– Робин несколько лет посвятил изучению медицины, – заметив ее удивление, улыбнулся Вилл, гордый за брата. – Он умеет лечить и болезни, и раны, отменно разбирается в травах, а в приготовлении лекарств ему нет равных! Это признавали все его учителя.

– Он бы больше времени отводил ратным занятиям, чем этакой блажи, – проворчал Эдрик, любовно глядя на Робина. – Все равно сам себе помочь не может. Тебе придется, Эллен, лечить его, пока он полностью не выздоровеет!

Эллен тем временем обводила трапезную задумчивым взглядом и, услышав слова Эдрика, кивнула.

– Думаю, не только лечить. Еще и готовить, стирать, заниматься уборкой. В этом доме нет ни хозяйки, ни служанки. Едва ли, сэр Эдрик, вы сумеете сварить суп, да и девочкам нужен женский пригляд.

– Я смотрю, ты вознамерилась поселиться здесь? – опять рассердился Эдрик.

Робин рассмеялся и, прихватив со стола флягу, подтолкнул Вилла в сторону лестницы, которая вела на второй этаж, где находились спальные комнаты. Они пришли в ту, что служила спальней графу Альрику. Пока Вилл зажигал свечи, Робин взял из ниши в стене два кубка и, сдув с них пыль, наполнил прозрачным напитком. Подав один кубок Виллу, второй он поднес к губам и тихо сказал:

– В память о нашем отце.

– И в память о леди Рианнон, – так же тихо откликнулся Вилл и сделал большой глоток, обжегший горло.

– Как?! И она?! – услышал он возглас Робина и едва заметно кивнул.

Робин посмотрел вдаль почерневшими глазами и усмехнулся с невыразимой печалью:

– Не выдержала тоски, воспользовалась привилегией Дев – уйти следом за своим Воином.

Робин осушил кубок и столкнулся глазами с Виллом.

– Ты знал?

– О том, что отец и леди Ри любили друг друга? Конечно знал. Отец сам рассказал мне, да я и раньше догадывался. Все-таки я много времени проводил в обществе леди Ри, чтобы не заметить ее особенных чувств к отцу. Когда мы были с ней в Уэльсе, а моя мать к тому времени уже умерла, я понял, что леди Ри и отец связаны самим роком. Узнав о гибели отца, я первым делом вспомнил о ней, но понадеялся, что она справится. Реджинальд – наш ровесник, но дочь – Марианна – еще совсем мала!

– Кстати, мне довелось увидеть твою невесту, – сказал Вилл, чтобы отвлечь брата от грустных мыслей. – Я ведь, когда искал тебя, заезжал и к Невиллам во Фледстан.

– Правда? – Робин оживился. – Тогда расскажи мне, какая она. Действительно ли так хороша, как меня уверяла леди Ри?

Вилл неопределенно пожал плечами, вспоминая девочку, и рассмеялся.

– Маленькая, заплаканная, очень гордая – она запомнилась мне такой. Особенной красоты я в ней не нашел, но ее личико было распухшим от слез. А вот глазищи и впрямь хороши, в точности как у леди Ри. Когда она вырастет, наверное, будет очень похожа на мать!

– Значит, станет красивой, – улыбнулся Робин и, потеряв интерес к собственной невесте, предложил: – Рассказывай, Вилл! Ты ведь ни дня не сидел дома, узнав, что случилось. Даже до Фледстана добрался!

Они сели за стол напротив друг друга, и Вилл начал свой рассказ. Хорошо зная брата, Робин не удивился упорству, с которым Вилл шел по его следам, и проницательности, с которой он их угадывал. Когда рассказ Вилла дошел до погребения графа Альрика, Робин протянул руку и накрыл ладонь Вилла.

– Ты сделал то, что должен был сделать я сам.

Вилл покачал головой, не согласившись с братом.

– Нет, Робин. Это был мой долг перед отцом. А твой долг перед ним заключался в том, чтобы остаться в живых. Если бы ты пришел туда, где лежал отец, тебя обязательно выследили бы и убили. А ты обязан жить, чтобы однажды над Веардруном вновь взмыл в небо лазурный стяг с белым единорогом Рочестеров.

– Ох, Вилл! – невесело рассмеявшись, Робин откинулся на высокую спинку стула. – Пока жив король Генрих, этому не бывать. Как же долго нам придется ждать этого часа!

– Мы дождемся, – уверенно заявил Вилл и, помедлив, спросил: – Граф Лестер сказал, что предлагал тебе примкнуть к принцу Ричарду. Почему ты ответил отказом?

– По нескольким причинам, – вздохнул Робин. – Одна заключается в том, что не только отца, но и меня обвинили в измене перед королем. Если бы я примкнул к мятежу, как советовал дядя Роберт, и занял сторону принца, то тем самым очернил бы имя отца, собственными действиями подтвердив все обвинения. Отец же неизменно оставался верен вассальной присяге, принесенной королю Генриху. Не мне, его сыну, поступаться тем, чем отец не поступился бы ни за какие блага.

– Но ты-то не давал клятвы верности королю Генриху, – возразил Вилл, испытующе глядя на Робина. – Ты не связан с ним обязательствами вассала и сюзерена.

– Да, ты все говоришь верно, – с печалью в голосе подтвердил Робин. – Где-то в глубине души я рад, что ничем не обязан Генриху. Не хочу связывать себя присягой тому, кто внимает наветам, бездоказательно обвиняет в измене и подстрекает к убийству. Если бы Генрих действительно поверил в подлинность предъявленных ему улик, то призвал бы отца на суд. Тем более что отец в то время как раз был рядом с Генрихом! Но нет. Король разрешает отцу покинуть двор, вернуться в Средние земли, а потом во всеуслышание сожалеет, что нет никого, кто избавил бы его от графа Хантингтона!

– Да, поступил в точности, как с Томасом Беккетом², – мрачно усмехнулся Вилл, – а потом каялся, распростершись на его надгробии, и подставил спину под плети. Может быть, он и сейчас уже сожалеет о гибели нашего отца?

Робин равнодушно передернул плечами.

– Может быть, да, может быть, нет. Не хочу проверять, Вилл. Не потому что опасаюсь за свою жизнь, а просто не хочу. Генрих противен мне!

– А другая причина? – спросил Вилл.

– Мне нечего предложить принцу Ричарду, – спокойно ответил Робин. – Ни войск, ни денег, ничего, кроме себя самого. Еще один меч не слишком ценное приобретение, чтобы принц почувствовал себя обязанным. Все наши владения – и в Англии, и в Нормандии, и в Аквитании – Генрих загреб под себя и установил над ними королевскую опеку, объявив нашу сестру королевской воспитанницей, поручив опеку над ней сэру Рейнолду и разрешив тому удерживать в свою пользу четверть доходов от наших владений.

– А три четверти?

– Оставил себе, – усмехнулся Робин. – Наш добрый король Генрих всегда испытывает нужду в деньгах.

– Как же сэр Рейнолд выкрутится, если король прикажет ему представить наследницу Рочестеров? – удивился Вилл.

– Это его головная боль, не моя, – с безразличием к бедам шерифа Ноттингемшира ответил Робин.

– Значит, ты решил ждать кончины короля Генриха. А что потом? Почему ты уверен, что новый король непременно восстановит тебя в правах?

– Я ни в чем сейчас не уверен, – сказал Робин. – Буду думать. Может быть, через Клэр, а может, иначе. Нет, в одном я все же уверен, Вилл. Не знаю, как именно, но, чтобы просить нового короля о справедливости, я должен представлять собой силу, и достаточно внушительную. Тогда король снизойдет к моим требованиям. Как я смогу создать такую силу, у меня пока нет ответа. Но иначе ничего не выйдет.

Вилл помолчал, раздумывая над словами брата, потом сказал:

– Теперь твой черед рассказывать. Но если ты устал…

Робин прервал его взмахом руки и улыбнулся:

– Не настолько, чтобы не поговорить с тобой еще. Я слишком рад видеть тебя, чтобы так быстро расстаться сегодня с тобой!

Вилл слушал рассказ брата, воочию представляя то, о чем говорил Робин. Он увидел его на стенах и во дворе Веардруна, сражающегося с ратниками шерифа, невидимым свидетелем присутствовал при разговоре Робина с сэром Рейнолдом в главной зале Веардруна, сжимал побелевшие от гнева губы, когда сэр Рейнолд в очередной раз наступал на шелковое полотнище с гербом Рочестеров. Он незримо проделал рядом с Робином весь его долгий и трудный путь по Средним землям и, слушая ровный, размеренный голос Робина, восхищался, каждую минуту восхищался братом.

– А кем был юноша, принятый за тебя и убитый в Рэтфорде? – спросил Вилл, вспомнив погибшего, которого он прилюдно опознал как Робина.

Лицо Робина исказила гримаса боли и нестерпимого стыда.

– Не знаю, Вилл. Он жил в соседнем доме. Наверное, видел меня раньше, потому и узнал. Он ворвался в дом Эдрика со словами, что заметил приближающийся отряд ратников, и я должен бежать, немедленно. Бежать! Я за всю свою жизнь не бегал столько, как за минувшие две недели! А он вдруг взял со стола нож и ткнул острием себя в плечо. Я окончательно понял, что он задумал, когда он схватил мой меч: я не успел пристегнуть ножны к поясу. Сказал, чтобы я поторапливался, а он задержит ратников.

Вилл слушал и недоумевал. Зная Робина, он не мог понять, что заставило брата согласиться с таким предложением – великодушным, но, безусловно, гибельным для того, кто его делал. Робин никогда бы не допустил, чтобы кто-то другой принял удар, предназначенный ему самому, тем более смерть! Следующие слова Робина все разъяснили.

– Я бросился к нему, чтобы отобрать меч и выставить парня за дверь, как Эдрик вдруг изо всех сил хватил меня кулаком по раненому плечу. Очнулся я далеко за Рэтфордом.

Робин замолчал и устало закрыл лицо ладонями. Сопереживая ему, Вилл тем не менее сейчас испытывал к Эдрику неподдельную признательность за спасение Робина.

Теперь, когда они рассказали друг другу обо всем, что с ними произошло за последние две недели, Вилл ждал, что Робин скажет ему то, что говорил Вульфгар: как он был нужен Робину, когда тот защищал Веардрун. Вилл был готов к упрекам, но Робин молчал. И тогда, не смея поднять на брата глаза, Вилл сам заговорил о том, чем изболелось его сердце. Каждое слово давалось ему с неимоверным трудом.

– Я безмерно виноват перед вами. У отца я не успел вымолить прощение, но ты, если можешь, прости меня!

Робин вздохнул. Утомившись сидеть неподвижно, он поднялся из-за стола и принялся расхаживать по комнате из угла в угол, накрыв ладонью раненое плечо.

– Не вини себя, Вилл, – сказал он. – Отец передал мне ваш разговор слово в слово. Да, он был очень огорчен и сильно рассержен, но огорчили его твой отъезд и отказ вернуться, а вот сердился он отнюдь не на тебя!

При этих словах Робина Эдрик, который давно стоял у двери, но так, чтобы братья не видели его, раздраженно поморщился и насупил брови.

– Я часто пытался представить себя на твоем месте, – продолжал Робин. – Не уверен, что не поступил бы так же.

Вилл окинул Робина долгим пристальным взглядом и, усмехнувшись, покачал головой.

– Нет, ты бы так не поступил. Мы с тобой братья, внешне очень схожи друг с другом, но в своей сути сильно отличаемся.

– Отличаемся, говоришь? – вздохнул Робин. – И в чем ты нашел отличие? – Остановившись перед Виллом, он посмотрел брату в глаза. – И ты, и я – мы оба потеряли отца, которого одинаково горячо любили. Оба теперь должны затаиться, беречься от слуг и убийц сэра Рейнолда, оба лишились дома, каким был для нас Веардрун. Вилл и Робин – два йомена из Локсли – вот как теперь мы станем именоваться. Так чем же я отличаюсь от тебя?

Голос Робина был полон такой горечи и бессильного гнева, что у Вилла сжалось сердце. Он тоже поднялся на ноги и, стоя в шаге от Робина, ответил:

– Тем, что из нас двоих истинный правитель, воин и граф – ты, Робин. Ты никогда и никого не принесешь в жертву собственной гордости, как это сделал я. В тебе нет вспыльчивости, присущей мне. Ты всегда спокоен, разумен и справедлив. В этом я вижу отличие между нами, и нет разницы, где мы с тобой находимся – здесь, в Веардруне или где-то еще.

Вилл взял со скамьи убранный в ножны меч и подал его Робину.

– Узнаешь?

Робин сдвинул ножны, посмотрел на лезвие, на выбитые на нем рунические знаки и улыбнулся, словно встретил старого доброго друга.

– Элбион!

Его ладонь ласково скользнула вдоль меча, Робин вскинул голову и встретился взглядом с Виллом.

– Я забрал его из руки отца, чтобы передать тебе, – сказал Вилл и, неотрывно глядя Робину в глаза, медленно преклонил колено. – На этом мече я клянусь тебе в верности и приношу вассальную присягу, мой брат и лорд, Роберт Рочестер, граф Хантингтон! Обещаю остаться преданным тебе до самого последнего вздоха, защищать тебя, сражаться рядом с тобой плечом к плечу и отдать за тебя жизнь, если понадобится ее отдать.

Проглотив вспухший в горле комок, Робин положил Элбион на стол и протянул Виллу ладони, в которые тот вложил свои.

– Я принимаю твою клятву и присягу и благодарю за все слова, которые ты сейчас сказал. В свой черед я клянусь тебе всегда помнить свой долг перед тобой, не отступать от него ни шаг и защищать тебя как сюзерен и брат.

Подняв Вилла с колен, Робин поцеловал его в лоб, как старший младшего, и братья, не сдержав порыва, обнялись и неподвижно замерли. Эдрик, уже не таясь, стоял в дверях, смотрел на Робина и Вилла, и в его глазах светилась угрюмая гордость за них обоих.

– Эдрик! – заметил наставника Вилл и выпустил Робина из объятий. Гневно сверкнув глазами, он процедил сквозь зубы: – Ты всегда будешь преследовать меня, словно призрак?!

– Сдался ты мне, упрямый волчонок! – благодушно проворчал Эдрик, но тут же добавил в голос толику строгости: – Если я и призрак, то твоей совести, лорд Уильям! Граф Робин устал! Он едва стоит на ногах и давно уже должен лежать в постели. А ты, похоже, решил уморить его разговорами до утра, раз уж эта ведьма Эллен не доконала его своим лечением?

– Да, Робин, ложись! – не споря с Эдриком, сказал Вилл. – У нас теперь впереди много времени, которое мы проведем здесь бок о бок.

Простившись с Робином крепким рукопожатием и удостоив Эдрика кивка, Вилл вышел из дома. Ночь была морозная, ясная, и Вилл с наслаждением вдохнул свежий холодный воздух. Торопясь вернуться домой, он едва не прошел мимо фигурки, сжавшейся в комок под накидкой, слишком тонкой для холодной ночи.

– Лиз! – воскликнул он и подхватил девушку на руки. – Что ты здесь делаешь? Ты что, вообще не уходила отсюда?!

– Уходила, – еле слышно ответила Элизабет, выстукивая зубами дробь и едва шевеля онемевшими от холода губами. – Чтобы взять накидку.

– А если бы я пробыл с Робином до утра? – упрекнул ее Вилл, крепче прижав к груди.

– Я бы, наверное, замерзла, – улыбнулась Элизабет и тревожно заглянула ему в глаза: – Все хорошо?

Вилл понял, что она спрашивает, как его принял Робин, и, успокаивая тревогу Элизабет, кивнул. Чувствуя, как она дрожит, он сообразил, что ее надо немедленно согреть, чтобы эта ночь не закончилась для Элизабет сильной простудой. Когда он нес ее мимо дома родителей, она хотела соскользнуть с его рук, но Вилл не позволил и принес ее в свой дом.

Только поднявшись в спальню, Вилл поставил Элизабет на ноги и скомандовал:

– Снимай с себя все и быстро ложись в постель! Я принесу тебе горячего вина с медом.

– Я сама! – попыталась сказать Элизабет, но Вилл оборвал ее:

– В постель, Лиз! Я не люблю повторять дважды!

Пока он на кухне разводил огонь и грел вино, Элизабет, раздевшись, забралась в постель и закуталась в теплое покрывало. Она немного согрелась, но ее все равно бил озноб: слишком долго она мерзла у дверей господского дома, терпеливо поджидая Вилла.

Вилл подал ей кружку с горячим сладким вином, бесцеремонно отбросил край покрывала с ее ног и взял ступни в свои ладони.

– Как ледышки! – воскликнул он, растирая ноги Элизабет, пока кожа не стала розовой. – Теплее?

– Гораздо теплее! – кивнула Элизабет. – Спасибо, я согрелась.

Поймав выразительный и насмешливый взгляд Вилла, она тут же поправилась:

– Почти согрелась!

– Почти, но не совсем, – усмехнулся Вилл и, забрав опустевшую кружку из рук Элизабет, твердо сказал: – Придется греть тебя самому, чтобы ты окончательно оттаяла.

С таким благим намерением он скинул с себя одежду, нырнул под покрывало и обнял Элизабет, крепко прижав к себе. Вилл согревал Элизабет теплом своего тела, ее лицо – губами. Она ответила на поцелуи, и благие помыслы тут же покинули его. Сам того не заметив, он мягко опрокинул ее на спину и погрузился в жаркую влажную глубину. Элизабет с готовностью приняла его и обвила руками его шею.

– Любимый! – шептала она. – Мой самый любимый! Вилл!

Вилл воспринял ее признания в любви как должное, и они были приятны ему. Теперь, когда его не сжигала тревога за судьбу брата, а Элизабет больше не испытывала боли, он ласкал и ласкал ее в неоднократной близости, пока его тело не наполнилось звенящей легкостью, перелив в Элизабет весь свой жар.