Нил Иванович, после увиденного им воочию чуда, готов был поверить во что угодно. Он даже огляделся по углам, нет ли там притаившихся бесенят, которые только и ждут, чтобы полакомиться холодком, пробежавшим по его телу. Хорошо ещё, что Кинди поведал ему далеко не всё о любителях горькой плазмы. Думаю, это надолго лишило бы Волюку аппетита и сна.

Зажигая на своих улицах вечерние фонари, я заглядывал в окна, любуясь гостями и жителями. Пожилой иерей, живший в частном домике по улице Храмовой недалеко от церкви, произносил нараспев молитвы вечернего правила, стоя вместе с супругой у зажжённой лампады в красном углу. Две кошки сидели возле них, навострив уши, и тоже подавали голос на слове «аминь».

Майор Тройкина, сидя в служебной машине у обочины той же улицы, писала сыну смс со своего мобильного телефона, только отправить не получалось и это очень злило её. Наконец набрав номер, она попробовала просто ему дозвониться.

– Абонент вне зоны действия сети, – безучастно ответил ей женский голос.

Мне показалось, на глазах майора блеснули слёзы – или это был огонёк плазмы её терзаний, тоски и тревог? Два бугая, которых она разнимала сегодня, похоже, и вовсе ничем не терзались. Они прошли мимо её машины в обнимку, из горла распивая бутылку портвейна и громко смеясь.

– Ну, что, жирдяй? Может, в баньку? – предложил высокому и тощему маленький коренастый.

– А пошли! – согласился тот. – Кругом тоска одна, хоть какое-то, да занятие…

Тройкина поглядела на них и тихонько усмехнулась сама с собой, после чего, завела мотор и выехала с Храмовой на проспект. В милицейской будке на перекрёстке горел свет и Яна Петровна связалась с постовым, лейтенантом Волюкой.

– Эти сутки дежурите, потом отоспитесь, – сказала она ему. – Ключ от Вашей служебной квартиры я завезу Вам утром, после того, как загляну к капитану Лагереву.

– Вас понял, майор, – отозвался тот, держа перед собой на ладони грецкий орех в скорлупе и тщетно стараясь прорастить его усилием воли.

Окончив недолгий разговор, Волюка подмигнул Кинди.

– Оставайся тут ночевать, если хочешь, – предложил он ему. – Всё лучше, чем под небом. Ещё кто привяжется! А мне всё равно тут до утра булки жевать, с этой, как её…

– Праной, – подсказал Кинди.

– И с праниками, – весело продолжил за ним Волюка. – Будешь чай? – Спасибо, не откажусь…

Обрадованный этим ответом Нил Ваныч сразу загремел чем-то в рюкзаке, вытаскивая сиреневый термос в зайчиках и полосатую кружку с хвостом вместо ручки, с кошачьей мордашкой и ушками. Вторую, такую же, только белую в пятнах, он протянул гостю.

– А вот и праники, – улыбнулся лейтенант, вынув следом, пакет с небольшими баранками в белой и розовой глазури из сахара. – Попробуй! Они мягкие, прямо тают во рту!

Я был очень рад, что мой давний друг нашёл себе уютный и безопасный ночлег в такой хорошей компании, где его, вдобавок, ещё и накормят. Со спокойной душой оставив его с этим чудаком из Дзержинска, я вспомнил о той, что приехала ко мне и с первых шагов вступилась за незнакомку. Говорят, когда совершаешь такие поступки, не думаешь о себе. О том, чем рискуешь, против кого идёшь, и какой опасности можешь подвергнуть себя, выручая кого-то другого. У людей это зовётся отвагой, да и у городов тоже, ведь среди нас немало героев, самоотверженно подставлявших себя под удар, защищая своих соотечественников. Мне пока далеко до таких ярких примеров, остаётся лишь восхищаться их мужеством, и отвагой людей, благодаря которым города такими становятся. Ведь ценности у нас те же, что у людей, ими и взращиваются в нас качества, на протяжении всех лет существования. Такому человеку как Елена я был со своей стороны очень рад, и хотел бы, чтобы она у меня осталась.

Поискав в свете уличных фонарей хрупкую фигурку своей храброй гостьи я увидал её тень, грациозно и плавно скользившую по аллее больничного парка. В руке у неё был клочок ватмана с адресом многопрофильной – похоже, она просто не знала здесь никаких других адресов. Я видел и чувствовал, что она ещё слишком растеряна, и идти ей некуда. Но что заставило её вот так сорваться и с одним ноутбуком приехать сюда, я не мог даже предполагать. В тот момент я вдруг очень ясно ощутил её боль. Невидимая глазу, но яркая для бесплотных духов, плазма горечи и отчаяния струилась из её сердца так, что могла бы освещать собой весь этот парк.

– Что случилось, Елена? – спросил я её, не надеясь, конечно, услышать ответ.

Но она присела на одну из скамеек в парке, поглядела в мои городские окна через бульвар и заговорила со мной – тихо и откровенно, будто услышала мой вопрос.

– Я не знаю, что мне теперь делать, – призналась Елена. – Вся моя жизнь рухнула в одночасье!

Она сняла с безымянного пальца золотое колечко, глядела на него с грустью, крутила в руках.

– Паша, почему всё окончилось так? – с болью спросила она. – Неужели, нельзя было просто со мной расстаться? Я бы собралась и уехала к маме. А теперь, как я покажусь на глаза родным? Как смогу пройтись в таком виде по Ситникам?! Здесь хотя бы никто не знает меня. А в Ситниках, как и в твоём маленьком Кстово, сразу поползут слухи, и на меня навешают самые грязные ярлыки…

Она поднесла к лицу руку и убрала за ухо прядь волос. Присмотревшись, я заметил у неё на виске ни то, синяк, ни то ссадину, как будто от удара чем-то тяжёлым и твёрдым. Страшная догадка пронеслась у меня в уме. Я подумал, что после такой травмы и пережитого потрясения, этот переезд в никуда, мог быть спонтанным решением, принятым в порыве отчаяния. Возможно Елена только начала приходить в себя. И я не был бы городом, если бы всё так оставил! Худшие из нас – и те, старались обезопасить гостей, дать им ночлег и ужин. Это негласный закон, которому следуют все без исключения города и свести гостя с нужными людьми – любому из нас под силу.

Всё, что от меня требовалось – это выстроить цепочку простых обстоятельств, которые люди привыкли называть совпадениями, везением, или чередой неудач. Я пробежался взглядом по окрестным дворам и нашёл в одном, за высокой аркой, своего благодетеля. Того, в чью честь сегодня на привокзальной был весь этот шум. Если Коршунов намерен стать моим мэром, он должен проявлять заботу и о моих жителях, и о гостях, следуя закону гостеприимства.

В эти минуты он как раз вернулся из автопарка, въехал под арку во двор, и загнал свою машину в гараж. Автомобиль, на котором он ездил, был довольно доступной немецкой марки, скромных размеров, и цвета непримечательного. А вот кирпичный гараж, где Афанасий хранил эту железную колесницу, походил на настоящую крепость. Там имелся телевизор и мягкий диван, холодильник с пивом, биотуалет и стеллаж для журналов, которые он любил полистать, сидя в кабинке личных удобств. Словом, всё для досуга и отдыха, кроме часов и будильника. Этот гараж служил своему хозяину неким укрытием от времени, суеты, спешки, и бесконечных забот.

Проведав свою кирпичную крепость и оставив машину там, Коршунов поднялся к себе на этаж, где уже слышен был радостный лай за дверью. Его любимец, чёрный полуволк Баргест, учуял хозяина и готов был его встречать. Как только Афанасий отворил дверь квартиры, четвероногий друг тут же вцепился ему в штанину, сердито рыча, и тем самым браня его за столь позднее возвращение. Тот и сам чувствовал себя виноватым.

– Es tut mir leid, junge, – произнёс он, потеребив за загривок пса. – Spazieren gehen.^[1]

Я говорил, что собаки – это лучшие друзья не только людей, но и городов? Для нас они такие же жители, только более чуткие. Афанасий никогда не водил своего пса на поводке, не надевал на него намордник, и относился к нему, как к личности. Баргест был ему точно брат, и доверие хозяина оправдывал полностью, всегда держался с достоинством, на счастье соседей. Этот пёс не приносил палку, не лаял на велосипедистов, на кошек смотрел свысока, а собаки его просто не задирали. Умный, послушный и сдержанный, Баргест был верен Афанасию и на прогулке обычно не убегал далеко, словно его охраняя. Но не сегодня!

Едва оказавшись на улице, Баргест уловил мой призыв и, поскулив хозяину, метнулся из двора через арку. Под аркой он ненадолго остановился, оглянулся назад и снова позвал Афанасия. Тот поспешил к нему, понимая, что такому поведению пса наверняка есть причина, и это, уж точно, не пробежавшая кошка. Баргест был чем-то встревожен и Афанасий верил его чутью. Вбежав под арку, он и сам обратил внимание на больничный парк, а Баргест уже пересёк проезжую часть и пролез под ограду.

– Oh, nein, bruder, – окликнул Афанасий своего пса. – Hier ko: nnen sie niclt! Barghest! ^[2]

Но Баргест его не слушал. Он быстро разыскал в парке женщину, на которую я указал, и бросился к ней подзывая хозяина. В отличие от людей, собаки видят плазму и воспринимают её, как некую разновидность огня, сжигающего не тело, а душу. Для них гаввах так же реален, как и обычный огонь. Ни тот, ни другой собаки использовать не умеют, поэтому они и спешат о нём сообщить хозяевам, а сами, стараются близко не подходить. Но Баргест никакого огня не боялся, и гавваху тоже знал применение. В свете незримой плазмы, будь то гаввах или прана, его глаза всегда отливали красным, такая уж была у него природа.

Елена не подозревала об этой особенности Баргеста и его мирных намерений явно не поняла. Её очень испугал здоровенный, похожий на волка пёс, чёрный, как ночь, и с горящими красными глазами. К тому же, тот громко рычал на неё, оголяя острые зубы.

– Брысь! – велела она ему, как кошке, поскольку с собаками ей до этого не доводилось общаться.

Баргест перестал рычать и, не найдя в поле зрения никаких кошек, удивлённо поглядел на Елену. А та с испугу выронила из рук колечко и заслонила лицо сумкой с ноутбуком. Такой её и увидел Коршунов, прибежавший на лай своего четвероногого друга. Испуганная и беззащитная фройляйн в светлом коктейльном платье, с плоской сумкой в руках, так трогательно кричала «Брысь!», отстранившись от его пса. Афанасий тут же опомнился и окликнул Баргеста. Прижав к голове уши, тот подошел к нему и сел рядом. Мне оставалось сделать совсем чуть-чуть.

Луч фонаря за спиной Коршунова упал на золотое колечко и оно ярко сверкнуло у его ног. Баргест осторожно понюхал блестящий предмет, глухо рыча.

– Гаввах, – деловито известил он хозяина.

– Du hast recht, bruder,^[3] – согласился с ним тот, поднимая с асфальта кольцо.

Он взял его в руку и ощутил, сколько боли, обид, разочарований и слёз, сколько страха и горечи оно в себе накопило за годы брака. Но жарче всей этой обжигающей плазмы на нём был горячий след жертвенной женской любви, непритворной и сильной.

– Невероятно, – дивился Коршунов, и с изумлением поглядел на Елену.

Та убрала от лица ноутбук и с тревогой смотрела на худого лысого незнакомца, лицо которого было скрыто в тени, так как фонарь светил ему в спину. А вот саму Елену этот фонарь освещал так ярко, что её пышные осветлённые волосы и светлое платьице, будто бы источали свет, и Афанасию она виделась ангелом в сияющем одеянии. Я был рад, что удачно подгадал с освещением – наверное, это талант. Будь я светооператором, цены бы мне не было! Никак не соберусь разослать по театрам своё резюме.

– Простите нас, – поспешил извиниться Коршунов и протянул женщине кольцо. – Это Ваше?

– Да, – как-то несмело сказала Елена и спросила, косясь на чёрного полуволка. – А пёс?

– Это Баргест, – представил его Афанасий. – Не знаю, что на него нашло. Может, учуял Вашу беду через улицу? Вы из-за кольца плакали, или это он напугал Вас до слёз?

– Скорее уж до смерти, – уклонилась от ответа Елена. – А кольцо это мне не нужно.

– Досадно, – огорчился Коршунов. – Не часто такое встретишь.

– Это обычная обручалка, – не понимала его Елена. – Если она Вам так нравится, можете взять, вряд ли в ломбарде за него много выручишь.

– Я знаю ломбард на Калинке, где за это кольцо дадут хорошие деньги, – заверил её Афанасий. – Но вечером лучше там не ходить, если, конечно, с Вами нет Баргеста.

Елена сдержанно улыбнулась, взглянув ещё раз на жуткого пса, о котором он говорил.

– Проводить Вас? – любезно предложил Коршунов.

– До ломбарда? – спросила Елена, снова поглядев на мужчину.

– До дома, может быть, – пояснил тот.

– Тогда, наверное, до гостиницы, – вздохнула Елена, вставая. – Я пока не сняла жильё.

– Гостиница далеко, она почти в самом конце этого бульвара, – озадачился Коршунов.

Елену мои расстояния, похоже, ничуть не пугали. Она решительно повесила на плечо ноутбук и уже собиралась идти. Видя, что Афанасий не собирается её отговаривать, я велел Баргесту подать голос. Послушный пёс, который во многом казался умнее хозяина исполнил эту команду и вставил своё волчье слово, для убедительности даже слегка порычав.

– У него есть идея, – перевёл для Елены Коршунов. – Баргест считает, Вы могли бы снять уютное отдельное жильё, у меня. Я бы дал ключ, и живите, со всеми удобствами.

– Спасибо, конечно, – смутилась Елена. – Но я точно не знаю, когда смогу заплатить. У меня денег с собой, разве что на ночлежку.

Афанасий задумался ненадолго, но потом вспомнил про её золотое кольцо, которое так и держал в руке, собираясь вернуть владелице. Теперь уже, светлая мысль посетила его самого, и я был рад убедиться, что он тоже не безнадёжен.

– Вот за это, – предложил он, показав Елене кольцо. – Вы говорили, что хотите его продать. Если не передумали, пусть это будет платой за аренду жилья на месяц.

– Вы шутите? – изумилась Елена. – Оно хоть и из золота, но столько не стоит!

– Здесь другие расценки, – заверил её Афанасий, и Баргест охотно его в этом поддержал.

Елена только пожала плечами.

– И где же эта квартира? – поинтересовалась она. – Или дом? Может, дача какая-нибудь?

– Не совсем, – попытался объяснить Коршунов. – Квартира у меня одна, а нас в ней и так двое. Не думаю, что Баргест уступит Вам свой диван, он и меня-то попросил спать на раздвижном кресле. Под словом «жильё», я имел в виду свой гараж, просторный и меблированный, с электричеством. Но, всё-таки это не дом…

– Вот теперь, понятно, – облегчённо вздохнула Елена. – Сказали бы сразу! А то я стою и ломаю голову, что за жильё можно снять по цене моего кольца!

– Так Вы согласны? – обрадовался Афанасий.

– Пожалуй, да, – кивнула Елена в ответ.

Тогда и я смог вздохнуть с облегчением. Кандидат на пост моего главы не оплошал, он проявил себя джентльменом, участливым и находчивым. Но своим мэром я, скорее, предпочёл бы увидеть Баргеста. Он и соображает быстрее, и воровать не станет, обещаниями не будет кормить за зря, а главное, он по-настоящему слышит свой город.

Жаль, что я сам зачастую не слышу своих друзей. Почему-то мне не давали покоя слова моего соседа Окольки. Что-то было в них, что-то я упустил! Я решил поговорить, на всякий случай, с Володиком, и попытаться узнать у него, кем была мама той девушки, Любы.

– Светлана её звали, как и всех здешних утопленниц, – рассказал мне Володик, посёлок на берегу озера Светлояр. – У нашего водяного такая коллекция, он Светлан собирает. И её топил, но Лёшка лесничий помешал ему, спас девушку, унёс её в свой лесной домик, и жил с ней подальше от воды. Там родилась у них дочка. Та всё на озеро убегала, а когда ей исполнилось шестнадцать, водяной придумал её похитить и обменять на мать. А Светлана тайком пошла к тому водяному и себя отдала за дочь. Вот, после этого Лёшка и увёз девчонку в село Окольки, где нет ни рек, ни озёр, ни болот, один лес кругом, с родничком целебным.

– А почему водяной, забирает Светлан? – поинтересовался я.

– По легенде, озеро Светлояр появилось в кратере от упавшей звезды Светланы, – объяснил мне Володик. – Её часто изображают в образе девушки со светлой косой. Легенда гласит, что она была дочерью славянской богини Мерцаны. Летней ночью Светлану унёс на себе по небу огненный бык, сорвавшийся с цепи и бежавший над облаками. Но с первыми лучами зари, он испугался солнца и бросил девицу, а мать наплакала по ней озеро, там, где Светлана разбилась о землю.

– Грустная сказка, – отметил я. – Но в чём реальные-то девушки виноваты? Давно он их собирает?

– Да с тех самых пор.

– Это сколько же?

– На берегах Волги ещё росли баранцовые заросли, когда это озеро появилось, – ответил Володик. – В старину оно Светланиным озером назвалось. Может и впрямь рухнуло с неба какое светило, а в кратер потом вода натекла. Молчит человечья наука.

Мне от этого стало даже не по себе. Умеет Володик на ночь страшилки рассказывать!

– Завтра попробую успокоить Кольку, и извиниться, – вздохнул я. – Спасибо, что всё рассказал.

– Да не за что, – отозвался Володик. – Передавай ему привет от меня.

– Обязательно.

Эта история казалась мне страшной, когда я засыпал. Наверное, это и был последний вечер моего детства. Катя Краева одиноко сидела на деревянном крылечке дома до самой ночи. Она смотрела на небо, считая звёзды, только почему-то в обратном порядке… Мне это показалось странным.

– Что-то не так? – побеспокоился я.

– Вот и последняя, – тихо сказала Катя.

Я поглядел к звёздам и ни одной не увидел. Лишь какой-то тусклый красно-бардовый свет снизу подсвечивал облака, как будто луна улеглась спать где-то в чаще леса.

– Что там? – спросил я девочку, всмотревшуюся в этот неясный блик.

– Там Амина и тётя Вера, – сказала она, не сводя глаз с красного света на облаках.

Вот тогда мне перестали казаться страшными сказки на ночь. Всё небо надо мной заволокло плотным дымом, тянувшимся со стороны леса, над которым висело это красное светящееся пятно. И мне очень хотелось думать, что Колька не отвечает, потому что до сих пор сердится на меня.

– Нужен дождь, – полушепотом подсказала Катя и я увидел в её печальных чёрных глазах лучик праны, такой чистоты и силы, которую могут излучать лишь дети и ангелы.

В небе тотчас сверкнула яркая длинная молния и раздался гром. Нет, города над погодой не властны, как и посёлки. И за Катенькой я раньше не замечал, чтобы она управляла стихиями или могла колдовать и летать на метле. Думаю, кто-то там, в вышине, услышал её тихий шёпот, кто-то, с кем я не был лично знаком, из тех, кому по душе детская прана.