Возвращаясь домой, миновав прежде красивую, но теперь облупленную церковь Петра и Павла, Валя залюбовалась домом напротив. Узкие окна, вертикальные рельефы, балкончики, по обыкновению взглянула на окна, где жил Саша, – и чуть не налетела на него самого.
Увидела всегдашнюю его улыбку, то ли виноватую, то ли застенчивую, легкую лукавинку, которая сводила ее с ума, – и в ту же секунду услыхала звонкий женский голос:
– Сашка, Алек! Я ищу тебя, весь дом обошла.
Саше ничего не оставалось, как представить девушку Валентине:
– Алла, моя знакомая.
Девушка в синем костюмчике.
– Как хорошо, что ты пришел, я уж боялась, что не застану тебя, – тараторила девушка. Обернулась к Вале: – Мы с Сашей весь день и всю ночь провели вместе… На похоронах Сталина. Он спас меня, а Сталин, можно сказать, породнил.
– Спасибо, меня ждут дома, – сухо ответила Валентина.
Ничего себе, даже на похоронах ухитрился с кем-то познакомиться! Нет, нет и нет! Надо перестать думать о нем! Виктор, только Виктор может ее спасти.
Дома, будто ответствуя ее мыслям, в прихожей к ногам упало письмо из Калинина. Она с жадностью стала читать. Виктор звал ее на Кавказ, по туристской путевке – товарищ, который должен был с ним ехать, угодил в аварию, путевка пропадает. «Поедем! Представляешь? Осетия, Пушкин, горы, Лермонтов!..»
Тина рассеянно прошлась по комнате, открыла пианино и долго совершенно механически что-то играла. Потом поднялась и сказала: еду! Вспомнила о Саше, его девице, особисте и решила: убежит от всех! Включила радио – раздался романс «Не пой, красавица, при мне…» – хм, это тоже знак!.. Надо только уговорить маму, и…
Было жарко. Мать задумчиво помахивала веером.
Вероника Георгиевна выслушала Тину, и на лице ее мелькнула презрительная гримаса:
– Туристы… Лагерь, ночлеги, поход… Все условия для того, чтобы… Что? Он – порядочный человек? Хм? Негодяй, болтун!.. Если ты решила – ты же тихая упрямица! – то хотя бы учти: в отношениях между мужчиной и женщиной все зависит от женщины.
– Ты так говоришь со мной, мама, словно мне пятнадцать лет… И потом, мне нравится совсем другой человек.
– Какой еще человек? – снисходительно спросила мадам, отложила веер и удалилась, оставляя за собой аромат «Красной Москвы».
«Ей даже нет дела до этого человека!» – возмутилась Тина и окончательно решила: в горы, с Виктором! Слышала, что Сашин курс опять отправляют на военные сборы, так что… Почему бы не испытать себя? Когда еще она туда попадет? А что касается маминых увещеваний насчет мужской порядочности, то ведь она сама говорила: все зависит от женщины, а Валино сердце спокойно, даже прохладно к Виктору, и значит – она все решает…
Саша встретил ее перед отъездом и спросил:
– Не признаетесь ли, мадемуазель, в каком направлении держите путь?
– Признáюсь: по Военно-Грузинской дороге, Орджоникидзе – Мцхета – Тбилиси.
– И что, уже через два дня?
– Через три.
Он отвел взгляд в сторону, сощурился, словно что-то подсчитывая, и небрежно заметил:
– А мы уезжаем ранним утром, завтра. Так что – ауфвидерзеен?
Она готова была броситься ему на шею, но только сдвинула темные брови:
– Счастливого пути!
– У нас путь будет походный, а вот у вас со «всесоюзным старостой» – наверное, счастливый.
Уже готово спортивное снаряжение! Сатиновые черные шаровары, мужская футболка (женских маек тогда не было), тапочки, рюкзак из защитной ткани. Шаровары Тина положила в рюкзак, надела юбку из тяжелого трикотажа, кофточку-японку и чулки в резинку на неудобном поясе.
Водрузив на голову войлочную шляпу, вышла из дома и отправилась к Каланчёвке, где ее ждал Виктор. Благополучно добрались до Дзауджикау, то есть Орджоникидзе. Но там узнали, что Терек вышел из берегов, в горах обвалы и Военно-Грузинская дорога перекрыта. Местный чернявый инструктор объявил:
– Автобус ехать нельзя. Кто хочет – на поезде через Баку, кто не боится – со мной пешком через перевал, я буду вести. Это сложно, альпинизм.
Смельчаков набралось человек десять. Двинулись к ущелью Терека под мелким дождиком, в сторону Ларса. Ларс встретил хмурыми облаками, низкими и грязными, сыростью ущелья и… незабываемым ночлегом.
Пустое, растерзанное бурей селение, холодная школа, дощатый пол, покрытый жалкими вигоневыми одеяльцами. В голове у Тины – опасения, навязанные мамой, Саша рядом с Аллой. Тина вытянулась на жестком полу, но, несмотря на усталость, сна – ни в одном глазу.
С левой стороны на полу лег Виктор. Не прошло и нескольких минут, как она почувствовала: его рука поползла к ней и коснулась ноги. Она резко отодвинулась. Однако «змеиное» движение не прекратилось. Что же это? Кошмар! Что было силы стукнула по руке – и он замер. Более того: через минуту раздалось сладкое сопенье, он спал!..
А она слушала, как гудит за стенами небо, как ходят тучи, натыкаясь на горы, как шумит Терек. Тащились минуты, часы, но сна не было… Вдруг что-то засвербело в ногах, еще, еще… Ой! Да это клопы, десятки, сотни клопов! Изголодавшиеся, озверевшие чудовища, шакалы! – они не дали ей уснуть до самого утра.
Поднялась раздосадованная, хмурая. Другие тоже жаловались на клопов, а Виктор был бодр и весел, не замечал сердитого Валиного лица, словно и не было ночной атаки. На вопросы ответил: «Я давно обрел иммунитет к этим тварям». – «Где это ты его обрел?» – смеясь, спросила крепко сбитая дивчина по имени Оксана. – «Да так, пришлось… – и запел: – Далеко-далеко, там, где юность моя…»
Оксана засмеялась:
– Где это она, твоя юность, старичок? Вроде сам еще молодой, – и тряхнула распущенными белыми волосами. – Или ты уже хорошо пожил?
Он не ответил, но предложил часть поклажи из ее рюкзака переложить к себе. Его рюкзак, Валин, да еще и вещи Оксаны? В него вселилась какая-то дикая, подобная этой природе, энергия. Он стал уже первым помощником инструктора. Когда переправлялись через Бешеную Балку (в точности оправдала она свое название!), держась за веревку и ступая по канату, всех поддерживал. Кругом высились острые, как кинжалы, горные вершины, голые хребты, похожие на черные сухари. Чем выше – тем красивее и просторнее виды и круче подъем. На альпийские луга Тина поднималась уже с трудом. Остаток пути на вершину преодолевала, держась за карликовые березки, цепляясь за кусты, карабкаясь на четвереньках. Миновали скалу «Пронеси, Господи» – и перед ними предстал нависший над обрывом замок Тамары. Немилосердно жгло солнце, хотелось пить. Валя по неопытности облизывала губы, и к концу дня они так распухли, что образовался волдырь-ожог.
Виктор подошел к ней, отвел с мокрого лба выбившиеся волосы, всмотрелся в ее губы и так, будто не было того ночного натиска и ее отпора, заметил:
– Эх, тебя и поцеловать-то теперь нельзя.
Она сердито замотала головой и окончательно скисла. А он вдруг взбежал на край горного отрога, встал в позу, протянул руку и запел: «На воздушном океане без руля и без ветрил тихо плавают в тумане…» Умноженный эхом голос звучал так торжественно, что ребята зааплодировали. А в глубине Валиного существа вновь шевельнулся, казалось, забытый червячок собственного ничтожества. Такие горы – и какая нескладная она! Эти сбитые коленки, распухшие губы. Господи, зачем понесло ее сюда! То ли дело – Оксана, со всеми кокетничает, шутит, а она… Бука бестолковая…
Спуск показался тяжелее подъема: из-под ног идущих позади сыпались камни, и надо было через них перескакивать.
Коленки дрожали, она обливалась потом и никак не могла унять дрожь в ногах. А спутник ее на том крутом спуске пустился философствовать: мол, детство и юность человека – это как подъем в гору, а зрелость, старость – спуск, и второе труднее первого.
Добрались до селения Пасанаури, у слияния Черной и Белой Арагвы. Им грезился теплый душ, но… в кранах вообще не было никакой воды. И Валя с Оксаной отправились к Арагве мыться. Результатом мытья в ледяной воде у Тины стала лихорадка, на верхней губе – волдырь.
Ребята беззлобно, дружески смеялись над ней, и ей стало лучше, она перестала конфузиться нет-нет и вспоминала Пушкина (собираясь в поход, постаралась напитаться поэзией). В Пасанаури декламировала, смешно прикрывая губы:
Туда б, в заоблачную келью,
Туда б, сказав прости ущелью,
Подняться к вольной вышине!
В соседство с Богом скрыться мне…
Про себя повторяла:
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой…
– Кем это полна твоя душа, Левашова? Уж не Райнером ли?
– Нет! – крикнула она, и опять все засмеялись.
Вообще в Грузии было и страшно, и весело.
В столовой на обед подавали наперченное харчо, которое она не могла есть, так что оставалась голодной. Оксана потешалась: «Как же ты будешь целоваться со своим Витюшей?».
– Зато мы помоемся в Мцхете! Бывшая столица Грузии – уж там-то должна быть вода, – мечтали туристы. Но в Мцхете сказали: «Душ есть, кран есть, мыло есть, а вода – только горячий». Туристы дружно захохотали.
Вечером на турбазе объявили танцы. «Пойдем, Тинка-льдинка?» – спросил Виктор. «В таком виде? Ну нет…» Оксана с радостью подхватила спутника.
Только когда все ушли, Тина поняла, на что себя обрекла. Большая комната на первом этаже. Света нет – с электричеством в Грузии так же, как с водой. Стемнело. А духота – как в бане. Пришлось открыть дверь, чтобы хоть оттуда шел воздух, – в проеме повисла тьма, настоящая египетская тьма. И тут стало что-то двигаться, шуршать, звенеть, неведомые звуки окружили ее плотным кольцом.
Она всматривалась в темноту, но ничего не видела. Впрочем, на небе, кажется, прояснилось, всплыла луна, подул ветерок… Как страшно кружатся тени, как бегут облака!
Со стороны танцплощадки доносились звуки танго, фокстрота – ах, лучше бы она пошла туда! Но вот стихло – послышалось пение, и какое! Несколько мужских голосов разного тембра звучали слаженно, мужественно, что-то в них было сходное с этими горами. Гортанная многоголосая мелодия захватила ее…
Пение стихло, и сразу стало слышно какое-то движение под кроватью. Только этого не хватало! Сжавшись в комок, Тина натянула на голову простыню. Внизу что-то рычало, и ее сковал ужас. Но тут же нечто мягкое ткнулось ей в руку. Собака! Какое счастье! Злополучная путешественница принялась лихорадочно гладить псину – и постепенно успокаиваться…
А издалека неслись и неслись звуки танго, фокстрота, лезгинки. Звенели цикады, свиристели запоздалые птицы. Собака согревала, и Тину уже охватывал сон, когда воздух прорезал женский визг. И сразу – множество лающих мужских голосов! Ссора? Нападение? Скоро все стихло: спорщики разбежались? Снова мужское пение – гул гор, камнепад… Луна округлила свои бока, стала как дыня, подуло, и затрепетали тени кипарисов…
Проснувшись поутру, Тина увидела рядом лежащих туристок. Постель Оксаны была нетронута. И услыхала рассказ о том, что было ночью. Оксана танцевала с Виктором, потом с одним, другим грузином, третьим. Она не знала местного обычая: если танцевала с одним, то с другим – ни-ни. Вот тут-то самый горячий грузин и выхватил кинжал: не смей! Виктору удалось вытащить ее из круга, и они вдвоем скрылись в темноте.
Оксана с самого начала заглядывалась на ее спутника, похоже, у них наметился романчик. Уж не ревнует ли Тина? Да нет, просто волнуется за них.
Утром туристов возле столовой поджидали грузины. Они стояли в сторонке и молча наблюдали. Когда выходила Тина, один увязался за ней. При этом поигрывал ножом:
– Зачэм вчера нэ танцевал? Где был? Балной? Я тебя буду лэчить.
Пошли к реке. Тину будто загипнотизировали, а он не умолкал и хвастал:
– Видишь шрам? – показывал руку. – Курд один оскорбил моя мать, в трамвае… Я ударил, а он мне проткнул кинжалом ладонь. А-а, ладонь ерунда, насквозь прошел… Пуля другого курда застряла в боку, видишь, не раздеваюсь, купаться не могу? Я из трамвая выскочил – в Тбилиси это – и с моста в Кура, а он бах – попал в ногу… Но я ему еще встречу!.. Видишь, что есть у меня? – он нажал кнопку ножа, и выскочило острое лезвие.
Напоследок сказал:
– Завтра вы будешь в Гори, родина Сталина. Я тоже буду, встречать тебя буду, лэчить буду.
Она кивнула в ответ, но в Гори на экскурсию не поехала.
Ни в Мцхете, ни в Гори Виктор с Оксаной не появились. При слове «Гори» она вспомнила, как на перевале, приняв забавную позу, Виктор произнес: «Кавказ подо мною, один в вышинэ, стою над снегами у края стрэмнины. Орел, с отдаленной поднявшись вершины, парит неподвижно со мной наравнэ… – Со мной наравнэ? Со мной наравнэ!.. Убрать орла!». Кто-то засмеялся, а инструктор вспылил: «Ви кого имел в виду? Сталин?» – «Что ты, Гоги, нет-нет!»
За кого она больше волновалась? За себя или за пропавших? Ее успокаивали: мол, в Грузии такие нравы: если обидел кого – лучше уйди с дороги, пока не сошла злость, и они правильно сделали, что скрылись, – небось, уже в Тбилиси на турбазе.
Виктор на турбазе бросился навстречу Тине:
– Извини, не мог предупредить! Такое дело! Надо было погасить огонь в этих пламенных грузинах! Ты обиделась?
– С чего мне обижаться? – сделала удивленное лицо Валя.
Он искал в ее лице обиду, но, кроме болячек от ожога, ничего не заметил. Оксана, кокетливо склонив набок белокурую голову, терлась о его плечо.
– Тебе все равно! – возмущенно воскликнул он. И потащил всех на проспект Руставели: – Там, возле церкви, стоит нищий, такой колоритный тип, настоящий библейский, идемте!
Нищий действительно был удивительный (чего не отнимешь у Виктора, так это любознательности и верного глаза): огромная голова, глазищи навыкате, белая кудрявая борода. Увидев русских туристов, он стал выкрикивать голосом короля Лира:
– Скоро коммунизм будет… скоро! Все там будем!.. Война за мир… до последнего человека… все в коммунизме, на том свете будем!
Тут в толпу возле храма врезался молодой грузин и напустился на старика:
– Зачэм нацию позоришь?.. Нищий? Какой ты нищий! У тебя есть сын, он был богатый парикмахер… У грузин не бывает нищих!
Всех поразила эта сцена.
Возвращались на турбазу втроем, Виктор держал обеих девушек под руки. Все в нем казалось теперь Вале наигранным, неестественным. Оксана прижималась к нему, хохотала. Неужели то, чего опасалась мама, случилось с Оксаной?.. Вот тебе и «порядочный молодой человек»! Впрочем, удрученная своим видом, она не стала ни во что вдумываться.
Пришло время прощаться. Оксана уезжала ленинградским поездом, и слезы, неподдельные слезы катились из ее глаз. Вот так так – да она ведь влюбилась по-настоящему! Адрес свой дала Тине, а Виктору сказала:
– Я запомнила, где ты живешь, мне не надо записывать. Я тебя теперь из-под земли достану – я ведь археолог! Поедем мы вместе, на ленинградском поезде.
– До свидания, легкомысленный товарищ, – сказала Тина, пожимая ему руку.
– Я не легкомысленный! Просто во мне бурлят страсти, а ты… холодная льдинка.
– Да люби кого хочешь, меня это не волнует.
– Вот в том-то и дело! – и он забросил рюкзак за спину.
Она осталась на турбазе.
О проекте
О подписке