9. Газет она не читала

Мать Були, Кадрия-апа, добрая и беспокойная пчёлка-матка, с утра до вечера перелетавшая с одной работы на другую, всегда с пакетами-авоськами, жарящая-парящая, стирающая бельё, строчащая на швейной машинке, тянущая весь семейно-хозяйственный воз, кроме синяков в обвод подглазий младшего сына ничего не видела, других проблем за ним не замечала, далека она была от завихрений на хоккейной площадке и за её пределами. Как завелась она по замужестве в те, теперь уже далёкие времена повального дефицита и талонов на всё и вся, когда не покупали, а доставали, когда лучшие вещи в магазинах лежали не на прилавках, а под и когда ещё не всё покупалось и продавалось (не только в промтоварно-бакалейном смысле слова), и какой-нибудь принципиальный бедолага и забулдыга мог хлопнуть себя в грудь: «Меня не купишь!» – вот, как завелась она в те допродажные времена, так и не останавливалась. Мчалась по жизни и безуспешно пыталась заставить своё ленивое семейство взять её жизненный темп.

Семейство Булатовых…

Их было пятеро. Отец, мать, старший сын, дочь и младший Равиль, хиленький, бледненький (после долгой помывки в бане обычно в обмороки падал, и его отхаживали нашатырём)…

И мать, неугомонная Кадрия-апа, делила себя для всех ровно, никого своим суровым вниманием не обделяя. Ну, не суровым, так, скажем, сдержанным, не сюсюкающим. Время было такое, далеко не сахарное.

Отец? Он был главным редактором и литературным негром в книжном издательстве. С головой весь в рукописях, в работе… Проза жизни его не интересовала. Разве что хоккей младшего сына? Но разве хоккей – это проза? Булат Абдуллович был знатоком восточной поэзии да вот ещё теперь, с ростом младшего сына, – такого вида человеческой деятельности, как хоккей.

В доме было много книг. Дети (особенно младший) запоем читали. Но по стопам отца не пошли. Да он и не хотел. Понятно, чего нищету плодить! Тем не менее младшенький въелся в книжный мир с такой агрессивностью, что заставил опасаться за своё здоровье. И старший много читал, но как-то рационально. Хотя тоже – взял да и одолел всю Большую советскую энциклопедию (30 томов) от корки до корки, страницу за страницей, подряд, как один большой роман. Дочь вот ничем особым не удивляла. Была практичной и расчётливой, можно сказать, с пелёнок. Хотя это, между прочим, тоже, если подумать, заслуживает внимания.

Так они и росли, так и выросли. Старший стал хорошим инженером, дочь после неудачной осады медицинского института сделалась секретаршей какого-то начальника в НИИ, отбила там себе одного женатика, полуинженера, полуспортсмена, и благополучно женила его на себе. Младший же, вопреки своей изначальной хилой природе, стал профессиональным хоккеистом, окреп, возмужал, а синяки вот под глазами остались, отчего Кадрия-апа продолжала сокрушаться, не подозревая, что переживать надо было по другому поводу. Газет она не читала и не читает. Да если бы и читала, то всё равно ничего б толком не узнала, так как проблемы хоккейной команды, где играл сын, позорно замалчивались.

10. Довели до харакири

Белые пятна в освещении действительного положения в команде «Белых Волков» появились, казалось бы, по той простой причине, что руководство республики слишком много поставило на карту команды. Критиковать её практически означало идти против законодательной и исполнительной ветвей власти одновременно, хотя президент клуба был человеком весьма демократичных взглядов, умеющим прислушиваться к гласу простого народа и понимающим роль СМИ как в политике, так и в спорте, хотя это зачастую одно и то же. Закавыка же была в том, что в нашей прессе подобострастно и угодливо чтят начальство и трусливо перестраховываются. Не то чтобы существовал какой-то госнадзор за печатью, нет, просто сильна была самоцензура; в самих наших журналистах сидели и сидят бдительные очкарики в чёрных нарукавниках и тактично предупреждают всяческие фривольности и вольнодумие. Принцип «как бы чего не вышло» хронически витает в воздухе редакций. Одна несчастная заметка в газете и двухминутный сюжет по ТВ, пробившие брешь в замалчивании проблем команды на старте чемпионата, наделали столько шума и принесли столько неприятностей авторам этих публикаций, что другие, более тёртые и осторожные репортёры, почесали в своих затылках и сказали себе: правильно делаем, что помалкиваем.

Особенно досталось комментатору хоккейных трансляций телевидения и автору того самого злополучного сюжета по центральному ТВ Сергею Афлисонову. Его беспардонным образом стали выметать из Ледового дворца. Усердствовал гендиректор клуба Сватов. С немого благословения главного тренера, конечно. Почему немого? Потому что поначалу, когда проигрывали, он помалкивал. Накат же свой начал грамотно, когда «волки» поймали свою игру, когда уже Буля был выпущен из несправедливого заточения в запасе на волю и показал всем, где раки зимуют. Но об этом позже. Так вот, Лом выжидал-выжидал да – только добрались до финала – как ахнул по Афлисонову мерзким интервью, которое он дал не менее мерзкому шелкопёру (пришлому в наших журналистских кругах) и которое тот умудрился тиснуть в трёх газетах разом. Лом, тонко чувствовавший момент, заявил в том интервью, что Афлисонов постоянно обливает команду «Белых Волков» грязью, что «или я, или он» и что, если этот комментатор проведёт ещё один хоккейный репортаж с участием его «волков», то он, Ломтев, приведший команду к финалу плей-оффа, сделает себе харакири. Бред! И это взрослый человек. Кстати сказать, Серёжа Афлисонов прокомментировал ещё несколько матчей, а Ломоть брюха своего не вспорол. Тем не менее тучи над головой Серёжи продолжали сгущаться.

А Буля, возвращённый в основной состав, в родную тройку, к Мухе с Кашей, продолжал демонстрировать класс. Совпадение или нет, но с его выходом на лёд чёрная полоса для команды прервалась, и «волки» выдали на-гора беспроигрышную серию из семнадцати (бывший номер Були) игр, вплотную приблизившись к заветному финалу.

Во всех тех играх душой команды был восстановленный в своих правах капитан. Это и тупой Лом уразумел и уж выпускал, выпускал его на поле боя – и в большинстве, и в меньшинстве, и на первых минутах, чтобы с ходу, в дебюте, сломить соперника, и под занавес, когда надо было во что бы то ни стало отыграться.

И Равиль Булатов старался. Почти в каждой игре отмечался забитой шайбой, а то и двумя. С приходом дядьки и Каша с Мухой преобразились, стали в игру играть, а не подёнщину на льду отбывать; и стало у них вместе всё легко и сверхъестественно удачно получаться, да и команда оживилась, будто «волки» свежей крови хлебнули. А Лом говорил: «На пользу Булатову отдых пошёл. Засверкал парень. Да, на то и тренер у руля, чтобы вовремя по тормозам дать, а когда надо – газ выжать».

Лом гоголем ходил. «Волки» сотворили чудо, пробились в финал, читай: «серебро» в кармане, а это означало, что первый год в команде, который, в принципе, даётся на раскачку, у главного тренера «Белых Волков» вполне удался.

А вот в финальной серии игра у двадцать седьмого номера не заладилась. И опять, совпадение или нет, – у команды тоже. Бывает такое: руки-ноги те же, и соперник не с Луны свалился, мотал-обыгрывал его не раз, и в день игры встал, казалось, с той же ноги, и коньки зашнуровал, как всегда и не как все, – а сперва левый ботинок, потом правый, и на льду старался, из кожи вон лез, ан нет – шайба не шла в ворота: то во вратаря попадала, то в штангу, а то вовсе куда-то на сувенир болельщикам улетала.

Что расписывать, уступили золотые медали. И если серебро для главного тренера, без году неделя возглавлявшего команду, сияло ласкающим солнечным светом, то для вчерашних чемпионов это был откат.

Подвешенный в неопределённом состоянии Сергей Афлисонов решил внести ясность в ситуацию. Сделал он это тактично: не сразу после ультимативных и страшных заявлений Лома перед финалом, а когда «волки» уже взяли серебро – собрал пресс-конференцию, на которую пригласил в качестве экспертов известного писателя, большого любителя и знатока хоккея, а также первоклассного в вопросах, касающихся проблем средств информации, юриста. Заключение дано было ими без вариантов: никакого обливания грязью команды, заведомо негативной информации и клеветы (это писатель, в тот год смотревший хоккей по телевизору, высказался) в ТВ-репортажах Афлисонова не было. А юрист, главный радетель свободы слова в республике (позже – по всей федерации), заметил, что обвинять Афлисонова в данном конкретном случае – это всё равно, что корить диктора метеослужбы за оповещение о плохой погоде. Лом на пресс-конференцию, хотя и был приглашён, не явился. Журналисты с экспертами после коллективного выяснения истины встретили главного тренера у входа в Ледовый дворец и спросили его, беззаботно фланирующего вдоль нежно зеленевшего майского газончика: если Афлисонов на следующий сезон будет продолжать комментировать игры с участием «Белых Волков», то он, то бишь Ломтев, оставит свой пост? Некоторые журналисты ставили вопрос острее: сделает себе харакири? На это Лом с достоинством и расстановкой ответил:

– В следующем сезоне, значится, он не будет комментировать наши игры.

11. Камень пригодился в конце сезона

Неожиданный отпор в виде пресс-конференции с участием каких-то, помимо журналистов, писателей и правозащитников не только не остудил триумфатора, но, напротив, разогрел, и Лом посчитал делом чести довести неожиданно получивший широкую огласку поединок с нерадивым вещателем до единственно логичного в той ситуации победного конца. Беспроигрышный приём, как это сделать, подсказал мудрый в подобных делах генеральный директор, по-современному – генменеджер клуба Сватов.

Сват присоветовал Лому, чтобы главного тренера в святом деле поддержала команда, чтобы все до одного поставили подписи под официальным коллективным письмом, в котором выражался бы протест грязным репортажам Афлисонова и содержалась просьба очистить от него эфир. Идея Лому пришлась по душе, и он, не откладывая в долгий ящик, принялся её воплощать.

У «волков» эпистолярная инициатива Лома восторга не вызвала. Серёжу Афлисонова команда хорошо знала и ломать его судьбу желанием не горела. Да и вот ещё что. Как могли хоккеисты, всякий раз во время репортажей находившиеся на льду, судить о телеведущих? По видеозаписям? Но они пользовались кассетами своего оператора, который предоставлял видеоматериал, безусловно, менее художественный, без красивых крупных планов, но зато со своей высокой точки съёмок более для профессионального разбора пригодный. Рисунок игры, многоходовые комбинации, просчёты, ошибки, он подавал как на ладони. Так что комментарии Серёжи Афлисонова, которого хоккеисты знали прежде всего как просто своего парня, оставались как бы за кадром жизнедеятельности команды.

Но вот что интересно, и тренеры ведь телевизор во время матчей не смотрят. И спрашивается, каким образом они могут судить о качестве репортажей? Не глядя и не слыша?

Да ведь жёны есть ещё на свете.

Не всегда, правда (надо же в своих нарядах и на людях в Ледовом дворце показаться), но смотрят. Особенно супруга Серого. Она-то и узрела. Обладая от природы чутким политическим слухом, распознала в бодрых комментариях Афлисонова крамолу, позорившую и унижавшую тренерский штаб команды, шепнула мужу на ушко, а тот довёл информацию до главнокомандующего.

Говорят, муж – голова, жена – шея. В данном случае шеей для Лома оказалась жена второго тренера.

Лом подобрал подкинутый услужливыми супругами камень, сдул пыль и бережно сунул за пазуху.

Камень пригодился в конце сезона.

12. Май как точка отсчёта

Буля – парень майский.

По этому поводу он ради шутки любит напоминать слова своего милого сердцу героя одного кинофильма, виденного нами с детства добрый десяток раз:

– Маменька, вы лучше скажите, в каком месяце я родился?

– В мае.

– Вот, всю жизнь мне и маяться.

В прошлом мае, после того нелёгкого для Були сезона, он наконец-то со своей женой развёлся. Почему «наконец-то»? Потому что это были фрукты из разных садов-огородов. Точней, конечно, овощи. (Хотя овощем моего друга назвать я никак не могу.) Её, если по-честному, не интересовали ни хоккей, ни поэзия, ни он сам со своей несуразно громоздкой для хоккеиста библиотекой. Академик, что ли, какой! Или, ё-ка-лэ-мэ-нэ, поэт?! Половина ведь книг дома стихами набита! А что такое по большому счёту поэзия? Это искусственная (так же не говорят в жизни), надутая пустыми красивостями речь. А хоккей? Тоже нечто отвлечённое и нелепое. Разница между ними в одном: хоккей приносил какие никакие, но деньги, для начала и неплохие, но потом и они стали для неё не весть какими – всё ведь познаётся в сравнении, и хоккеисты – это ещё не самые богатые люди на земле, тем более при временном характере этой профессии. Спорт, что поделать, дело возрастное и малоперспективное.

А эти книги… Он их и из-за границы тащил, вместо нормальных покупок-то. Они захламили всю квартиру. Да не просто квартиру – её жизнь! От всех этих Верленов, Элюаров, Бодлеров, Уитменов, то ли Рембо́, то ли Ре́мбо у неё в носу аллергично зудело, держалась устойчивая аллергия, а если без обиняков – то просто-напросто с души воротило. Все ж друзья-знакомые смеялись. Ладно бы только над ним. Но из-за него и она сама ненормальной в глазах подруг выглядела. Круглый год у него тренировки, сборы, игры, турне (будто война на дворе, а он донской казак на коне), а вернётся домой – книги… Ещё эти книголюбы с козлиными бородёнками, пруд пруди ими дома! Ни компании приличной, ни нормального времяпрепровождения… Молодость-то не беспредельна.

Таким образом свой хронический конфликт с мужем она объясняла себе и окружающим. Так оно и на самом деле происходило. Эти ссоры, ссоры… Откуда они пошли? Ведь когда Галине было восемнадцать, она слушала его, затаив дыхание:

Сегодня перед рассветом я взошёл на вершину холма

и увидел усыпанное звёздами небо,

И сказал моей душе: «Когда мы овладеем всеми этими

шарами Вселенной и всеми их усладами, и всеми их знаниями,

будет ли с нас довольно?»

Моя душа сказала: «Нет, этого мало для нас, мы

пойдём мимо – и дальше».

И вторила ему, Равилю Булатову, Буле: да, мы пойдём с тобой мимо, дальше и выше.

Они познакомились случайно. Он зашёл в магазин «Электротовары», а выйти не смог – подкрался и без артподготовки, без грома и молний, хлынул проливной дождь. Буле надоело в магазине, и он выбрался на свежий воздух под козырёк здания. Он глядел на пузырящиеся лужи и корил себя за то, что оставил машину на другой стороне улицы. Июльский ливень накрыл район так неожиданно, что люди, беспечно прогуливавшиеся чередой магазинов, брызнули врассыпную. Ни у кого ни зонтов, ни накидок… Лишь только одна красавица безуспешно пыталась раскрыть свой автоматический зонтик, но он не слушался. Лёгкое платье разом намокло и прилипло к её телу – этот шалый дождь будто раздел девушку. Наконец, она оставила борьбу с зонтом, побежала под козырёк магазина. Буля, чисто громом небесным поражённый, смотрел, как она стремительно приближается к нему.

У неё были серые, как сумеречное пространство за её спиною, глаза и мокрые тяжёлые волосы, с которых на грудь стекала ручьями дождевая вода. Буля посторонился, и незнакомка встала с ним рядом вплотную.

Она вполуоборот головы подняла на Булю свои светло-серые глаза и сказала (или спросила)… Убей бог, Буля не помнит, о чём были те первые её слова и свои ответные тоже. Так поразила она его. После обмена ничего не значащими фразами она отвернулась. Теперь уже Буля первым подал голос: не боится ли она простыть? «Не волнуйтесь», – ответила красавица. Сначала она вела себя с ним, как и подобает прекрасным незнакомкам, терпимо-снисходительно, но потом, слово за слово, молодые люди разговорились. Всё-таки наш Буля виден собою и слепой надо быть дурой, чтобы не разглядеть это. Новый знакомый поправил ей зонтик и в гуманных целях предложил подвезти её, продрогшую, до дому в тёплом, сухом авто. Она согласилась.

Буля потом много раз повторял мне: для него было важно то, что она не на модного хоккеиста клюнула, а с простым парнем познакомилась.

– С простым парнем на джипе, – каждый раз подначивал я.

– Джип-то она потом увидела, – оправдывал он её, – когда уже улицу перешли.

Они начали встречаться – она, студентка медицинского института, будущий врач санитарной службы, и он, хоккеист и поэт одновременно. Какие он ей стихи читал! Совсем не был похож на спортсмена. Чудаковатый, наивный. Точно ребёнок, весь наружу, всё на лице его написано, в глазах высвечено. Не поэт в прямом смысле слова, но как он умел увлекать поэзией, диковинными словосочетаниями, которые неожиданно и точно объясняли то, что лишь чувствовалось, но повседневными словами не высказывалось!

Романтика познания… Очарование первым чистым соприкосновением с новым, неведомым. Любой новознакомый человек – неизвестное мироздание, неопознанный объект. Любой влюблённый – существо познающее. Любовь всегда познание. И процесс взаимного познания сближает. И при благоприятных опознавательных знаках на этом пути начинает казаться, что души молодых отроду родственны. Духовно родственны.