– И не пытайся, принцесса! – ответил Гай, переменившись в лице от одного лишь ее певучего голоса, и ласково улыбнулся Марианне. – У тебя слишком светлая душа и доброе сердце, чтобы ты могла разобраться в истоках нашей с ним вражды. Поверь, он ненавидит меня не меньше, чем я его.

– Полагаю, сэр Гай, что причины вашей с ним вражды совершенно просты и очевидны! – небрежным тоном откликнулся Лончем. – Вы с шерифом сожгли селение, в котором он жил, а он в отместку разорил ваш замок. Я правильно запомнил изложенные вами события? Вот и получается, что вы сами же загнали его в Шервуд, а теперь жалуетесь.

– Я не жалуюсь, – резко ответил Гай, с которого мгновенно слетела вся мягкость. – Напротив, мне доставляет удовольствие быть его врагом. А замок… – он усмехнулся, – я не мелочен. Нападение его стрелков на мой замок лишь сравняло нас в счете. Причины нашей вражды гораздо глубже, сэр Роджер. В сущности, это не вражда, а противостояние.

– На чем же основано это противостояние? – живо спросила Марианна.

Гай задумчиво погладил подбородок, тщательно подбирая слова.

– Он для меня олицетворяет Хаос, принцесса, в то время как я – слуга Порядка. Но он считает меня тем, кто исполняет волю Зла, а сам он, конечно, стоит на защите Добра и Света. Но он заблуждается, а я нет. Взять хотя бы любимую присказку вольных стрелков о том, что Шервуд якобы уравнивает всех, кто в него попал. Никто и ничто не может уравнять всех. Даже они – изгои – все равно соблюдают установленную им же иерархию. Он соблазнил их идеей общего равенства, но сам при этом создал себе королевство, в котором никто не осмелится оспорить его власть.

– Тогда почему же ты видишь в нем олицетворение Хаоса, если сам утверждаешь, что он выстроил в Шервуде очень жесткий порядок? – парировала Марианна.

– Ох, избавьте нас всех от рассуждений о мироздании, хаосе и порядке! – Лончем зевнул самым выразительным образом, прежде чем Гай успел ответить на аргумент Марианны.

Лончем подозревал, что если он не остановит Гая, тот до рассвета проговорит о лорде Шервуда. И слишком благодарную слушательницу он нашел в лице дочери Невилла! Лончему совсем не нравилось внимание, с которым Марианна слушала Гая. Он был убежден в том, что причиной такого внимания был сам Гай, а не предмет разговора. По его мнению, если бы Гай заговорил о погоде, Марианна все равно внимала бы каждому сказанному слову.

А Гая и в самом деле занимала тема беседы, он действительно был готов продолжать ее, особенно с такой собеседницей, как Марианна, тонко улавливающей эмоциональные нюансы и одновременно жестко не пропускающей ни одной логической шероховатости.

Ни тот ни другой даже представить себе не могли, что Марианну интересовал исключительно сам лорд Шервуда.

– Когда враждуют благородные люди, в конце концов они могут стать друзьями, – тихо сказала Марианна, внимательно глядя на Гая.

Он обернулся к Марианне так резко, словно его ужалили ее слова, и смерил ее изумленным взглядом.

– Помилуй тебя Бог, принцесса! – воскликнул Гай. – Кого ты назвала благородным человеком? Ты полагаешь, что молва напрасно величает его Шервудским Волком?!

– Людская молва склонна к преувеличениям, – спокойно ответила Марианна, не сводя с Гая таких же спокойных глаз.

– Не соглашусь с тобой! – горячо возразил он, угодив тем самым в ловушку.

– Значит, молва так же права и в отношении тебя? – усмехнулась Марианна, и Гай понял, что девушка имеет в виду прозвище Ноттингемский Пес, данное той же молвой ему самому.

Невилл тоже понял намек дочери и, недовольный ее дерзостью, бросил на Марианну предостерегающий взгляд. Лончем, также уловив смысл ее вопроса, ошеломленно посмотрел на Марианну, не зная, чему удивляться: то ли бесстрашию, то ли неведению о том, что Гай Гисборн не прощает подобных насмешек. Клэренс же, напротив, едва заметно улыбнулась и бросила на подругу взгляд, в котором читалось восхищение. Не замечая, как на нее устремились три пары глаз, исполненные самых разных чувств, Марианна пристально смотрела на Гая, ожидая ответа.

И тогда Гай, безмерно удивив и Невилла, и Лончема, и Клэренс, взял руку Марианны в свою и прикоснулся к ней губами.

– Будь справедлива, принцесса! Ведь до сих пор ничто и никто не подтвердил тебе это прозвище!

– Милорды, пора отходить ко сну! – поспешно сказал Невилл, испытав облегчение от того, что вспыхнувший было спор угас, не разразившись грозой. – Мы с Марианной приглашены на праздник в честь помолвки дочери шерифа и рано утром должны отправиться в путь. Но Фледстан к вашим услугам так долго, как вы желаете пользоваться моим гостеприимством.

– О, так ведь и мы с сэром Гаем следуем в Ноттингем за тем же, – оживленно ответил Лончем, искоса поглядывая в сторону Марианны. – Давайте отправимся вместе! Столь приятное общество скрасит дорогу нам всем.

Марианна уже давно поняла, что Лончем обращает на нее особое внимание, и сейчас догадалась, что причина его оживленности заключалась именно в ней. Незаметно вздохнув, она с досадой прикусила губу, понимая, что дальняя поездка верхом на этот раз не принесет ей радости – едва ли отец откажет Лончему в совместном пути. Она поднялась с кресла и оказалась лицом к лицу с Лончемом, который, склонив голову в учтивом поклоне, тут же завладел рукой Марианны.

– Вы позволите мне проводить вас до ваших покоев? – спросил он самым любезным тоном и склонился к ее руке.

Она с негодованием почувствовала, как он, не удовольствовавшись учтивым поцелуем, чересчур жарко припал губами к ее ладони, и выдернула руку из его руки.

– Это совершенно излишне, милорд! Едва ли я заблужусь в отчем замке. Поспешим, леди Клэренс, нам еще надо собраться в поездку!

Клэренс присела в изящном реверансе перед сэром Гилбертом и гостями и, подхватив пышный подол платья, убежала вслед за Марианной, которая упорхнула из залы, словно стремительная легкая птица.

Придя в свои комнаты, Марианна первым делом вынула заколки и с облегчением помотала головой так, что волосы привольно рассыпались по плечам, груди и спине. Вошедшая следом Клэренс зажгла свечи, осветившие роскошные гобелены на стенах, дорогую изысканную мебель: сэр Гилберт не жалел денег на убранство покоев единственной дочери.

– Как же я устала! – пожаловалась Марианна. – А еще завтра придется целый день терпеть общество Роджера Лончема!

– Да уж! – с усмешкой отозвалась Клэренс, распахнув двери гардеробной и осматривая наряды Марианны, чтобы отобрать те, которые надо было упаковать для поездки в Ноттингем. – Он весь вечер смотрел на тебя так, словно хотел проглотить, как кот мышку!

– Только я встречалась с ним взглядом, как чувствовала себя раздетой донага! – с негодованием фыркнула Марианна. – Что за беда? Неужели мужчины не могут хотя бы ради приличия скрывать одолевающую их похоть? Им кажется, что девушка должна растаять от восторга, заметив, что она явилась предметом их плотских вожделений. Пожалуй, один лишь Гай не испытывает низменных помыслов и воздерживается от откровенных взглядов.

Услышав это имя, Клэренс отшвырнула в сторону платье, которое собиралась отложить для предстоящего праздника, и резко обернулась к Марианне, окинув подругу осуждающим взглядом.

– Ты играешь с огнем, Марианна! – воскликнула она, и теперь в ее голосе не было и намека на кроткий нрав. – Сколько раз мне предостерегать тебя от доверия к Гаю Гисборну? Вольно тебе забавляться дружбой с тем, кто прослыл сущим исчадием ада! Если тебе, несмотря на мои слова, продолжает нравиться его общество, все равно непростительно забывать об осторожности и дразнить его. К чему были твои намеки на его прозвище Пса?

– К чему были его намеки на Волка? – тихо ответила Марианна. – Он сам меня спровоцировал. Если бы не отец, мне бы удалось узнать о Гае больше и помочь ему лучше узнать себя. Ты постоянно твердишь мне, что он жесток, а его душа обращена к мраку. Но я все равно ощущаю в нем всполохи света. Он словно пытается выбраться из тьмы, что засасывает его, и смотрит на меня так, будто только я могу его спасти.

– Только ты и видишь эти проблески света! – с негодованием отрезала Клэренс. – Но это твои иллюзии! Ты просто не знаешь, насколько он жесток и до какой степени Пес. Иначе ты воздержалась бы от того, чтобы дразнить его, и отвергла бы его дружбу. Да, он смиряется при тебе! Он, как пес, которым его называют, ползает у твоих ног и скулит, моля о ласке. Но как долго хватит его терпения и приязни, если ты и впредь станешь так откровенно выказывать симпатии к вольным стрелкам, как сегодня?

– Не тебе о том говорить, – с тайным значением ответила Марианна.

Клэренс опустилась на ковер возле ног Марианны и прижала ее ладонь к своей щеке.

– Да, – еле слышно прошептала она, – у меня в Шервуде брат, которого я люблю всем сердцем. Но ведь у тебя там никого нет! Так зачем ты навлекаешь на себя опасность, вступаясь перед Гисборном за лорда Шервуда?

Марианна отложила гребень и погладила Клэренс по белокурым косам.

– Ты вернулась во Фледстан с моей свитой?

Клэренс грустно улыбнулась.

– Ты сама понимаешь, что нет, я вернулась позже. Судя по улыбкам ратников, они решили, будто у меня завелся дружок, коль скоро я уехала из Фледстана вместе с тобой, а потом целую неделю пропадала, не добравшись до замка сэра Уилфрида. Хорошо хоть сэру Гилберту никто не рассказал о моей отлучке, а то он тут же спровадил бы меня подальше от тебя – в бельевую или на кухню!

Отогнав грустные мысли небрежным взмахом руки, Клэренс легко поднялась с колен и подошла к столу, на котором Марианна, торопившаяся выйти к гостям, оставила подаренную отцом книгу. Открыв наугад страницу, Клэренс вполголоса прочла:

Ненастью наступил черед,

Нагих садов печален вид,

И редко птица запоет,

И стих мой жалобно звенит.

Да, в плен любовь меня взяла,

Но счастья не дала познать.

Любви напрасно сердце ждет,

И грудь мою тоска щемит!

Что более всего влечет,

То менее всего сулит.

А мы за ним, не помня зла,

Опять стремимся и опять.⁴

– Какие чудесные стихи! Положи их на музыку и порадуй нас новой песней! – мечтательно вздохнула она, закрывая книгу.

– Да что ты, Клэр?! – прыснула смехом Марианна. – От песни с такими словами все слушатели будут рыдать, как на похоронах!

Но Клэренс, глубоко задумавшись, не услышала ее ответа.

– Клэр, ты ничего не рассказываешь мне о брате, – прервала молчание Марианна. – Ты даже никогда не называла его имя. Ты не доверяешь мне?

Не удивившись ее вопросу, Клэренс жарко воскликнула:

– Прошу тебя, не думай так! Родная сестра не могла бы стать мне ближе, чем ты. Но я не хочу даже случайно подвергнуть его опасности. В Шервуде есть еще одно правило, о котором не знает или молчит Гисборн: Шервуд знает все, о Шервуде не знает никто. Я не видела брата все годы, которые мы с тобой провели в монастыре. И вот мы вернулись. Я пошла в церковь, и вдруг туда пришли люди в зеленых куртках. Все, кто был в церкви, зашептали: «Вольные стрелки! Шервудские разбойники!» Я испугалась. Помнишь, пока мы с тобой жили в монастыре, ходили разные слухи о шервудских стрелках? Одни люди говорили, что они добры и справедливы, помогают тем, кто попал в беду из-за произвола властей. А другие, напротив, утверждали, что они жестокие и беспощадные ко всем. Я сочла за лучшее убежать – немедленно и как можно быстрее! Стараясь остаться незамеченной, я выбралась из собора и побежала по тропинке к коновязи, где оставила лошадь. Но они словно по волшебству возникли прямо передо мной. Я едва не закричала от страха, как вдруг один из них поймал меня в объятия, рассмеялся и, поцеловав, сказал: «Ты не узнала меня, сестренка?»

Клэренс говорила, улыбаясь и не замечая, что по ее щекам бегут слезы. Марианна села возле нее на расстеленный по полу ковер и обняла. Прильнув мокрой от слез щекой к плечу подруги, Клэренс шептала, устремив вдаль невидящий взгляд:

– Я узнала его, Марианна! Ему сказали, что я вернулась, и он разыскал меня. Но почему он – и вне закона?! Он всегда был для меня олицетворением справедливости и добра, и он – шервудский стрелок! Если он вдруг попадется в руки шерифа или Гисборна, ему не будет пощады. Никого из шервудских стрелков не пощадят, не помилуют, если захватят в плен. И они знают, что прощения ждать не придется. Что же делается в Ноттингемшире, во всей Англии, если именно им не приходится рассчитывать на помилование?!

– Почему твой брат ушел в Шервуд?

– Потому что он слишком горд, чтобы склонить голову перед теми, кто устанавливает порядки Гисборна: либо ты свободен, но вне закона, либо ты раб. И теперь я вижусь с ним так редко, украдкой, когда он даст мне знать, что наша встреча возможна! Он пробыл со мной почти неделю, отлучаясь по делам и возвращаясь, но это было такое счастье! Счастье быть рядом с ним… Ведь он – единственный мой родной и любимый человек. А теперь кто знает, когда мы свидимся? Да будет ли он вообще жив, когда я снова услышу о нем?

– А что же ваш отец? – насторожилась Марианна. – Ты ведь говорила, что встречаешься с братом у него, а не в Шервуде? Почему ты не говоришь о нем, словно вы с братом одни на всем свете?

– Потому что так и есть, – помедлив, ответила Клэренс. – Тот, кого во Фледстане считают моим отцом, в действительности ратный наставник моего брата. Отец же погиб много лет назад. Брат и я решили никого не обременять лишними знаниями о нас. Благородства крови нашего наставника оказалось достаточным, чтобы твой отец принял меня и отправил воспитываться вместе с тобой в обитель.

– И это все, что ты можешь открыть мне о себе? – с упреком спросила Марианна. – Все эти годы отец считал тебя дочерью одного из не слишком родовитых рыцарей, но, кажется, пребывал в заблуждении?

Клэренс в ответ припала губами к рукам Марианны, безмолвно прося не задавать лишних вопросов. Вспомнив, сколько сынов и дочерей знатных саксонских семей оказались выброшенными из родовых замков и пополнили число изгоев, Марианна только вздохнула и прильнула лбом ко лбу подруги.

– Прости, – сказала она, – я больше не задам тебе неловких вопросов. Но если разлука с братом для тебя так тяжела, почему он не оставит тебя в Шервуде? Я слышала, там есть женщины.

– Он не хочет, – вздохнула Клэренс, – хоть я и просила его об этом.

– Но ты можешь попросить о том же лорда Шервуда, – возразила Марианна. – Если он прикажет твоему брату, тот не посмеет ослушаться. Если, конечно, все, что сегодня говорил о лорде Шервуда Гай, было правдой.

– Все, что сказал Гисборн о лорде Шервуда, правда, – бесстрастно подтвердила Клэренс. – И я просила лорда Робина о том, чтобы мне было дозволено остаться в Шервуде. Но он ответил, что мне безопаснее оставаться во Фледстане под твоим покровительством.

Марианна вздрогнула от неожиданности и удивленно посмотрела на Клэренс. Та от души рассмеялась, заметив изумление в глазах подруги.

– Чему ты удивляешься, Марианна? О ком больше всех говорят в каждом доме Ноттингемшира? О тебе! Все называют тебя Прекрасной Саксонкой. Ты покорила многих и многих добротой и самоотверженностью, когда затворилась в Руффорде, чтобы помочь его жителям в борьбе с болезнью. Так могла ли ты остаться незамеченной для шервудских стрелков, которые знают все и обо всех?

За разговорами они незаметно для себя закончили сборы в дорогу, уложили одежду, и Клэренс согрела вина, густо сдобренного пряностями. Забравшись с ногами на низкую кушетку и закутавшись вдвоем в меховое покрывало, девушки потягивали горячее вино, молча радуясь дружеской близости.

– Клэр, ты помнишь, Гай назвал Малютку Джона левой рукой лорда Шервуда? – начала Марианна и, когда Клэренс согласно склонила голову, спросила: – Но кто же правая рука?

– Вилл Скарлет, – ответила Клэренс и неодобрительно поджала губы. – Его же имел в виду Гисборн, говоря о том, кто единственный может противостоять лорду Робину в сражении на мечах.

– Кажется, ты не очень-то его жалуешь, – заметила Марианна, от внимания которой не укрылось неудовольствие Клэренс.

– Я его терпеть не могу, – с внезапной откровенностью призналась Клэренс, – и никогда не могла понять, за какие достоинства его так жалует лорд Робин и прощает ему гордость, на которую нет ни малейших оснований, зато бед случалось больше, чем могло бы случиться!

И Клэренс упрямо вздернула маленький твердый подбородок, всем своим видом выражая высокомерную непримиримость.

– А что ты думаешь, Клэр, о том, почему Гай и лорд Шервуда так ненавидят друг друга? – вдруг спросила Марианна.

– Я полагаю, лорд Робин не испытывает к Гаю Гисборну ненависти, – после недолгого размышления отозвалась Клэренс. – Однажды он в моем присутствии сказал, что ненависть – недостойное и губительное чувство. Она, словно яд, пропитывает и умертвляет душу. Я слышала то, что сегодня сказал Гисборн. В чем-то он близок к истине, но при этом сам путается в том, кто на стороне Хаоса, а кто защищает Порядок. Если ты спрашиваешь мое мнение, оно в том, что лорд Робин – воин Света, а Гисборн – слуга Тьмы. Судя по словам Гисборна, он и сам понимает это, хотя не хочет принять правду о себе. И в этом ему мешаешь ты! – довольно жестко добавила она. – Твое дружелюбие внушает Гисборну иллюзии, что он не тот, кто есть в действительности.

– Какой же он, по твоему мнению? – тихо спросила Марианна.

– Жестокий и беспощадный, – решительно ответила Клэренс. – Ты видела его глаза, когда он говорил, что казнит лорда Шервуда без помощи Лончема? Так вот, если лорду Робину, не приведи Господь, изменит удача и он окажется в руках Гисборна, тот растерзает его, не доведя до эшафота. Гая Гисборна надо бояться, и в том не будет стыда.