Глава 6

Амалия

И еще один заход на вращение. Разгон, гибкое левое колено. Раскручиваю себя правой ногой и, набирая обороты, сажусь на левую ногу, вытягивая вперед правую. Плавно поднимаюсь, делая красивый прокат и встаю обеими ногами на лед, довольно улыбаясь.

Качусь к тренерскому штабу за замечаниями. Зная Розу Марковну, уверена: они обязательно будут. Она строга и внимательна к деталям. Ее школа фигурного катания считается одной из лучших и дорогостоящих.

В одном из интервью ее спросили, почему последние несколько лет она не тренирует в столице, ведь там, как водится, все больше и лучше. На что Роза Марковна Таль ответила: «Хороший тренер может работать где угодно. Даже на замерзшей сельской реке возможно вырастить чемпиона, если есть желание и характер. А если этого нет, то нам не по пути».

Что на самом деле произошло в столичном Ледовом, никто не знает. Кто-то говорит про конфликт с администрацией, а кто-то – что там замешан мужчина. Не знаю, но, когда наша база перебралась в мой родной городок, мне и еще нескольким местным девочкам стало легче.

Роза Марковна и сейчас проводит тренировки в столичном Дворце, ее приглашают для консультаций в молодые школы, но все же наш «дом» теперь здесь. И я люблю его всем сердцем.

– Не докрутила риттбергер, – загибает пальцы главный тренер, выделивший день на индивидуальную тренировку.

Обычные занятия проводятся в группах с индивидуалками в процессе, а перед крупными соревнованиями Роза Марковна выделяет время для каждой своей спортсменки, чтобы без помех откорректировать нюансы.

– Во вращении с руками у тебя что было, Разумовская? – с ироничной насмешкой дергает идеальной темной бровью. – Ты тянуть их разучилась внезапно?

– Исправлюсь.

– У тебя выбор есть? – Сложив руки на груди, Роза Марковна смотрит на меня с некоторой кровожадностью. – Пять минут подыши, покатайся и еще один прогон. Ты учти, Амалия, я под тебя время выделила и лед забронировала до десяти вечера. Так что мы с тобой отсюда не уйдем, пока не прыгнешь так, как умеешь только ты!

– Я сделаю, – обещаю и ей, и себе.

Откатываюсь от бортика и делаю пару легких прокатов, чтобы отдышаться, но быть готовой по команде начать отработку элементов программы.

– Готова? – эхом надо льдом раздается голос тренера.

Встаю в позицию, киваю. Включается музыка, и, начиная с хореографических элементов, я набираю скорость. Захожу на прыжок, отрываюсь ото льда, закручиваясь в воздухе, и приземляюсь, чувствуя, как быстро-быстро колотится сердце. Вот теперь докрутила.

Еще один прыжок, через короткий прокат еще один и красивый хореографический выход. Плавные движения, изгибы, наклоны под музыку. Чувствуешь себя чем-то единым со льдом. Блестки на тренировочном костюме играют в свете ламп, расположенных высоко под потолком. Для тренировок можно выбирать что-то проще, но мне так хочется чувствовать себя красивой. Здесь у меня есть такая возможность.

Ласточка с переходом в вертикальный шпагат. Ставлю обе ноги на лед. Делаю плавный оборот вокруг своей оси, чтобы незаметно подготовить тело к следующему элементу и… скоростное вращение с поднятыми руками.

Выхожу из него, продолжая двигаться в поставленном для меня танце. Короткие прыжки с оборотами, разгон, заход на круг и, ударив ногой об лед, снова взмываю вверх, закручивая четверной тулуп и приземляясь на другую ногу.

И снова докрутила!

Тренировка как маленькое соревнование с самой собой. Каждый раз вызов своим возможностям.

Завершаю танец. Дышу, глядя на тренера. Она не выказывает никаких эмоций, зато один из наших хореографов, Милена Павелецкая, незаметно для всех показывает мне большой палец вверх.

Подъезжаю к тренеру, упираясь обеими ладонями в бортик.

– То есть без пинка никак, да? – хмыкает Роза Марковна.

Спорить с тренером бессмысленно. Просто пожимаю плечами.

– Ладно. Все на сегодня. Спасибо, что не стала держать нас здесь до десяти, – с сарказмом заявляет она.

Выхожу в коридор. Тренерский состав за мной.

– Разумовская, – неожиданно окрикивает Роза Марковна. Оглядываюсь. – Хорошо, – все же дает свою оценку последнему прокату.

– Спасибо, – счастливо улыбаюсь ей.

Она только отмахивается и уходит вместе со своей командой в противоположную сторону от раздевалок. А я почти бегу переодеваться. У меня еще осталось время в запасе, можно погулять. Мама ведь думает, что я буду на тренировке до упора.

Принимаю душ, заплетаю волосы в косу. Надеваю свободные длинные брюки насыщенного зеленого цвета, по ширине больше походящие на юбку, белую футболку и кеды.

Беру курточку, а со скамейки на пол вдруг падает непонятно откуда взявшийся здесь плюшевый мишка. Забавный, розовый.

– Ты откуда здесь? – удивленно поднимаю его и сминаю мягкое тельце с белым пузиком. Отряхиваю на всякий случай. – Тебя точно тут не было. Для меня? – смущенно кусаю губы.

Под кожей становится щекотно. Рассмеявшись от этого приятного ощущения, накидываю куртку на плечи, забираю рюкзак и, прижав к себе медвежонка, иду к выходу из Дворца, пытаясь разобраться, кто бы мог мне его подложить.

Никаких вариантов. А если… Да нет, сын Павелецких не мог. Зачем ему? Мы даже не общаемся толком. Только когда он к родителям в зал для хореографии заглядывает после своих хоккейных тренировок. Поздоровается со всеми, порычит на семью и сваливает.

Мне бы, наверное, и не хотелось, чтобы от него. Натан в прошлом году пытался приставать, а потом быстро переключился на Олю Василевскую из нашей группы.

Глупо, конечно, но хочется, чтобы этот подарок был от того странного парня, разрисованного татуировками. Представляю, как он покупает этого медведя, и снова улыбаюсь. Было бы очень весело, только это слишком нереально.

Утыкаюсь носом в мягкую розовую макушку между круглых ушек. Вдыхаю, улавливая едва заметный запах, прилипший к медведю. Я даже распознать его не могу, слишком слабый, а щеки почему-то горят. Глупость какая-то. Мне что, после соревнований игрушек не дарили?

Выпускать мишку из рук все равно не хочется, и я иду по улице, продолжая прижимать его к себе.

Дядя Леня позвонит, как будет выезжать. Мы с ним договорились. Спокойно ухожу в улицы, где меня точно не увидит никто из знакомых мамы. Тут затаилось совсем небольшое семейное кафе. Покупаю у них самый вкусный в городе фруктовый чай и бреду дальше, разглядывая город и наслаждаясь минутами свободы.

Все портит трезвонящий в кармашке рюкзака телефон. На маму стоит отдельная мелодия, так что я всегда точно знаю, что звонит именно она, если телефон не на вибро-режиме.

– Да? – остановившись, осторожно отвечаю.

– Ты еще во Ледовом? – Очень подозрительный вопрос. Вся приятная щекотка под кожей исчезает. Вместо нее появляется покалывание.

Солгать? А если она уже во Дворце? А если разговаривала с Розой Марковной? Хочется хныкать и топать ногами от досады. Моя прогулка слишком быстро заканчивается.

– Нет, – говорю правду.

– Как интересно. И где тебя носит? – режет по мне своим надменным тоном.

– Пройтись немного решила. Такая погода хорошая. – И снова правда. А что делать?

– То есть на учебу у тебя времени нет, а на то, чтобы шляться по городу, его предостаточно? – Представляю, как она сейчас стучит своими идеальными ногтями по дорогому лакированному пианино, стоящему в нашем доме просто так.

Нет, иногда его терзает Аделина, но лучше бы не трогала. Никогда. Мать мечтает вырастить из младшей сестры великого музыканта и меняет ей частных педагогов, пытаясь найти того, у которого наконец получится совершить невозможное.

– Мам, ну я же совсем немного. Мне иногда надо…

– Что тебе надо, Ами?! – повышает голос. – Все, что тебе сейчас надо, это готовиться к Кубку и закрыть все свои дыры в колледже. Я сейчас сама за тобой приеду.

– Ну ма-а-ам…

Она отключается, а я, обреченно вздохнув, ставлю на бордюр стакан с чаем, чтобы спрятать в рюкзак медведя.

Возвращаюсь ко входу в Ледовый. Приходится ждать. Можно сказать, тоже прогулка, только стоя на одном месте и уже без настроения.

Мама иногда водит сама. Отец недавно поменял ей машину. Она важно паркуется, перекрывая часть въезда на территорию Дворца, и недовольно смотрит на меня, жестом показывая, чтобы я поторопилась.

– Привет, – выдохнув, сажусь вперед.

– Что это за дрянь? – Мама забирает у меня стакан с остатками чая.

– Вкусно, – тихо отвечаю.

Брезгливо поморщившись, она снимает крышку и заглядывает в стакан так, будто там кошачья моча вместо чая.

– Выброси, – возвращает стакан мне.

Выбравшись из машины, доношу его до урны и возвращаюсь, вновь устраиваясь рядом с мамой.

– Ты, – выворачивая на дорогу, она снова смотрит на меня, – вчера не нагулялась?

– Мы весь вечер просидели в квартире, – напоминаю ей о поездке в гости к семье нашего дяди. – А я хочу…

– Даже не начинай, – небрежно отмахивается мама.

Отвернувшись к окну, решаю не продолжать этот бессмысленный разговор. Все равно есть только мамино мнение. Она называет это заботой о нас и нашем будущем.

В полной тишине въезжаем в «Красные зори». Сворачиваем на нашу улицу. С сожалением смотрю на то, что было домом Калинина. Там уже никого нет. Ни рабочих, ни того парня.

Надо перестать о нем думать! Ну это же правда ерунда. Он такой весь из себя… а я… другая. Просто другая, и все.

Поднимаюсь к себе в комнату. На ужин позовут немного позже. Есть время, чтобы переодеться и глянуть расписание занятий на завтра.

Вынимаю из рюкзака медведя и сажаю на кровать, а сама в бриджах и тунике устраиваюсь за ноутбуком.

– Точно, с последней пары мне завтра придется уйти, – заключаю, сверяясь с расписанием тренировочного дня.

Дверь нагло распахивается.

– Уйди отсюда, – ругаюсь на Аделину, опять ввалившуюся в мою комнату без разрешения.

– А я сегодня две пятерки принесла, и мама разрешила мне в выходные поехать с подружками в столицу, – хвастается она.

– Все равно выйди отсюда, – швыряю в нее ластиком.

– Ой, а что это за уродец? – Подбегает к кровати и хватает моего медведя.

– Не смей! – подскакиваю со стула. – Отдай сейчас же! – требую я.

– А если не отдам? – дразнит сестра, отпрыгивая к дверному проему.

Оказываюсь рядом и выдергиваю игрушку из ее рук. Ада ударяется локтем о косяк и начинает орать. Скорее, удар пришелся на нерв, но она все равно переигрывает. Боже, мне иногда кажется, что ей семь!

– Дура! – топает ногой. – У меня теперь синяк будет. Ма-а-ам!

– Я тебя сейчас прибью, – шиплю на сестру.

– Мама, меня Ами ударила и угрожает теперь! Мам, я ее боюсь! – Истерично вопя, это четырнадцатилетнее капризное до невыносимости недоразумение опять бежит жаловаться.

Ей просто в кайф, когда мне достается. Она так самоутверждается.

Через пять минут мама приходит ко мне в комнату.

– Что произошло? – спрашивает у меня, как у старшей.

– Ничего. Она просто вламывается. Можно мне замок на дверь? – спрашиваю я.

– Тебе есть что скрывать от семьи? – Мать недовольно хмурит брови.

– Я не хочу, чтобы Аделина сюда входила, – объясняю ей элементарные вещи.

– То есть младшая сестра хочет твоего внимания, а ты за это ее ударила? – все переворачивает родительница.

– Да не трогала я ее. Аделина сама локтем долбанулась!

Лучше бы головой!

– Что за выражения, Амалия? – Мама меняется в лице.

– Забери у нее этого уродского медведя, – ноет Ада. – Она меня из-за него… – трет локоть, который уже давно прошел.

– Откуда это здесь? – Мать брезгливо, двумя пальцами берет мою игрушку за ухо.

– Не забирай, пожалуйста. Я купила. Он мне нравится, – сочиняю на ходу.

– Купила? Это?

– Мама, оставь… – тяну руку, чтобы забрать.

– Безвкусная дешевка. Ей место на помойке, а не в нашем доме. Тебе же не пять лет, Амалия. Не надо тащить сюда всякую гадость. И извинись перед Аделиной, – требует она.

– Я не виновата ни в чем, – зло смотрю на довольно улыбающуюся сестру. – И мне нравится мой медведь. Верни, пожалуйста.

– Извиняйся, – требует Ада из-за плеча матери.

– Не заставляй меня ждать, – добавляет родительница.

– Я извинюсь, если ты вернешь мою игрушку, хоть я ни в чем не виновата и ударилась эта… сестра сама, – выпаливаю на одном дыхании.

– Хорошо, – соглашается мать.

– Аделин, извини за то, что ты ударилась, – без особой радости проговариваю я.

Мать кидает медведя на мою кровать и добавляет:

– Завтра утром сама выбросишь. Хочешь игрушку? Я закажу тебе в приличном магазине, – разворачивается и уходит.

Ада показывает мне язык и тоже, наконец, сваливает. Закрываю за ними дверь, чувствуя, как внутри все дрожит от обиды и несправедливости. Забираю медведя, сажусь на подоконник. Прижав игрушку к себе, виском прислоняюсь к оконному стеклу и смотрю на другую сторону дороги, откуда сейчас в ответ на меня и посмотреть некому.

Так одиноко…