Читать книгу «Белые Волки» онлайн полностью📖 — Ахата Мушинского — MyBook.
image

7. Ухабы

Лишь одна ершистая городская газета выступила с критикой Лома. Статья в ней называлась «Алё, народ, поехали!».

Если Дрозд перед тренировкой или игрой заходил в раздевалку и здоровался со всеми за руку, то Ломоть считал это ниже своего достоинства. На тренировках он выкатывал на середину хоккейной площадки, и его общим приветствием и командой, возвещавшей о начале тренировки, было:

– Алё, народ, поехали!

Всё-таки кем он больше был – Ломтём или Ломом?

Наверное, всё-таки Ломом. Хотя порой – безусловным Ломтём. Команда, бывало, проигрывает, надо срочно что-то предпринимать: перекраивать тактику, боевые порядки, а он – ни гугу, лишь поправляет свою наполеоновскую чёлку, а команду, как корабль без руля и ветрил, несёт в гиблом направлении. Ломоть он и есть Ломоть.

Также Ломтём, то есть человеком не совсем цельным, можно было бы назвать и его бессменного подручного второго тренера команды Серова Сергея Сергеевича, которого Лом вместе с двумя игроками привёз с собой из бывшего своего клуба.

Но Ломтём второй тренер зваться не мог, поскольку отродясь был Серым.

Серее серого выглядел он в команде «Белых Волков». Занюханный, убогий вид его с лакейски склонённой – как-то ещё и набок – головой вполне соответствовал его внутреннему миру. Зато обстоятельства распорядились так, что он в данный жизненный момент был наделён правами и имел приложением к этим правам свой кондуит, куда записывал все маломальские прегрешения игроков. Кондуит этот свой он вёл в двух экземплярах – большом и малом. Большой кондуит (амбарный талмуд в красном коленкоровом переплёте) хранился в кейсе; малый же, в виде красненького небольшого блокнота, умещался во внутреннем кармане пиджака. Первоначально проступки подопечных аккуратненько ложились в сокращённом письменном виде в блокнот, а затем обстоятельно и подробно переписывались в коленкоровый талмуд.

Ничто не ускользало от всевидящего ока Серого. Скажем, попил перед ужином на выезде у себя в номере Муха пивка малость – готово, фиксация события в двух экземплярах под пурпуром обложек произведена. Запах изо рта, конечно, к делу не пришьёшь, но вот бутылка из-под пива в тумбочке обвиняемого – это уже вещественное доказательство. В результате: сразу по приезде домой Мухе был наложен штраф: на свои полторы тысячи баксов он приобрёл для клуба тренажёрный велосипед.

Бдел Серый и по ночам, бродил по коридорам базы, как лунатик, к замочным скважинам припадал, в межсезонье и вокруг здания по кустарникам лазил, всевозможные тенистые лавочки и тренажёрные лежаки обследовал: а вдруг кто в самоволке с местными девками блудит!

К Булатову радетель дисциплины и порядка относился с подозрением: умный шибко и правильный. А после того, как по упомянутому доносу Муху оштрафовали, и Булатов, прознав про это, задумчиво и с сожалением процитировал, глядя прямо в глаза тренера-стукача:

 
И это имя, коль искусно счесть,
В итоге даст: 6–6-6,
 

тот определился в отношении дядьки окончательно: душман.

Что имел в виду Булатов, когда произносил стихи малоизвестного поэта, это его дело, но Серый понял цитату по-своему и в ответ быстро и мелко перекрестился.

Второй тренер считал себя просвещённым христианином, носил на золотой цепочке крест, сыпал налево и направо изречениями из Библии. Насколько его познания Священного писания были глубоки, одному богу известно, но то, что три шестёрки кряду – это кощунственное и даже сатанинское сочетание цифр, ему было известно, и он после того словесного «броска» возымел на Булатова не просто обиду, но святую ненависть.

Однако в дисциплинарном плане с детства по-армейски собранного Булю было не достать. Он был женат, в самоволки не бегал, не пил, не курил, одним словом, образцово-показательный хоккеист, да и только. Плюс капитан, плюс наставник молодёжи. Что касается его двусмысленных высказываний и этих бесчисленных и не вписывающихся в интерьер хоккейного житья-бытья книжек, то они с точки зрения порядка были неподсудны и в известный кондуит не вписывались.

Серый с Ломом были как сообщающиеся сосуды, и двадцать седьмой номер в скором времени был отправлен в глухой и оскорбительный запас. Формальным поводом послужило то, что, играя в меньшинстве, он передал клюшку назад защитнику, который свою сломал. Булатов беспомощно, как без рук, прикрывал собою ворота, но противник беспощадно прошил резким щелчком и его, и вратаря, и матч был проигран.

Почему этот повод друзья посчитали ничтожным и формальным? Да и просто всего лишь поводом? Потому что передача в тот момент клюшки назад безоружному защитнику было действием логичным. Я видел, как в одном из матчей НХЛ защитник обороняющейся команды передал своё ружьё обезоруженному в пылу боя вратарю, и тот защищал свои ворота лёгонькой клюшкой полевого игрока. И потом Ломоть взял себе за правило при численном меньшинстве выпускать на лёд именно Булатова (чаще с Кашей, если тот, разумеется, сам не коротал время на скамейке штрафников). Буля вставал грудью на пути града шайб, разгадывал хитроумные кроссворды комбинаций, корячился в вязкой силовой борьбе у борта, выбрасывал чёрный кругляш к чертям собачьим из зоны, разок в меньшинстве умудрился забить, но все эти доблести перечеркнуло одно поражение, одна пропущенная шайба, когда безоружный Булатов-боец метался перед численно превосходящим противником и невозможного превозмочь не смог.

При разборе полётов на базе Лом сказал:

– На фронте при потере оружия расстреливают.

Следующие игры были на выезде, и виновника прошлого поражения на них не взяли. А чтобы жизнь дома не показалась сахаром, чтоб денег штрафник даром не грёб, его выставили за вторую команду клуба, за «волчат», короче. Пытались даже с ними на выезд отправить, но Буля поставил вопрос ребром: «Тогда совсем уйду из команды».

Уйти не дали. Но мариновать в запасе продолжали. На капитанском мостике его подменил защитник первой пятёрки Калганов. Это был нелёгкий период жизни моего друга, чемпиона и матёрого «волка». За четверть века жизни в хоккее его так никогда не унижали. Спасала хоккеиста в некотором роде сборная страны, куда его неизменно вызывали. Но сборная – дело временное.

Снедаемый тоской и позором, не знал он, куда девать себя. Особенно во время матчей. Несколько игр подряд он волком зафлаженным не вылезал из логова раздевалки, наблюдая за происходящим на льду по телевизору. Однажды выбрался на трибуну, но его тут же узнали, полезли с вопросами, с ручками и бумажками для автографов… В другой раз всю игру проторчал торчилом неприкаянным у борта, но здесь, у самого льда, ему всё время казалось, что вот-вот наступит его смена. Но она никак не наступала, и ему становилось дурно от беспомощности и обиды за команду, которую в очередной раз ставили на колени. Тут же рядом, на командной скамейке, его щенят, Кашу с Мухой, зло воспитывал несгибаемый Лом, тыкал носом в игровые огрехи, недоумевал: где былая сыгранность? В ответ те лишь хлопали бестолково глазами, еле переводя дыхание, утираясь полотенцами, и, выкатив на ледовую площадку, вновь расходились, как в море корабли, без связи, без взаимопонимания, и шли, барахтаясь, каждый сам по себе в одиночку ко дну.

Разок от свистка до свистка протусовался он с «гениальным» новичком Денисом Деникиным. Далеко в этом кратком общении не зашли. Так, поболтали о том о сём – необязательном.

Я впервые видел моего друга таким растерянным и беспомощным. Он не знал, что делать. До мозга костей книжно-правильный, он что-то бубнил о Законе причинности и его всеобщем характере и недоумевал, что сам без всякой причины выпал из этого закона природы.

Жизнь, пытался я внушить ему, та же игра. Но всегда ли игра логична и счёт хоккейных матчей объективен? И аутсайдер нередко бьёт чемпиона, и чемпион волей рока порой оказывается в затяжном ауте. Всякое бывает. Надо спокойней всё это воспринимать. И что-то делать.

– Что?

Вне хоккейной площадки жить и бороться мой друг, похоже, не умел.

8. Отец

В трудный момент и жена не стала ему опорой. Хотя что от неё можно было ждать? Ей Булатов, что ли, нужен был? Она шубы меняла чаще, чем её сверстницы колготки. Далека была от проблем мужа. Единственно до чего додумалась, когда муж у себя там в опалу попал, так это перестала посещать игры «Белых Волков». А то как-то не то, некомфортно: мужа нет, а она есть, присутствует. Нельзя же давать повод для зубоскальства. Там, в ложе для жён хоккеистов, ох какие злые язычки разместились!

Булатов и не ждал от неё поддержки. Свои болячки на показ супруге не выставлял. Себе дороже. Любая оглашённая в семье проблема оборачивалась против него самого. Её неизменная резюмирующая фраза была: «Сам виноват!» И никаких гвоздей! Травма у тебя или ты просто температуришь – сам виноват, – и баста. А что, действительно, разве виновата она в том, что его в запас упекли?

Кто переживал за Равильку, так это его отец – Булат Абдуллович. Главный редактор издательства, он и не заметил, как в заботах о сынишке хоккей лёг на его жизненных весах весьма увесистой гирькой. Он не пропускал ни одного матча с участием сына. Да, тренеры, начиная с детской команды, воспитывали в неприметном мальчишке чемпиона, но и он тоже не в стороне стоял. Кто подымался в четыре утра, жарил любимую сыном картошку, а затем будил его, спящего безмятежным, ангельским сном, чтобы через полчаса выпустить за дверь во тьму и стужу: тренировки-то ни свет ни заря начинались. Как это было непросто, даже больно! Однако Булат Абдуллович перемогал себя, безропотно гасил в себе естественную родительскую жалость – только так, с отцом вместе перебарывая трудности, с самого раннего детства закаляя и дисциплинируя волю, сын сможет добиться чего-то путного в жизни. Бодрился у кухонной плиты, заводил сам себя, как промёрзший за ночь грузовик стартером: главное, инстинкт цели! И воля! Да, цель и воля к ней. Затем, сыграв подъём, уже заводил и бодрил сына: «Вставай, нас ждут великие дела!» А весь дом ещё спал. И жена, и дочь, и старший сын, и кот Барсик…

Первоначально Булат Абдуллович и на тренировки, и на игры водил будущего чемпиона за ручку, закинув рюкзак с амуницией себе за спину (да, застал Равилька времена рюкзаков). Но сын быстро выказал самостоятельность: «Папа, я сам доберусь!» Как ни пытался отобрать тяжёлую ношу, нет: «Сам!» Упрям и своенравен был сызмальства. Но, быть может, только таким и подвластен путь к Олимпу?

Как радовался Булатов-старший, когда в финальной игре за чемпионство его сын поставил победную точку – влупил на последней минуте шайбу в самую «девятку», на контратаке, на противоходе… Противник навалился было на «Белых Волков» всей превосходящей числом армадой (опять Каша перестарался в борьбе за честь и достоинство); и уж вратаря гости собирались менять на шестого полевого, тут-то сыночек его родимый пустил клюшку веером по льду, перехватил шайбу, а дальше – рывок (такой, когда каждый мускул его, каждый позвонок, сегмент и, казалось бы, даже ноготок пошли ходуном – к цели, к цели), бросок… Сперва черенок клюшки, как сабля, выгнулся дугой, а затем, со звоном выпрямившись, пустил каучуковый снаряд со страшной силой неотразимо в мишень, в сетку, и красный всполох за-над воротами соперника – всё, победа! И кипера менять гостям уже бесполезно.

Не смог сдержать слёз, глядя, как ликовал сын, как полетели в разные стороны клюшки, краги, как «волки» стаей кинулись к своему вратарю – без защитной маски, светлобородому иисусику, повалили его и друг друга и устроили чемпионскую кучу-малу. А потом стали качать и подкидывать под самый потолок Ледового дворца вёрткого, большеносого Дрозда, приведшего команду к победе. (Ну, может, чуть пониже потолка.)

Мог ли он об этом мечтать, когда провожал своего маленького хоккеиста с огромным рюкзаком и дешёвенькой детской клюшечкой в темь и пургу на заутреннюю тренировку «волчат»? Сколько лет прошло, сколько зим? И надо же – сбылось! Нет, это не радость была тогда, в победном Ледовом дворце, это было счастье!

И вот дерут «волков» и в хвост и в гриву, а вожака не видать. Нет главного бомбардира команды, нет его сына, нет и многих, многих других надёжных бойцов. И хоккей в его глазах какой-то другой пошёл, непривычный, без центра внимания, без точки отсчёта. Привык постоянно ждать, когда сын выкатится на площадку, когда ему шайба достанется, когда он, наконец, забьёт. А тут все на льду одинаковыми стали, серыми, невзрачными. Вторая тройка вообще какая-то растерянная и осиротевшая. И как насмешка на груди у них красуются оскаленные волчьи морды. Нарисовать-то всё, что угодно, можно!

Нет, волкам, если они настоящие волки, во все времена вожак нужен. Не только за оградой, за бортом, в лице главного тренера, но, прежде всего, в чистом поле, на ледовом поле сражения. Кто-то же должен повести за собой стаю? Всё-таки классное название у команды: «Белые Волки»! Не сравнишь же с каким-нибудь «Газовиком», «Автомобилистом» или «Чекистом»… Но имя, кличка, название обязывают. Они, может быть, и даются произвольно, но затем всю жизнь диктуют, вершат судьбу.

На одном из таких, «без точки отсчёта», матчей Булатов-старший с трибуны за воротами отыскал взглядом сына, и сердце его сжалось. Тот стоял у борта в «штатском», и всей своей застывшей фигурой был точно гипсоподобное изваяние в парке культуры и отдыха, только без патетики в позе.

1
...
...
13