Глава 7. Писающая Ксения

Не знаю, догадывалась ли девушка о том, что я влюблен в нее, но я старался ничем не выдать своих чувств. Так пролетела школьная пора, и мы повзрослели. Настало время выпускного бала. Заранее, в тайне от родителей и учителей, прикупив ящик «Хванчкары», дешевого красного пойла, и взяв на прокат четыре туристические палатки, мы решили отметить окончание школы на природе.

Сам выпускной прошел как и все выпускные, душный вечерок был пропитан скукой. Поздно вечером, когда пришла пора расходиться, мы собрали со столов все несъеденное. Ведь на дворе стоял «голодный девяностый». Забрали спрятанные ранее палатки и отправились встречать в лес первые три рассвета своей взрослой жизни.

Шли пешком. Девушки не имели возможности переодеться дома, родители не отпустили бы их. Поэтому они были в бальных платьях. Глубокой ночью мы вышли к плотине на границе с бескрайним девственным лесом. Как ни искупать уставшие в пути младые тела?

Девушки, разумеется, были без купальников, но ночь темна, и, скинув тесные одежды, все попрыгали в парную воду плотины.

Мы плескались как боги. Впереди была вся жизнь, юность бурлила кровь, впереди были три дня самостоятельной жизни без поучающих родителей и назойливых учителей.

Купаясь, мы и не заметили, как светало.

Над водой поднимался густой пар, он окутывал наши тела. Парни, словно настоящие джентльмены, отвернулись и ждали в воде, пока девушки одевались. Затем вылезли и мы. Ночное купание придало нам сил, и мы исчезли в лесной чаще.

Найдя хорошее местечко, недалеко от лесной речки. Речкой «Синичку» было назвать трудно, скорее, это был ручей, глубиной в метр и шириной в два. Студеная вода была чиста и прозрачна.

Мы разбили лагерь. Парни, считавшие себя в классе крутыми, решили сразу напиться, не делясь с теми, кто не скидывался на вино, в число коих входил и я. Но мне было все равно до их пьяной компании, ведь у нас была гитара, кассетный магнитофон и большинство класса было с нами. Удручало лишь то, что моя Тайная Любовь в школе гуляла с одним из тех заводил.

Здесь же она тоже не разделяла их пьянку и была с нами.

Весь день все отсыпались после выпускного и ночных купаний, а к вечеру, когда «лидеры» упились и попадали без чувств, мы устроили танцы у костра. Это был незабываемый момент. Играла медленная композиция Сэм Браун «Stop!», и меня пригласила Она. Ее звали Ксения. Я не верил в происходящее. Она положила мне свои руки на плечи так нежно, что, казалось, земля уплывает у меня из-под ног. В свете костра ее глаза казались еще прекраснее. Мы медленно танцевали в Ночи, когда же закончилась композиция, она меня поцеловала и шепнула:

– Спасибо…

В этот момент я почувствовал, что жизнь прожил не зря… На следующее утро она мне сказала:

– Может, сходим на ручей, помоем посуду?

– Пойдем.

Мы взяли миски и ложки и отправились вдвоем на ручей. Выбрав подходящее место с поваленным деревом, заменявшим мостик, она вдруг сказала, что не против окунуться. На Ксюше была черная шелковая рубашка, доходившая ей почти до колена, и джинсы.

Но наше отсутствие не осталось незамеченным в лагере, и в чаще послышались приближающиеся девичьи голоса. Пришло несколько девчонок. Тупой вопрос: «Что вы тут делаете?» И одна из пришедших одноклассниц вдруг заявила мне:

– Отвернись!

Не знаю, что она собиралась делать, я отвернулся и увидел свою Ксению. Снятые джинсы и трусики лежали на утренней траве, а она стояла по грудь в студеной воде. На ней была ее черная шелковая рубашка.

– От меня ты можешь не отворачиваться, – разрешила мне Ксения и улыбнулась.

Какающая позади одноклассница не оставляла мне выбора. И от Ксении я не отвернулся.

Шелк быстро намок и сделался прозрачным. Ее девичья грудь была неземной красоты. Упругие сосочки прилипли к мокрой рубахе и выдавались двумя восхитительными бугорками. Идеальный животик. Ниже, сквозь шелк, был виден Ксюшин мокренький пушок…

Я помог ей выбраться из воды. Ей было холодно, а дрожал я от увиденной красоты. Моя Любовь, Ксения, так мне хотелось прижать ее к себе и согреть, но я знал, что какающие обломщицы позади сразу все расскажут пьяной компании качков.

Пока Ксюша одевалась, она смотрела мне в глаза и улыбалась. Что в этот момент творилось у меня в душе, невозможно описать словами.

Мы собрали посуду и вернулись в лагерь.

День и ночь пролетели за песнями и консервами у костра, а под утро я ушел один встречать Рассвет. Хотелось привести в порядок мысли и просто послушать пение птиц. Я шел, пока не уперся в лесной овраг. Он был весь застлан толстым слоем старых сосновых иголок, и я уселся на середине противоположного склона, чтобы смотреть Солнцу в лицо, когда оно начнет всходить.

Туман стелился у самой поверхности земли. Испарения выпадали росой на молодую листву и лесные травы. Земля просыпалась. Первые лучи Солнца осветили верхушки величественных сосен. Соловьи один за другим добавляли свои голоса во всеобщее Торжество Весны. Влюбленное юношеское сердце пело под эту Симфонию Жизни. Я пытался сочинить стихи, посвятив их Ксении, как вдруг, на противоположном склоне увидел Ее. Она пришла туда писать. Мне стало крайне неудобно, что я оказался не вовремя и не в том месте.

Я сидел не дыша. Она была лишь в своей шелковой рубашке и трусиках. Скинув их, Ксения присела напротив, над оврагом. И хотя я сидел ниже ее и нас разделял овраг, я боялся, что биение юношеского сердца меня выдаст. Полы ее рубахи спадали по бокам, прикрывая ее. Ксения заметила меня, когда уже начала писать. Но это не смутило ее. Она широко улыбнулась и, видя мое смущение, игриво приподняла рубаху. Утренние солнечные лучи коснулись ее струйки и капельки засверкали, словно бриллианты, украшающие и без того совершенную красоту ее девичьего тела.

Боже мой! Блеск этих бриллиантов, тогда в Лесу украсивших Любимую, стал в жизни гораздо ценней всех драгоценных камней всего мира. Если б передо мною поставили выбор: вернуться в тот Лес и насладиться их Красотой или стать обладателем алмазных Соломоновых копей, я не раздумывал бы ни секунды… Я променял бы блеск золота всех храмов и церквей на блеск от влаги в том лесу. Вот это была воистину потрясающая Картина!!!

Я созерцал, как Солнце играется струйкой Любимой девушки и заставляет светиться поднимающийся пар от горячей влаги, и от восхищения не мог шелохнуться.

Ксюша захихикала и, приподняв рубашку еще выше, слегка наклонилась вбок, открыв моему взору всю свою Юность и Красоту девичьего тела. Она закончила писать, и мы встретились взглядами…

Через мгновенье уже бежали друг к другу. Встретившись на дне оврага, мы жадно впились друг другу в губы.

Мы целовались так страстно, что нам просто некогда было дышать. Я с силой прижал ее к себе, и, обняв за холодную мокрую попу, мы упали, утонув в мягком ковре хвои, не прерывая страстных поцелуев.

– Ксю… ты такая холодная снаружи… и …О, Боже… Такая горячая внутри…

Время остановилось. Кажется, что даже птицы перестали петь.

Когда я вышел из нее, все вокруг было окутано паром. Парила и Ксения и я.

Я понял тогда, как сильно я ее Люблю.

Тогда, в овраге, я пытался написать стихи и посвятить их ей. Но не смог. Ибо для подлинно красивой Поэзии, которая трогает душу, нужна капля Грусти. Позже, гораздо позже, когда Грусть по Ксении появилась, я написал:

 
Я все тот же затерянный странник,
И, как прежде, мечтаю я в Дым…
Ни о чем в жизни я не жалею,
Лишь о том, что не быть молодым.
 
 
И узором красуются шрамы,
Лишь на теле, в Душе боли нет.
Все стирает уставшая память,
Весь угар беззаботных тех лет.
 
 
Эти годы летели, как птица,
Всех почти, кого встретил, забыл,
Как забыл, сколько было тех Женщин,
Тех, что в жизни когда-то Любил.
 
 
Но, во сне иногда убегаю,
В той весны зеленеющий Лес,
Ухожу и брожу бесконечно.
Под звенящие своды Небес.
 
 
Часть меня где-то там затерялась,
Знаю лишь, что когда я умру,
Я уйду Навсегда и Навечно
 Ту девчонку ласкать поутру.
 
 
Где ручья леденящие воды,
Вдаль уносит прозрачный поток.
И где падали девичьи росы,
На тот черный рубашковый шелк.
 

Я Счастлив, что у меня есть Ты, моя Первая Любовь. Такая чистая, такая Вечная… Но вот о чем я жалею, так это не о том, что сделал, а о том, что я этого не сделал. Я жалею, что так и не признался Ксении, что Люблю ее. До сих пор. Урок, как нужно жить, чтобы ни о чём не жалеть на смертном одре.

Картина была почти готова. Оставалось лишь дождаться, пока высохнет дамарный лак и заказать для моей «Писающей Ксении» красивую золоченую раму. Игривость писающей девушки, искушающе поднявшей полы черной шелковой рубашки и слегка отклонившейся в сторону, сопровождалась на полотне игрою солнечного света. Свет пронзал кроны деревьев, заставлял светиться поднимающийся утренний туман и пар.

Свет игрался со струйкой девушки, создавая впечатление, будто Ксения писает светом, писает струйкой Солнца. В благодарность своей Первой Любви за то, что она для меня сделала, своей Красотой сразу поставив на место все материальные ценности, все злато мира, я взял золотое колечко с двумя маленькими бриллиантиками, купленное когда-то для Ксении, но не пригодившееся, и иглой разжал золотые лепестки, державшие камни.

Два маленьких диаманта, приклеившись на невысохший лак, застыли на струйке Ксении двумя маленькими искорками света…

В это мгновение зазвонил телефон. Я узнал по голосу паренька с Московской Мотогвардии.

– Сань, привет. На Байк-шоу поедешь? Мы тут собираемся… Наши все поедут. На три дня.

– Не знаю…

Если надумаешь, приезжай к старому зданию Секстона, который на Соколе сгорел. Знаешь?

– Найду.

– Ну, покушать возьми чего-нибудь с собою. Оттуда поедем в снятый Ночными волками заброшенный пионерлагерь под Москвой. По Дмитровке, колонной… А там в лагере рок-группы будут, зажжем по полной…

– Почему бы и нет…, – подумал я, вешая трубку.

Я взглянул на картину.

– Ксения, ты Прекрасна!

Ее игривая струйка восхитительно заискрилась переливами бриллиантовых граней.

Глава 8. С Евой в раю

Твои бедра в сияньи луны

Так прекрасны и мне так нужны.

Кровь тяжелым напором ударит

Прямо в сердце мне.

Груди плавно качнутся в ночи.

Слышишь, как мое сердце стучит.

Два пылающих тела

Сольются в ночной тишине!

Ю-Хой. «Беседы о Свете и Темноте»

Я решил съездить развеяться, как и советовал мне Змей. Хотелось привести в порядок мысли, да и просто отдохнуть от всего. Для поездки на Байк-шоу я выбрал мотоцикл повышенной проходимости. Дутые колеса моей черной Тулы как нельзя лучше подходили для езды по бездорожью и лесным тропам.

Единственная проблема возникала с пассажиром. Вставала извечная дилемма, кого взять с собою в дорогу. С одной стороны, если взять друга, то в случае, если техника подведет, вдвоем нам будет легче катить сломанный мотоцикл или ремонтировать его на месте, если поломка незначительная. Но если, с другой стороны, взять с собою красивую девушку, можно вообще никуда не катить, ибо в одиночку далеко не укатишь. Зато с девушкой будет теплее коротать ночи на природе, ночи, пропитанные духом приключений, Свободы и Любви…

Я отправился в магазин закупить продуктов на три дня. Купив самую большую охлажденную индейку, я уже направлялся к кассе, как столкнулся лицом к лицу с Евой. Не заметить ее было трудно, молоденькая девушка была от природы награждена редкой красотой, и в качестве модели ее внешность использовал один глянцевый журнал.

Обычно девушка была холодна со мной, возможно, потому, что мы встречались в консервативной компании, а, может, она уже успела вкусить гламура красивой жизни, и мотоцикл не отвечал ее высоким критериям.

Ева заметила в моих руках индейку и посмотрела на меня вопросительно.

– Собрался на Байк-шоу… вот.

– Везет…, – ответила она и улыбнулась.

– Ехать только не с кем. Три дня в Раю… палатка… индейку зажарим.

– Не хочешь поехать? – на всякий случай спросил я.

– А когда? Я бы с удовольствием. Вдвоем?

Сердечко у меня забилось чаще.

– Завтра. Вдвоем.

– А… поехали!

Я не мог об этом и мечтать. На постере журнала она выглядела великолепно. Впрочем, как и в жизни.

Мы договорились, что я заеду за ней на следующее утро. Я вышел из магазина с чувством, что жизнь прекрасна и что ближайшие три дня обещают принести много хороших впечатлений. Главное, это было продумать все до мелочей заранее, чтоб на отдыхе ни о чем не беспокоиться. Палатку я решил не брать, по причине громоздкости багажа, вполне можно было обойтись двуспальным мешком. Оставалось выбрать достойное вино к индейке. Непрестало угощать даму пивом или водкой.

Единственная возникшая проблемка – автономная музыка. Под рукой ничего подходящего не нашлось, и я поехал на радиорынок. Заодно проверил готовность мотоцикла переносить длительные переезды. На радиорынке, увидев переносную стереомагнитолу, черный бумбокс, подумал:

– Гулять, так гулять…

И, примотав ее купленной тут же изолентой к рулю мотоцикла, отметил его грозный вид.

Все было готово, правда, покупать в дорогу вино в бутылке я не рискнул, его заменило «красное мускатное» в картонной коробке-пакете.

Наступило утро следующего дня. Выкатив мотоцикл на улицу и снарядив его всем необходимым, я натянул косуху, «вторую кожу байкера» и индейские мокасины. Мне нравилась их мягкость и бесшумность в лесу, и в них нежарко, в отличие от казаков. Не забыл и для девушки пристегнуть к сиденью второй шлем.

Подъезжая к ее дому, я был приятно удивлен. Ева уже ждала меня на улице. Высокая, стройная…

– Идеальная пассажирка, – подумал я. – С такой не стыдно ехать.

И я протянул ей шлем.

Мы мягко тронулись с места. Я затылком почувствовал сквозь пластик восхищенные взгляды ее родственников, провожавшие нас из окон ее дома. Едва мы въехали в столицу, как пристроились к группке байкеров, едущих к месту сбора на Сокол.

Остановились во дворе на подъезде. Сотни мотоциклов уже собирались стартовать за город. Сигналы на все лады, и вот многотысячная колонна уже вальяжно дымит, растянувшись по Дмитровскому шоссе на тридцать километров. Вдоль всего пути встречались у дороги группы девушек, которым тоже хотелось попасть на шоу. Мотоодиночки притормаживали, кто-то брал попутчиц.

Но я был счастлив, осознавая, как мне повезло, так как знал, что такой фотомодели, как у меня, у дороги не найти. Двигатель работал ровно, наполняя меня приятной вибрацией. Доехав до лагеря, спешились: слишком узкий въезд. То здесь, то там были слышны крики парней байкеров на своих девушек:

– Дура!… Сцепление плавно!

Въезд стоил денег, но, если за рулем девушка, въезд был то ли бесплатный, то ли со скидкой.

– Решили сэкономить, – прокомментировал я Еве. Неумелые попытки девушек заехать внутрь лагеря за рулем вызывали всеобщий восторг и безудержный смех. Одна протаранила дерево, другая забыла про тормоза…

Подъехали и мы к входу, но, прочтя у ворот правила, я понял: индейка пропадет. Жечь костры на территории лагеря строго запрещалось. Да и не об этом я мечтал…

Мы отъехали в сторонку обдумать наши дальнейшие действия. Ева была уже рада, что вообще поехала, и ей было все равно. Я задумался и включил бумбокс. На радиоволне играла Ария. Перебор гитары и песня, звучавшая из колонок, отпечатались в тот момент в моей душе.

 
Но он исчез, и никто не знал,
Куда теперь мчит его байк,
Один приятель нам сказал,
Что он отправился в Рай…
 

Это был «Беспечный Ангел» Арии. Услышав слова песни, я повернул ключ династартера.

 
Ты – летящий вдаль… вдаль Ангел…
Ты – летящий вдаль,
Беспечный Ангел…
 

Мы выехали опять на шоссе и, оставив позади толпу, «встали на крыло». Через час езды, когда закончились одинокие деревеньки и начался лес, мы свернули с дороги.

В лесу Тула чувствовала себя словно в родной стихии. Девушка приятно обнимала меня обеими руками, и, главное, на десятки километров вокруг не было ни души. Мы ехали по лесным тропинкам, переваливаясь толстыми колесами через корни вековых деревьев, пока не уперлись в лесное озеро. Тут решили и остановиться. Мотоцикл я прислонил к ели, по опыту зная, что мягкая лесная почва не даст поставить его на подставку.

Пока разводил костер, Ева достала индейку и вино, с недоумением взглянув на меня. Я же достал из бардачка мотоцикла пачку «Беломора». Ева едва это увидела, сразу все поняла и, улыбнувшись, не стала задавать лишних вопросов, лишь молча, вылила все вино в пакет с индейкой. Костер горел, индейка мариновалась в вине, а я, с любовью, забивал длиннющий косяк.

Неподалеку журчал впадавший в озеро ручей. Тихо играла музыка. Небесный купол над нами наполняло звенящее пение птиц, а жар костра приятно согревал душу, летящую ввысь вслед за дымом косяка. Прекрасная Евина грудь наполнялась этим дымом, и ее точеные губки уже не могли удержаться, расплываясь в широкой улыбке, обнажавшей ее белоснежные зубки.

Мы курили, выдыхая вверх, и созерцали, как Дым, наполнявший еще мгновение назад наши бренные тела, несется ввысь, где встречается с дымом костра, и, обретая Свободу, тает в Вечности… Сумерки опустились на нас так же незаметно, как и чувство голода. Из двух рогатин и сырой ветки я соорудил вертел для индейки. Предварительно натертое солью и перцем, мясо отлично промариновалось в терпком сухом вине.

– Схожу, искупаюсь…, – нарушила молчание Ева.

Я же устроился у костра поудобнее и, медленно покручивая вертел, задумался о том, как много в мире супермоделей с именем Ева, и, возможно, лишь Единственная из них так близка мне по духу.