул по взволнованному лицу сестры ничего не выражающим взглядом и мрачно усмехнулся:

– А вот в этом я как раз не сомневаюсь. Письмо несомненно написано рукой Реджинальда, иначе Марианна никогда бы в него не поверила. Вот только посыльный ее брата давно уже мертв, Клэр.

Дикон хотел возразить, но слова застыли у него в горле: Робин смотрел на него пристальным взглядом, от которого у Дикона похолодело сердце. Угадав его состояние, Робин заставил себя положить ладонь ему на плечо.

– Дик, я не хочу без веских оснований подозревать Хьюберта. Возможно, он убит, потому что не был нужен Гисборну так, как Марианна и Вилл. Мои слова касаются всех! – повысив голос, сказал Робин, окинув взглядом стрелков, глаза которых, обращенные к Дикону, не обещали ничего хорошего. Добившись суровым и предостерегающим взглядом повиновения, Робин посмотрел на Дикона и приказал: – Иди к себе, и ни шага из лагеря без моего разрешения!

– Робин, что нам следует делать? – спросил Статли, с сочувствием глядя на лорда Шервуда. – Какая тебе нужна помощь?

– Дозоры на все дороги из Ноттингема, – ответил Робин. – Больше пока ничего.

Отыскав взглядом заплаканную Кэтрин, он принудил себя улыбнуться ей обычной улыбкой, подошел к ней и прикоснулся кончиками пальцев к опущенным уголкам ее губ. Кэтрин в ответ невольно улыбнулась.

– Вот так-то лучше! – вздохнул Робин. – Кэтти, милый мой дружочек, накрывай столы к ужину. Оттого что ты всех оставишь голодными, дело не исправится.

– Да, Робин! – всхлипнув, послушно ответила Кэтрин и подала знак Мартине и Клэренс, чтобы те помогли ей.

Джон настороженно следил за Робином, который неподвижно застыл, сложив на груди руки, и невидящим взглядом смотрел вглубь пляшущих в очаге огненных языков. Не выдержав молчания, Джон осторожно спросил:

– Что ты решил?

Робин нехотя обернулся на его голос, и Джону показалось, что он не видит его: такой густой мрак затмевал обычно ясные глаза лорда Шервуда.

– Пока ничего, Джон, – ответил Робин и похлопал его по руке. – Займи мое место на ужине: я побуду у себя.

Он тяжелыми шагами ушел из трапезной. Дэнис, шмыгнув носом, хотел побежать следом за ним, но Джон поймал его за плечо и суровым взглядом указал на его обычное место за столом.

Робин остановился перед дверью, не найдя в себе сил открыть ее. На миг ему показалось, что из-за двери до него доносится голос Марианны – негромкий и нежный, словно она что-то напевала по своему обыкновению. Но только на миг. Его вновь окутала тишина, он толкнул дверь и вошел в комнату.

Тонкий и нежный аромат трав, смешанный с теплым запахом минувшего лета, окутал его с головы до ног, едва он переступил порог. В этом знакомом, любимом аромате Робину почудилось дыхание Марианны – такое нежное, родное и теплое! Ее губы словно дотронулись до его губ, и вся она приникла к нему, согревая теплом солнечного дня. Вот она на миг отстранилась, и он как наяву утонул в огромных, светлых, любимых глазах. «Кого из нас ты любишь больше?» – И в ответ снова послышался ее голос – ласковый, слегка упрекающий его за ревность к собственному ребенку: «Я еще не решила. Но обещаю, что скажу тебе, когда пойму сама».

– Милая, милая! – задыхаясь, прошептал Робин. – Что же ты наделала? Как ты могла быть так неосторожна!

Медленно пошевелив плечами, он уронил на пол плащ и снял с плеча ремень тяжелого колчана. На столе лежал оберег. Всегда прозрачный, голубоватый аквамарин сейчас был ярко-синего цвета. Отторгнутый от Марианны, он все равно поддерживал с ней такую крепкую связь, что своим синим мерцанием настойчиво предупреждал о смертельной опасности для той, кого был обязан беречь.

«Сердце мое, радость моя, почему ты сняла его?!»

Робин взял в руки оставленное на столе письмо, развернул его и пробежал глазами, выхватывая отдельные фразы:

«Дорогой отец и любимая сестра! Милая моя, маленькая сестричка! Радость моя, светловолосая Мэриан, чьи глаза такие же ясные, как серебряные глаза нашей матушки! Как бы я хотел увидеть тебя: ведь ты выросла, пока я был далеко. Какой же красотой ты должна была расцвести, иначе зачем бы я пытался заплетать твои косы, снося упреки твоей няньки? Мэриан моя, знай, что никого на свете для меня нет дороже тебя и нашего отца! Как я надеюсь на скорую встречу с вами обоими!»

Печально усмехнувшись, Робин не заметил, как письмо выскользнуло из пальцев и упало на стол. Зная, что Марианна является самым уязвимым местом его души, он ни разу не вспомнил, что и у нее есть такое же уязвимое место, в которое можно нанести точный удар. Если он знал о беспредельной любви Марианны к брату, то почему бы и Гаю не знать о том же? Ведь были времена, когда она доверяла ему!

Он посмотрел на аккуратно разложенные по краю стола выкройки из тонкого полотна – детали для детской рубашки. Его задрожавшие пальцы погладили ткань, и Робин, скрипнув зубами, отвернулся от стола и прижался лбом к холодной стене. В памяти прозвучал сбивчивый от страха голос гонца шерифа: «Ее подвергли пыткам, милорд…»

– Всемилостивейшая Фрейя! Дай мне силы не думать сейчас о том, что с ней! – выдохнул Робин.

Но камень на столе мерцал, не давая его мольбе быть услышанной: Марианна как наяву предстала перед глазами Робина – такая, какой он запомнил ее, наблюдая за ней на охоте в позапрошлом ноябре. Вот она склоняется к шее Воина и ласково треплет вороного рукой, затянутой в перчатку. Длинные светлые волосы струятся волнами ей на плечи из-под отороченной мехом шапочки, падают на шею коня и смешиваются с черной гривой. Нежные губы подрагивают в беззаботной улыбке, большие глаза блестят, не остыв от охотничьего азарта и удовольствия, доставленного быстрым галопом вороного. Холодный воздух разрумянил ее лицо. Отец предлагает ей руку, она легко соскальзывает с седла, смеется и перебрасывается шутками со знатными юношами, которые не сводят с нее восторженных глаз. Гай Гисборн заботливо отряхивает опавшие пожухлые листья с ее плаща, не зная, что его недруг стоит в нескольких шагах от него, отделенный только завесой густых ветвей, и тоже не сводит глаз с Марианны.

«Я смотрел на ее лицо, порозовевшее от румянца, и вспоминал его бледным и осунувшимся, каким оно было в Руффорде. Она одинаково оставалась мила мне, но тогда я хотя бы мог обмануть себя и посчитать ее своей, когда целовал ее горячие от болезни губы. Я смотрел на нее и думал, что если бы моя судьба сложилась иначе, она в тот день уже год была бы моей женой и сейчас опиралась бы на мою руку. И не ее отец, а я сам поймал бы ее, спрыгнувшую с лошади, в свои объятия и согрел бы губами ее лицо. И так же, как в Руффорде, она бы доверчиво приникла ко мне, закрыв свои гордые глаза под моими поцелуями. Но она не видела меня, да и не могла увидеть! Воин раздувал ноздри и тянул голову в сторону моего укрытия, не слушаясь конюха. А она уходила, так и не почувствовав моего присутствия, моего взгляда. Как я проклинал себя! В которой раз я себе обещал, что не стану больше искать ее! И запоминал, против воли запоминал каждый ее жест, поворот головы, смех, голос, походку, чтобы потом вновь и вновь вызывать из памяти ее облик, задыхаясь от тоски по ней и от безысходности своей любви!»