Моя сестра Настя старше меня почти на два года. Она с рождения была очень спокойной, сосала большой палец и не требовала к себе много внимания. Я же была очень требовательной и часто плакала.
Все детство мы с ней ссорились, что-то делили. Она была сильнее меня, и я всегда проигрывала ей в наших перепалках. Часто я смотрела на нее и думала: «Вот я вырасту — и обязательно отомщу».
Мы с сестрой совершенно разные люди. Я всегда была материалисткой. Мне нужны были факты во всех сферах и реальные мотивы. Она же всегда увлекалась эзотерикой, медитациями и прочими альтернативными направлениями познания человека.
Мы редко с ней общаемся в последнее время, живем в разных городах. Она не звонит, я тоже.
Мой брат Олег младше меня на девять лет. О том, что у меня будет брат, я узнала от соседских девочек, а не от родителей. Мне всегда хотелось иметь брата, и я очень радовалась, что он у меня появится. В это время я даже спать начала вместе с мамой, хотя до этого спала отдельно. Я говорила, что мы спим вчетвером: мама, я, братик и плюшевый мишка. И мне это очень нравилось.
Я помню тот день, когда он родился. Папы не было дома, потому что он уехал к своему брату строить дачу. Я проснулась рано утром от того, что услышала какой-то шум на первом этаже. Это по дому ходила мама, суетилась. Потом все стихло.
Когда я встала, узнала, что мама уехала на «скорой» в роддом.
Днем мы узнали, что родился Олег.
Незадолго до этого мы с папой ездили по каким-то делам в районный центр и купили подарок: красивый комплект из пеленок, распашонок и чепчиков. Папа спрятал подарок и просил маме ничего не говорить. Мы его подарили, когда поехали к маме в роддом поздравить с рождением малыша.
Помню, мы стояли во дворе около больницы и смотрели в окно. Мама лежала на первом этаже. Нам показали в окно маленький сверток, завернутый в одеяло. Лица не было видно. Кто-то мне потом объяснил, что показывать малыша в окно — плохая примета.
В день выписки мне очень хотелось поехать с папой в роддом. Папа сказал, что у мамы были тяжелые роды и ей нельзя сидеть, а значит, в машине для меня не будет места. Тогда я спряталась в багажник. Я просидела там довольно долго, но папа почему-то медлил и не выходил из дома. Я устала сидеть и решила ненадолго вылезти. Стоило мне выползти из машины — тут же вышли из дома папа и бабушка и уехали на выписку мамы с братом без меня.
Мне очень нравилось, что я стала старшей сестрой. Мне было интересно возиться с младшим братиком.
Когда он подрос, он иногда выводил меня из себя. Помню, как-то, когда ему было года три, он нашел среди моих вещей новенькие тени и попытался ими накраситься, раскрошив и рассыпав их по полу. Я злилась и кричала так, что все соседи слышали.
Еще как-то он закрылся в комнате родителей, залез на верхнюю полку, достал там таблетки и марганцовку. Марганцовку он всю рассыпал по полу, а пару таблеток, наверное, проглотил. Благо, это были витамины, и ничего страшного не случилось. А марганцовка еще долго окрашивала воду в розовый цвет, когда я мыла пол.
Мой брат никогда не ходил в садик, и в этом ему повезло. Он провел свое детство дома с дедушкой и бабушкой.
Я помню его в первом классе. Я шла после линейки по коридору и увидела его. Он стоял в новой, нарядной одежде, прижавшись спиной к стене, и растерянно смотрел по сторонам, не зная, что делать, удивленный большим количеством детей. Я подошла и заговорила с ним, чтобы его поддержать.
Мне нравится, что Олег уже лет с пяти знал, чего хочет. Ему нравились компьютеры и все, что с ними связано. Эта любовь сохранилась до сих пор.
Мы живем с ним в разных городах. Мне жаль, что мы с ним редко видимся и мало общаемся. Я уехала из дома, когда ему было всего девять лет. И мне кажется, что я совсем его не знаю. Это грустно, ведь я всегда хотела, чтобы у нас были более близкие отношения.
Несколько лет назад я спросила у мамы, как я родилась, и она мне рассказала.
У нас с сестрой разница в возрасте довольно маленькая, чуть меньше двух лет. Мама хотела, чтобы разница была в три года, потому что воспитывать сразу двоих маленьких детей сложно. Беременность мной была неожиданной, незапланированной, но они с папой решили меня оставить. Я родилась немного недоношенной, потому что мама все время брала на себя тяжелую физическую работу и беременность ее не останавливала. Я появилась на свет после очередной утомительной работы. Когда мама доехала до родильного дома, я почти уже родилась. Я была очень маленькой, около 2600 г, но была здорова. Нас выписали на шестой день. Я была плаксивой и требовала много внимания к себе.
Вот какой я себя помню в самых ранних своих воспоминаниях… У меня были вечно растрепанные непослушные волосы до плеч, огромные глаза и почти всегда до крови исцарапанные коленки. Коленки всегда были ободраны из-за того, что я все время где-то лазила: то прыгала через забор, то забиралась на дерево, то каталась на самокате с горки.
Я просыпалась и, едва успев открыть глаза, бежала летом на улицу. За дверью был сад, залитый солнцем. Там росли прекрасные гладиолусы, кажется, выше меня в высоту, и флоксы. Мир, находящийся за дверью нашего дома, притягивал меня как магнитом, будоражил любопытство и воображение. Мне некогда было умываться и завтракать, надо было бежать в этот манящий лучезарный мир и придумывать разные забавы. Я ловила кузнечиков, наблюдала за бабочками, слушала в лесу птиц и изучала их гнезда, смотрела, как надуваются лягушки, когда квакают, и носила домой головастиков в стеклянной банке. За все это папа в шутку называл меня «стрекозлом».
Я часто глотала еду на бегу. Обычно это был хлеб с маслом и сахаром. На большее не хотелось тратить время.
Карманы моих платьишек всегда были набиты какой-то интересной мелочью.
Такой я была, пока не решила стать хорошей девочкой…
Самые первые мои обрывочные детские воспоминания были в основном радужными.
Я помню, как-то мы сидели всей семьей на кухне, обедали. Я услышала стук. Казалось, что кто-то стучится в дверь. Кто-то попросил меня выйти и посмотреть, кто к нам пришел. Я распахнула дверь и увидела: на крылечке стояла игрушка, крокодил Гена. Это было очень неожиданно и приятно. Я была в полном восторге. До сих пор не понимаю, как родители это организовали.
Еще помню, как мы с папой выходили на крылечко и кричали во весь голос: «Ура! Ура! Ура!», когда случались радостные события.
И как однажды к нам приехали родственники и привезли целый пакет ирисок. Сладостей нам тогда родители почти не покупали, а ириски были невероятно вкусными. Мы получили по несколько штучек, а остальное мама спрятала в буфет. Я видела, куда мама спрятала ириски, и тихонечко их таскала, пока никто не видит. Количество конфеток в буфете резко убавилось, но никто из детей не признавался, что к этому причастен. На следующий день все мое тело покрылось сыпью и чесалось. Так мама и узнала, кто таскал из буфета ириски.
Еще оно воспоминание. Мне было лет пять, когда я научилась читать. У меня был тряпичный пакетик с пластмассовыми буквами. Едва я научилась использовать эти буквы, как шокировала маму, выложив из букв слова «голая женщина».
В детстве я часто болела, потому что зимой в садик надо было ходить пешком за три километра через поле. Родители выбивались из сил, пытаясь меня потеплее закутать. Я ненавидела трико с начесом и категорически отказывалась его надевать. Красота для меня была превыше всего. Папа меня мог уговорить одеться потеплее только под предлогом, что я сниму трико на улице перед садиком.
Каждую зиму я лежала в больнице. Один раз, когда я примерно в возрасте пяти лет была в больнице, мы закрылись с одной девочкой в палате, подперев двери стульями, разделись и рассматривали друг друга, напугав этим медсестер.
Еще был случай. Двоюродные братья и сестры решили залезть к соседям в сад воровать яблоки. Я в этом тоже участвовала и кричала во всеуслышание, что я воровка, да так громко, что все чуть не спалились.
Также мне в детстве нравилось быть модницей и наряжаться. От двоюродных сестер по наследству мне досталось много всяких юбочек и кофточек. Я могла переодеваться по три раза на дню.
У меня был к этому процессу творческий подход. Для нарядов я использовала не только одежду. У родителей, помню, была красивая накидка для подушек. Она была из легкой, прозрачной ткани с вышитыми узорами. Мне эта накидка очень нравилась, и мне очень хотелось как-нибудь надеть на себя эту красоту. Однажды я собрала в ладошке края накидки с одной стороны, обвязала их резинкой. Получилось нечто, похожее на фату. Я накинула эту прелесть себе на голову и ходила так по дому. Дедушка увидел меня и спросил: «Это что у тебя? Фата? Ты что, невеста?» — я ответила: «Не невеста, а невестёнок».
Дедушка долго смеялся и несколько раз рассказывал при мне эту историю разным людям. Я тогда не понимала, почему всем так смешно, но почему-то мне не нравилось, что все надо мной смеются.
Из неприятных я хорошо запомнила несколько эпизодов.
У нас дома было правило, что к девяти часам вечера дети тихо должны были лежать в кровати. Вся наша семья (из шести человек на тот момент) жила в одной большой комнате. В девять вечера начинались новости на первом канале, и это было очень важным событием. Ни в коем случае нельзя было шуметь в это время. Как-то я развеселилась и расшумелась, когда они начались. За это я получила подзатыльник от дедушки. Мне уже много лет, но я до сих пор помню тот подзатыльник.
Еще я помню, как в возрасте лет пяти вышла на улицу поиграть с соседской девочкой. За ней присматривала соседка-старушка. Я увидела у своей подружки в руках игрушку, которую потеряла во время своей предыдущей прогулки. Это был маленький цветной поплавок. С решительностью, свойственной пятилетнему ребенку, отстаивающему свои права, я ринулась отбирать у соседки свою игрушку и больно получила палкой по спине от старушки. Это был самый первый случай, когда я остро почувствовала, что мир несправедлив.
Старушка-соседка после этого случая прожила недолго. Я узнала от мамы, что она умерла и подумала: «Так ей и надо», а потом расплакалась. Это был самый первый раз, когда я поняла, что существует такое понятие, как смерть.
Наверное, моя беззаботность закончилась в садике.
Когда построили детский сад, я была довольно большой. Мы ходили с бабушкой смотреть, как перерезают красную ленточку во время открытия этого детского сада. Помню атмосферу торжественности.
Дальше был тихий ужас. Я была единственным ребенком, который говорил на русском, а не на чувашском. Еще я выделялась тем, что платьица мне изредка привозили из Прибалтики через знакомых. У других детей таких нарядов не было.
В садике мне было скучно, дурацкие забавы других детей я не понимала и не разделяла.
Еще помню, что я ненавидела одну воспитательницу, которая не разрешала во время обеда выходить из-за стола, пока все не съешь, а есть, по моим меркам, надо было очень много.
Однажды я услышала, как воспитатели обсуждали, что из садика убежали две девочки. Я тоже решила убежать. Перелезла через забор и побежала к школе, в которой работали мои родители. Я знала, что меня будут искать у мамы, спряталась и просто слушала, как бегали воспитатели и искали меня. Когда все ушли, я пошла к маме. Она меня тут же отвела обратно в детский сад. Не знаю, чего я ждала еще? Было обидно. Я хотела от нее защиты. Думаю, я восприняла это как самое настоящее предательство.
Еще одно воспоминание.
Была дождливая осень. Папа пришел за мной вечером в садик. Когда я вышла на улицу, увидела огромную собаку породы колли. Она была ласковая и мне очень понравилась. Папа сказал, что она отбилась от хозяина и можно забрать ее домой. Я была очень рада, что у нас теперь будет такая собака.
Утром мама вышла во двор, увидела собаку, о которой папа ее не предупредил, и прогнала ее. Когда я узнала о том, что собака не будет жить у нас, очень сильно расстроилась.
У меня много таких воспоминаний, когда я вместо понимания и поддержки получала нечто совершенно противоположное.
Когда мне было пять или шесть лет, меня положили в больницу одну, без мамы. Где-то я нашла машинку, шла по коридору и тянула ее за собой на веревочке. Колесики вращались — машинка шумела. Видимо, в коридоре было очень тихо, и я одна не вписывалась во всеобщий порядок и тишину. Мне досталось от медсестры за мою излишнюю шумность. Вечером пришла мама. Медсестра пожаловалась ей на меня. Кажется, мне досталось и от мамы. Не знаю почему, но я до сих пор помню, что эта медсестра сказала, что я слишком шумная.
Еще в память врезались два дня, когда меня оставили в садике ночевать. Я не знала, что родители не придут за мной, меня не предупредили. Я ждала до последнего. Пока ждала, поставила рядом несколько стульчиков, задвинула их под стол. Наверное, создала для себя таким образом защитный домик. Я лежала на этих стульчиках под столом и молчала, потому что было очень грустно. Вечерней нянечке не было до меня никакого дела. Я ведь не создавала никому проблем.
Остальные дети были из далеких деревень. Они ночевали в садике постоянно с понедельника по пятницу. Для них все это было привычно. Они праздновали в туалете чью-то свадьбу. Мне это казалось очень глупым занятием.
В садике происходили и другие неприятные моменты.
Дети в спальной комнате спали в алфавитном порядке. Таким образом, моя кровать находилась между кроватями двух мальчиков. Однажды нам не спалось, и один мальчик перебрался на мою кровать и пытался стянуть с меня трусы. Я уж не знаю, что на него нашло: то ли просто любопытство, то ли на родителей насмотрелся. Воспитателей рядом не было.
Еще мне хорошо запомнились мои детские страхи.
Когда я была совсем маленькой, у нас был деревянный дом, и вся семья жила в одной большой комнате. Один или два раза меня не с кем было оставить, и я оставалась дома одна на несколько часов. Наверное, мне тогда было лет пять. Мне было страшно, и я все время просидела, даже не сдвинувшись с места и держа в руках свою кошку. Так было спокойнее.
О проекте
О подписке