«Я однажды кувшин говорящий купил.
“Был я шахом! – кувшин безутешно вопил. —
Стал я прахом. Гончар меня вызвал из праха,
Сделал бывшего шаха утехой кутил”…».
Омар Хайям. Рубайят
Спустя несколько дней после бегства с армянских гор и предгорий шахиншах Нарсе-Нарсес, добравшись, наконец, до предместий своей столицы и терпеливо дождавшись полуночи, под покровом тёмного времени суток в сопровождении хорошо оплачиваемой личной охраны из бессмертных тайно въехал в Ктесифон. Случайно попадавшиеся на пути прохожие, полуночники и совы, тут же, не успев ойкнуть, охнуть, вздохнуть и крякнуть, отправлялись на тот свет поближе к справедливому и всеведущему Ахура Мазде: Великий Авестиец хранил покой праведников.
На следующее утро десятки вышколенных и проинструктированных глашатаев со счастливыми выражениями лиц вывалили на улицы ирано-персидской столицы и разнесли благую весть о великой победе Царя царей над нечестивыми безбожниками из насквозь прогнившего западного закордонья.
Отдав единственный приказ заняться вызволением из плена своей семьи и гарема как её составной части, сам шахиншах заперся в покоях дворца-резиденции, не желая ни видеть, ни слышать никого из высших сановников, державно-чиновных мужей и толпы советников-прихлебателей, и три ночи подряд до самых рассветов слушал чудесные легенды и сказки об одном беспримерном отцовском подвиге, превосходящем по эпичности, романтичности и мифичности все двенадцать подвигов варвара Геракла. Утренними зорями повелитель Ирана и не-Ирана в дворцовом саду у водоёма слушал щебетание певчих птиц, а днями отсыпался, вдрызг разрушив весь свой прежний алгоритм и образ жизни.
И хотя в новые, далеко отстоящие от Шапура Первого времена, виртуальное чучело из ночных грёз поверженного Нарсе так и не стало реальным, сказителей и свидетелей у шахиншаха не только не убавилось, а полку даже прибыло: кого отыскивали, тех в царские чертоги ближе к ночи и сгоняли со всех кварталов столицы и её окрестностей. Сказки о минувших днях и битвах, где рубились иные, которых нет и кто теперь далече, всегда ласкают слух и успокаивают нервы любых аутсайдеров, соотносящих себя с чужой славой: репутация предков запросто присваивается потомками, коли своя рожа крива.
– Верую, ибо абсурдно! – по часовой стрелке проворачиваясь вокруг своей оси, пытался в чём-то убедить сам себя Царь царей: – Старею?
«Кто-то из вашего окружения на этом даже неплохо заработал», – непроизвольно свербило в его памяти, но Нарсе старался гнать от себя воспоминания о древнем старике, которого некогда приказал растерзать, как и вымарать из своей головы его лживые рассказы о будто бы поддельном чучеле римского императора Валериана.
«Из тысяч лиц узнал бы я этого старикашку, да как зовут, забыл его спросить», – мелькнуло в извилинах шахиншаха. Неспроста и не напрасно мелькнуло – это не было банальным совпадением.
На пятые сутки Царь царей вдрызг восстановил прежний алгоритм и образ своей жизни и стал засыпать по ночам, где своего часа его поджидала ловушка: окно Овертона. Спал беспокойно, снились кошмары и назойливые дэвы-дивы: цветы зла.
В одну из ночей не по адресу, словно заплутав в территориально-конфессиональном пространстве бытия, в опочивальню к Нарсе, оставив сиротой свою пещерку вечной тьмы, энергетическими сгустками явились нечестивые римско-греческие Боги Гипнос и Морфей: редко разлучающиеся друг с другом отец и сын. Но они не заблудились, просто знали, кому в неэллинском мире сейчас, чтобы отвлечься и забыться, больше всего требовались тихие добрые слова, психологическая помощь, разгрузка, поглаживание по шёрстке, а главное ― слабительное, маковое зелье-снадобье.
«А вдруг мои предки, дедушка Ардашир и батюшка Шапур побеждали ровно так же, как вчера казённые глашатаи растрезвонили о моей виктории?!», – подумал Царь царей, ещё глубже впадая в беспокойное забытье, но в блаженные грёзы.
– Я – вестник Юпитера-Зевса, – шёпотом прошелестел Гипнос на ухо шахиншаху: – Но могу быть и вестником Ахура Мазды. Могу стать и самим Великим Авестийцем, ты только расслабься и получи удовольствие. Выпей этого волшебного напитка – тебе станет легче, боль и страдание отступят, отпустят, наступят расслабление и покой! Без напрягов, пожалуйста, не дёргайся во сне! Я же не о вечном покое веду речь! Только не подумай, что это земной энергетический напиток по рецептам прощелыг и химиков-алхимиков. Это маковый сок. Он варится по особому рецепту, о котором никто из смертных не ведает. Выпей, не бойся и не стесняйся! Хотя бы пару-тройку глотков. Ну, пригуби же кубок, бояка! После этого ночь обретёт для тебя новые радужные краски, которых ты прежде никогда не видывал. Ты сможешь разглядеть и различить даже не пятьдесят, а сто пятьдесят оттенков серого. Тысячу пятьсот, кто больше? Перед тобой сразу откроются мои сдвоенные ворота в мир блаженства и в неведомые дали, пусть там и будет сплошная чернота. То чувство, которое в сей миг кажется тебе блаженством – это тьфу по сравнению с тем, которое испытаешь, глотнув моего напитка. Ты же истинный перс, парфянин… эээ… иранец, ариец, Сасанид! Перед твоим врагом, Галерием, в детстве звучала эта… ну, или почти такая же речь, пусть он, сельский рогуль, её и не слышал. Правда, и озвучивалась она не мной. И не маковый сок для сугреву предлагался, а олимпийский нектар. Но ремейки – это благо, ибо повторенье – мать ученья для новых учеников, адептов и поклонников-волонтёров. Глотни же напитка, и ты сможешь пойти по победным стопам счастливца… эээ… нечестивца Галерия! Испив, ты сможешь так забыться и отвлечься, что впадёшь в детство… эээ… на счастливые мгновения станешь ребёнком, каковым был когда-то твой богомерзкий враг, нет, он уже вовсе никакой не враг тебе и даже не соперник, а твой новый кумир Галерий! Он брат тебе во Юпитере… эээ… в Ахуре Мазде! В обоих сразу! Мысли логически, слушай и слушайся меня, и существуй! Только нам, Богам, позволено мыслить алогично, выдавая любой бред за безупречную математическую логику!
Морфей, стоя подле Бога-отца, напряжённо молчал, нахмурившись и скривив в недовольстве нос. Не имея за плечами такой мудрости и такого опыта, какими обладал его отец, он и не ведал, как вести интеллектуальные гибридные войны, запутывая нити Ариадны таким манером, чтобы потом только самому суметь их распутать: ловкость слов, парадигм и фраз – и никакого мошенничества.
– Я дважды усыплял Зевса по просьбе его супруги, Божественной Геры-Юноны, – обволакивал персиянина словесной сетью Гипнос. – Один раз – когда она почём зря гнобила Геракла, которому благоволил Зевс. Второй – чтобы греки-ахейцы в решающей битве разгромили троянцев, чего не желал принять Громовержец. Может, и ещё что-то было, но всех усыплений за свою вечность и бессмертность не упомнишь. Моя жизнь бесконечна, и одно событие накладывается в памяти на другое. От гнева нашего олимпийского начальника меня вечно выручала моя матушка, Зевс её завсегда почитал по непонятной мне причине. Впрочем, догадываюсь, по какой, но тебе не скажу, не твоего заднего ума это дело! А Гера в качестве бартера пообещала мне в жёны свою дочь от Бога Диониса, младшую хариту Пасифею, Богиню радости и бурного веселья. И ведь не обманула – отдала, передала из рук в руки: знала, как я в молодуху влюблён! С тех пор я радостен, добр и снисходителен ко всем и ко всему сущему. Не верь досужим наговорам, что Пасифея – нимфа-нереида, она – харита, запомни это сладкое слово! А уж коли я усыплял Зевса, усыплю и Ахуру Мазду, ты только поверь в меня и сам засыпай, ибо я и есть твоё Авестийское Божество! А если уж Ахура Мазда уснёт, никуда не денется, то и ты спи-отдыхай! Ночь на дворе, баю-бай! Из моей пещеры течёт родник забвения. Это неспроста! И ты знай, что царствование – тлен! Это тебе в любой момент подтвердит мой брат-близнец Танатос. Ты достигнешь победы в иной сфере, нежели в роли державного владыки! Спи! Не держись за корону, зороастриец! И уверуй теперь в меня, а также в Юпитера-Зевса, Громовержца! Тогда и ты, подобно твоему брату и кумиру Галерию, узреешь на себе благосклонный взгляд супруги Юпитера, Божественной Юноны-Геры! Пусть и ближе к старости, раз в детстве у тебя с ней взаимности не сложилось.
Нарсе уже погрузился в бездну грёз, а сдвоенные ворота – ни роговые, ни смастряченные из слоновой кости – перед ним всё никак не разверзались: заснул, так и не пройдя сквозь мифически-античный портал. Вещие и ложные сны из ворот тоже не вылетали: ни гора – к Магомеду, ни Магомед – к горе. Течение жизни нарушалось: застой всегда чреват стагнацией, заболачиванием и загниванием.
– Римские Боги – это вовсе не Боги, а люди с человеческими страстями. Истинный Бог только праведный Ахура Мазда! – во сне воскликнул Нарсе, как будто сопротивляясь дэвам-дивам, злым зороастрийско-авестийским духам, после чего перешёл на речь-скороговорку и забубнил. – Эллада – провинция моей страны, это издревле часть моей державы! Наши древние цари Ахемениды завоевали Грецию. Ну, или почти завоевали, разница небольшая. Мы были владыками мира благодаря труду ратному! О древний Ксеркс Ахеменид, ты мир! Весь античный мир! А все эллины Малой Азии были нашими гражданами… эээ… подданными и рабами. И никаких трёхсот спартанцев никогда в помине не было, сказки всё это! Я подобные россказни три ночи подряд недавно выслушивал. Не могу больше! Правды хочу! Я – как заново рождённый! Из пепла…
– Ты спи, спи, расслабься и не болтай лишнего, ибо спартанцы были, есть и будут у любого народа, кроме персов! Юпитер тоже жил, жив и будет жить! – доброжелательно улыбнулся Гипнос, потряхивая в руке дремотным цветочным букетом из пурпурных маков. – Я с Морфеем потому к тебе и пришёл, что мы – твои Боги, а никакой не Ахура Мазда. Не зря же я сын ночной темноты Нюкты и вечного мрака Эреба! Думаешь, совпадение? Не думай! Вообще ни о чём не думай, а пей маковый сок кубками! Дают – бери, бьют – беги! Глотай зелье, нечестивец ты эдакий, кому говорят! Сейчас ты в моей власти! Эх, дурья твоя голова! Глотай, а не то утоплю в этой бурде!
«Просто хаос какой-то! – во сне проскакал мысью-мыслью по древу Нарсе: – Что со мной происходит? Где я? Что у меня в голове и с головой? Кто капает мне на извилины и вынимает мозги из черепа? У меня стокгольмский, травматический или посттравматический синдром? Или все беды сразу свалились на мою дурью… эээ… разумную голову? Ахура Мазда, помилуй мя! Изыдьте, дэвы-дивы! Что за хаос кругом?!».
– Да, Хаос! Именно он! Как же ты прав! Сам отыскал одну из вечных истин! Мы все от него произошли: Хаос – мой дедушка, а Нюкта и Эреб – его родные дети, следовательно, меж собой не только муж и жена, но и брат с сестрой. Мы, Боги, сами себе многократно родственники в разных ипостасях: дедушки, бабушки, мужья, жёны, братья, сёстры, дети, внуки, правнуки и праправнуки в разных комбинациях и вариациях. Ты вот, хоть и смертный, тоже чей-то отец, сын, муж, зять, сват, у тебя в жизни тоже много ролей. И ты их играешь. Порой – бездарно, но играешь. Весь мир – театр, и люди в нём – актёры! И как же ты умудрился заснуть, не пройдя сквозь мои ворота? Ни одни, ни другие я ещё не отворял, а ты даже не попытался в них постучаться. Мои посланники-сны из створок опять же не вылетали. – Гипнос обращался к спящему, но вопросительно смотрел на Бога-сына, как будто именно его то ли о чём-то спрашивая, то ли в чём-то обвиняя. – Как проник в бездну снов?
– И я не отпирал ворот, – подтверждая, воскликнул Морфей, занервничав и заёрзав, будто от боли и словно ему подложили на стул кнопку, а он на неё, не разглядев подлянки, со всего размаху уселся и, подобно смертному, почуял неудобство.
– Зря ты перелез через закрытые ворота, подполз под них или обошёл то ли с правой, то ли с левой стороны, – Гипнос снова перевёл взгляд на Нарсе. – Есть у меня для тебя один кейс, чтобы ты окончательно убедился, насколько был неправ. Жил да был чёрный кот за углом… эээ… царь Фессалии по имени Кеик. И за не углом, а в своих чертогах. У него была любимая супруга, царица Алкиона. Кеик истово и неистово почитал Богов и часто через прорицателей-оракулов испрашивал у нас совета, как поступить. Вот однажды на утлом судне, такое уж подвернулось ему под руку, он отплыл в Дельфы, понадеявшись на вечное римское авось… эээ… на древнюю посконную Богиню Авось. Эта Богиня – всем иранцам и не-иранцам Богиня! Вообще, я тебе скажу, эллины-фессалийцы любили эллинов-дельфийцев. Даже в Первую Священную войну (по сути, для греков гражданскую, хотя они ещё сами этого не осознавали) Фессалия поддерживала Дельфы. Так вот, Кеик поплыл к дельфийскому оракулу за пророчеством, а надо было топать пешком, своими ножками без присказок про «не царское это дело». Алкиона провожала его, стоя на песчаном, а может, и на каменистом берегу до тех пор, пока в тумане моря голубом белел, а потом совсем ни исчез из вида парус одинокий. Пусть вместо паруса и были вёсла гребцов. Потом царица, словно безумная, молилась и днём, и ночью, и даже на ночь глядя, как Дездемона, чтобы мы, Боги, даровали её мужу удачу и чтобы он вернулся живым и здоровым, не сгинув в водяной погибели. Но стихия есть стихия, никого не щадит. Разыгралась буря, покрыв мглою небо и закрутив вихри, профильные Боги удачи не даровали: мало нам жертвовал этот Кеик из-за своей жадности, надо было лучше ублажать! Да, морской владыка Посейдон-Нептун – он такой! Ему палец в рот не клади, он Бог строгий! С ним особо делиться надо
О проекте
О подписке