Она и вправду испытывала только слабое жжение и скорее боялась боли, чем чувствовала ее. К ее удивлению, глубоко внутри она ощутила непонятное томление, повинуясь которому, стала поддаваться движениям Вилла. Он тут же задвигался быстрее и резче, но прежде чем боль вернулась, она услышала отрывистый вздох, а его руки крепко сковали ее, прижав к себе так, что она поняла смысл выражения «единая плоть». Вилл не только остался любимым, он стал родным.

– Девочка моя! – услышала она его нежный голос, когда он заскользил поцелуями по ее голове. – Ты сама не знаешь, какое утешение даровала мне! Сейчас мне кажется, я не выжил бы этой ночью, не останься ты со мной.

Глубоко растроганная его признанием, Элизабет поцеловала Вилла и украдкой посмотрела в окно. Ночную темноту начали рассеивать предрассветные сумерки.

– Мне пора возвращаться домой, – сказала она робко и нерешительно, очень надеясь, что Вилл скажет в ответ: «Элизабет, отныне тебе незачем покидать мой дом».

Но Вилл молча убрал руку, которой ее обнимал. Неслышно вздохнув, она встала с кровати, надела платье и заплела волосы в косу.

– Приходи, когда управишься с домашними делами, – сказал Вилл, и сердце Элизабет вновь подпрыгнуло радостной птичкой.

К счастью, улицы селения оставались безлюдными, и, никого не встретив, она юркнула во двор собственного дома, а потом и в сам дом. Элизабет надеялась, что везение продлится и родители будут спать, но удача покинула ее, едва она переступила порог. Младшие братья и сестры еще спали, но мать уже возилась у очага, а отец сидел за столом и поглощал нехитрый завтрак. При виде старшей дочери Томас поднял голову и мельком посмотрел на нее, а мать спросила:

– Где ты была, Лиззи? Почему не ночевала дома?

– У госпожи Барбары, – ответила Элизабет, очень надеясь, что родители удовольствуются таким ответом.

Она не в первый раз оставалась ночевать в доме Барбары, пока Вилл был в отъезде, и мать действительно ничего не заподозрила.

– Ей все еще неможется? Как она? Говорят, лорд Уильям вчера вернулся?

Прежде чем Элизабет успела ответить, раздался негромкий голос отца:

– Вернулся, значит? В чьей же постели ты сегодня спала, дочь?

Сказать правду было невозможно, а лгать Элизабет не умела. Во всяком случае, ей никогда не удавалось прибегнуть к спасительной лжи ни с отцом, ни с Виллом. Казалось, они оба видят Элизабет насквозь. Поэтому она промолчала, но густо залилась румянцем, который и стал красноречивым ответом. Усмехнувшись, Томас указал дочери на место напротив себя.

– Садись. Сьюзен, дай ей поесть.

Мать поставила перед Элизабет миску с творогом и украдкой погладила дочь по голове. Она еще ничего не поняла, но по голосу мужа почувствовала, что вот-вот разразится гроза. Так и вышло. Томас стукнул кулаком по столу и гневно сказал:

– Что ты ее оглаживаешь?! Ей надо косу выдрать, а не гладить. Решила, что стала взрослой и можешь шляться по ночам?!

Элизабет молча повозила ложкой в твороге, не поднимая глаз на отца. Томас, наоборот, не сводил с дочери сурового взгляда.

– Когда же свадьба, Лиз? – осведомился он делано ласковым тоном.

Элизабет заставила себя поднять голову, встретилась с отцом глазами, и Томас усмехнулся ей в лицо.

– Никогда! И ты сама это знаешь, дурочка. Он никогда не женится на тебе. И раньше бы не женился, а теперь – тем более. Если его брат граф Роберт все-таки погиб, то он с полным правом может претендовать на наследство Рочестеров, включая графский титул. И он сделает это, а все Средние земли поддержат его, лишь бы наследницей не признали малолетнюю девочку, с чьей рукой титул отойдет Бог весть кому. Ты и прежде не была ему ровней, а уж если он станет графом!..

Элизабет подавленно промолчала. Томас обернулся к жене, которая растерянно комкала фартук, и громко сказал:

– Что же ты стоишь, Сьюзен? Неси эль – у нас сегодня праздник. Старший сын покойного графа Альрика и, возможно, будущий граф Хантингтон удостоил своей благосклонности твою дочь. Это стоит того, чтобы радоваться!

– Пожалуйста, отец, не сердись! – взмолилась Элизабет, глотая слезы. – Я люблю его!

Взгляд Томаса выразил острое сожаление.

– Девочка! Любовь – блажь для знати, но не для простых людей, как твоя мать, я и ты сама. Останься ты честной девушкой, вышла бы замуж, нарожала бы детишек, вела бы свой дом. А кто ты теперь? Девка. И знаешь, что самое печальное для тебя? Ты ею и останешься – его девкой. Этот парень, как я его понимаю, никому не отдаст то, что считает своим. Вот и тебя он станет держать при себе, как на привязи. Даже когда женится на равной ему девице, тебя не отпустит. Тебе по сердцу подобная доля?

Элизабет низко склонила голову, роняя крупные слезы в нетронутый творог. Мать, не выдержав, сочувственно и ласково погладила ее по плечу. Томас долго смотрел на светлую макушку Элизабет – ее лица он не видел, а потом тяжело вздохнул.

– И теперь я не смогу помешать ему. Запри я тебя дома, он и сюда явится за тобой, а в драке я против него не выстою и минуты. Да и как я посмею поднять руку на сына графа, а может быть, и будущего графа? – иронично усмехнулся Томас, но тут же стал серьезным, даже мрачным и резко сказал как отрубил: – Запомни одно, Элизабет: опозоришь меня его ублюдком – выгоню из дома и забуду, что ты моя дочь.

Барбара под утро слышала, как скрипнула лестничная ступенька под легкими шагами, как почти беззвучно открылась и закрылась дверь. Она догадывалась, кто так старался остаться незамеченным, но решила удостовериться окончательно и поднялась в комнату сына.

Вилл уже был на ногах и умывался, кивком поприветствовав мать. Барбара подошла к распахнутой постели, словно чтобы поправить ее, и не слишком удивилась, заметив на простыне пятна крови. Она обернулась к Виллу и увидела, что он стоит неподвижно, высоко подняв голову, и не сводит с матери жестких прищуренных глаз. В эту минуту он был очень похож на графа Альрика и всем своим видом словно предупреждал, что не потерпит ни единого упрека.

– Тебе виднее, Вилл, – только и сказала Барбара, снимая с кровати простыню и постилая свежую, – но запомни, сынок: распоряжаться своей судьбой куда проще, чем чужой.

Вилл ничего не ответил и спустился в трапезную, где служанка накрыла стол к завтраку. Всю первую половину дня имя Элизабет ни разу не прозвучало в разговорах матери и сына. Но когда Элизабет пришла в их дом после полудня, Барбара заметила, как тут же смягчилось лицо Вилла. На губах появилась улыбка, глаза засветились солнечным янтарем. Сама Элизабет выглядела как обычно и ничуть не казалась удрученной. Чем бы она ни занималась по дому, Вилл неизменно оказывался рядом с ней. Они то и дело встречались глазами и улыбались друг другу. Ну и пускай, подумала Барбара, что случилось, то случилось. Если ни Вилл, ни Элизабет не огорчены, то к чему ей сокрушаться?

Вилл намеревался следующим утром снова отправиться на поиски Робина, поэтому обстоятельно занимался сборами. Осмотрев коня, он отвел его к Эрику, чтобы тот поменял одну из подков, вызывавшую у Вилла сомнение в ее надежности. Элизабет собирала съестные припасы и, укладывая их в седельную сумку, грустила при мысли о новом расставании с Виллом. Солнце почти зашло за лес, когда примчался Джон, сам не свой от волнения.

– Вилл! Робин приехал! – прямо с порога закричал он. – Твой брат только что приехал в Локсли!

Забыв обо всем, Вилл опрометью бросился на улицу, следом за ним – Джон и Элизабет. К господскому дому со всех сторон бежали люди. Обступив дорогу, они замирали на обочинах, замолкали, а мимо них в мертвой тишине ехали Эдрик и Робин. Кони спотыкались на каждом шагу от усталости. Перед Робином в седле сидела маленькая Клэренс и крепко спала, прижавшись к брату. Спала и Тиль, сидевшая на конском крупе у отца за спиной. Вилл заметил, что лицо брата было серым от усталости и Робин держался в седле скорее силой духа, чем тела. Потемневшие глаза скользнули по толпе, по лицу Вилла, и тот понял, что брат не заметил его среди прочих жителей Локсли.

Остановив коня, Робин спрыгнул с седла, снял так и не проснувшуюся Клэренс и с сестрой на руках, ни на кого не глядя, вошел в дом. Эдрик тоже спешился, но прежде чем последовать за Робином, обвел собравшихся людей суровым взглядом.

– Я привез к вам моего и вашего лорда – графа Хантингтона. Не обманите мое доверие! Те, кто погубил графа Альрика, рыщут по всем дорогам в поисках лорда Робина, чтобы убить и его. Никому не говорите, даже на исповеди, что граф Хантингтон нашел приют в Локсли.

Взяв на руки дочь, Эдрик ушел в дом следом за Робином. Постояв в молчании, люди начали расходиться. Вилл стоял неподвижно, не сводя глаз с двери, за которой скрылся брат. Элизабет дотронулась до его локтя и спросила:

– Что же ты не идешь к нему?

– Сейчас пойду, – медленно, словно каждое слово давалось ему с трудом, сказал Вилл. – Мне только надо взять для него одну вещь.

Он быстро вернулся домой и, оставив Элизабет отвечать на вопросы Барбары, бегом поднялся в свою комнату, достал из сундука припрятанный Элбион и сбросил с него намотанную поверх ножен ветошь. Вернувшись к господскому дому, Вилл собирался толкнуть дверь, как она сама распахнулась и на пороге возник Эдрик. Сложив руки на груди, он привалился плечом к дверному косяку и окинул Вилла очень недобрым взглядом.

– Явился?

– Пропусти меня, – потребовал Вилл, надеясь обойтись без обычной ссоры с Эдриком. – Я должен увидеть Робина.

– Ты должен его увидеть? – повторил Эдрик, не шевельнув ни единым мускулом и по-прежнему заслоняя дверной проем. – С какой же целью, позволь спросить?

– Я принес ему Элбион, – ответил Вилл.

Эдрик бросил взгляд на меч, узнал его, и неприступное лицо наставника смягчилось, но самую малость. Он протянул руку, безмолвно предлагая отдать меч, но Вилл отрицательно покачал головой.

– Нет. Я сам отдам его Робину.

– Сам? – протянул Эдрик и прищурился, не сводя с Вилла глаз. – А почему ты решил, что граф захочет с тобой увидеться?

Вилл промолчал, но его лицо выразило упрямство и решимость настоять на своем. Отбросив притворную сдержанность, Эдрик рассвирепел и прорычал:

– Ах ты паршивый неблагодарный щенок! Где ты был, когда твой отец попал в засаду и встретил свою погибель? Где ты был, когда граф Робин защищал Веардрун? Сидел под юбкой у своей мамаши, такой же трусливой, как ты сам?

– Не смей оскорблять мою мать, – ответил Вилл, побледнев от упреков Эдрика.

– Не сметь оскорблять ее? Да ее с грязью надо смешать только за то, что она родила тебя, дрянное отродье! Граф Альрик воспитывал тебя наравне с законным сыном, приказал всем именовать тебя лордом, хотя какой ты лорд? В обмен на имя и герб от тебя потребовали всего лишь подписать отказ от сомнительных прав, которые якобы дает твое старшинство, и принести присягу на верность лорду Робину. И что сделал ты? Оскорбил отца, сбежал из Веардруна, проявил отвратительное непослушание, когда он посылал за тобой. Да будь я на его месте, то утопил бы тебя, как топят негодный помет от блудливой суки. Отдай Элбион и убирайся! Граф не станет знаться с тобой.

– С кем ты так решительно говоришь от моего имени? – раздался за спиной Эдрика усталый голос Робина.

Увидев брата, Робин радостно улыбнулся, из синих глаз мгновенно исчезла даже тень усталости.

– Входи, Вилл! – сказал он, отодвигая Эдрика, и тот не посмел воспротивиться настойчивому нажиму ладони Робина.

Проследовав за братом в дом, Вилл, проходя мимо Эдрика, стрельнул в него торжествующим взглядом, и Эдрик, поймав этот взгляд, плюнул в сердцах себе под ноги.

Войдя в трапезную, Робин обернулся к Виллу, накрыл его плечи ладонями и вгляделся в лицо брата откровенно счастливыми глазами.

– Я уже сам собирался идти к тебе! – сказал он.

Вилл, глубоко тронутый словами Робина, порывисто сжал брата в объятиях. Робин непроизвольно охнул, схватился за плечо и вывернулся из его объятий.

– Что с тобой? – встревожился Вилл и тут же вспомнил: – Твоя рана не зажила до сих пор?

Робин уже овладел собой. Осторожно проведя ладонью по раненому плечу, он небрежно махнул рукой.

– Подожди! Я сейчас, – быстро сказал Вилл и бросился обратно на улицу.

Там он увидел маячившую в сумерках стройную девичью фигурку и, признав в ней Элизабет, удивленно спросил:

– Лиз, что ты здесь делаешь? Впрочем, неважно! Беги скорее к Эллен и приведи ее. Скажи, что у Робина рана двухнедельной давности, от стрелы. Быстрее, Лиззи!

Он стоял на пороге, пока Элизабет не вернулась вместе с подругой. Схватив Эллен за руку, Вилл втянул ее в дом, бросив Элизабет:

– Иди домой, Лиз!

– Ты что, половину селения решил сюда притащить на ночь глядя? – заворчал Эдрик, но Вилл не обратил на его ворчание никакого внимания.

Он привел Эллен к Робину, и тот с удивлением посмотрел на очень юную женщину. Поймав его взгляд, она поторопилась представиться:

– Меня зовут Эллен, ваша светлость, я в Локсли целительница. Мне сказали, вы ранены. Пожалуйста, снимите рубашку, чтобы я смогла осмотреть вашу рану.

Эдрик пренебрежительно фыркнул.

– Целительница?! На губах еще молоко не обсохло, а туда же – целительница! Нет ли кого постарше?

– Весной мне стукнет пятнадцать лет, и, к вашему сведению, я не только побывала замужем, но уже овдовела, – сообщила Эллен.

Ответ не произвел на Эдрика должного, по мнению Эллен, впечатления.

– Пятнадцать лет, и вдобавок почтенная вдовушка! Скажи пожалуйста! – продолжал он насмехаться. – Не думаю, чтобы короткое замужество добавило тебе ума. Или муж тебя нянчил с пеленок?

Робин с видимым усилием стянул рубашку через голову, и Эллен, размотав повязку на его плече, поморщилась.

– Что же вы, сэр Эдрик? Надо мной насмехаетесь, а сами куда глядели? Перевязывали его светлость и не видели, что рана начала воспаляться? Еще немного, и графу пришлось бы отнять руку!

– Я воин, а не лекарь, – буркнул Эдрик. – А ты веди себя пристойнее, женщина!

– Попросить вас принести воды – укладывается в ваше понятие о женской пристойности? – не осталась в долгу Эллен и, достав из сумки узкий нож, протянула его Виллу. – Прокали на огне. Только хорошенько, Вилл! А вы, милорд, пожалуйста, сядьте! Вот хоть на эту скамью.

Склонившись над Робином, Эллен еще раз, очень внимательно осмотрела рану и тяжело вздохнула.

– Ваша светлость!

– Без светлостей, Эллен, – устало улыбнулся Робин.

– Хорошо. Граф Робин, мне придется открыть рану, чтобы выпустить скопившийся гной, а потом иссечь края, – предупредила она и с сочувствием посмотрела Робину в глаза. – Выдержите?

– Ты с ума сошла? – гневно спросил Эдрик, возвращаясь с водой и услышав, что Эллен говорит Робину. – Думаешь, я позволю учинить тебе над ним такое?

– Делай что должно, Эллен, – ответил Робин. – Я потерплю.

Эдрик угрюмо посмотрел на Эллен, отцепил от пояса флягу и протянул Робину.

– Глотните, милорд. Виски хоть немного умерит боль. Вижу, эта кошка ни в чем себе не откажет, копаясь в вашей ране!

Глаза Эллен сердито вспыхнули. Бросив корпию, она выпрямилась и, уперев кулаки в бока, смерила Эдрика взглядом с головы до ног:

– Вы, сэр Эдрик, остались бы лучше за дверью, не то свалитесь в обморок да расшибете голову невзначай!

– Прикуси язык! – рявкнул Эдрик. – Займись тем, ради чего тебя позвали!

Вилл подал Эллен прокаленный на огне нож, она сполоснула лезвие виски, щедро плеснув из фляги Эдрика, и тихо сказала:

– Вилл, подержи брата. Если он дернется, я располосую ему все плечо – нож острый как бритва.

Вилл встал за спиной Робина и крепко сдавил его локти, предупреждая любое, самое малейшее движение. Но Робин не шелохнулся, когда Эллен сделала надрез, лишь скрипнул зубами. Следя за руками Эллен, Вилл сам страдал, словно боль, переносимая братом, передалась и ему. Но Робин мужественно терпел, хотя на его лице обильно выступил пот, а зубы стискивались сильнее и сильнее.

– Все, лорд Робин, все! – ласково прошептала Эллен, промывая вычищенную рану. – Вы молодец! Не ожидала от вас такого терпения! Сейчас я вас перевяжу, а потом приготовлю отвар, от которого боль уменьшится. Иначе вы не сможете спать.

– Не трудись, – сказал Робин, поднимаясь на ноги, когда Эллен наложила свежую повязку, – у меня есть настой, снимающий боль. Помню, я готовил его прошлым летом. Спасибо, Нелли. У тебя легкая рука.

Увидев, как он достал из большого ларца флакон, открыл и отсчитал известное ему количество капель, Эллен удивленно подняла брови.