Глава 3
Столкновение

На сиденье дворовой скамьи, где Стас прозябал вот уже два часа, вращалась монета.

В мельтешении латуни чеканка совсем не различалась, но если бы монета замерла, то предстала бы обычной десятирублевкой. Она сливалась в желто-розовый шар, мерцала, лоснилась в вечерних солнечных лучах, и, как только падала набок, Стас снова ее раскручивал.

«Уезжай отсюда. Уезжай, – думал он. – Ты ведь не слушал ту кассету, ты не знаешь, что на ней, а значит, все еще обратимо. Прошли почти сутки – и все в порядке, сам же убедился. Ну и что, что в бардачке твоей машины лежит тот паршивый магнитофон? Да плевать. Просто уезжай домой, не сиди вот так. Ты же не любишь ждать у моря погоды, ты всегда поступаешь так, как тебе нужно. Вали отсюда. Зачем ты к ней пришел? Беги, пока есть возможность. Ну».

Стас прихлопнул десятку ладонью и спрятал в карман пиджака.

Хотел бы он сейчас убежать, да только бегство его не спасет и не избавит от фантомов и галлюцинаций, а потому он не двигался с места – будто прилип к скамье у восьмого дома по улице Пролетариата. Зорко наблюдал за окнами семьдесят второй квартиры и изучал лица всех, кто выходил из подъезда или заходил в него.

Стас отлично знал, кто живет по адресу: Пролетариата, 8/72, и последние пять лет сознательно и бессознательно отказывался появляться даже в ближайших дворах. А вот теперь сидел и намеренно ждал встречи с хозяевами злополучной квартиры.

Дьявольская ирония.

Неожиданно он ощутил себя несчастным, хотя понимал: жалеть себя – как спасаться валидолом, когда патологоанатом уже вынул сердце, – бесполезное занятие.

Стас глянул на часы: без четверти шесть. До одиннадцати вечера оставалось чуть больше пяти часов.

С небывалой остротой он почувствовал, как двор охватила кладбищенская безмятежность и воздух отяжелел от жары, плавившей Леногорск первую декаду сентября, как люди словно замедлились, уставшие от непривычного для осени зноя.

«Эй, все не так уж плохо», – мысленно уговаривал себя Стас, но все, конечно, было плохо. В семьдесят второй квартире восьмого дома по улице Пролетариата проживала Марьяна Михайлова.

Одиннадцать школьных лет Стас просидел за партой позади нее, и все бы ничего, если бы из-за Марьяны он не убил человека. А может, не из-за нее, а из-за самого себя – сейчас и не разберешь.

Голову словно наполнил горючий газ. Стас ждал нового столкновения и невольно вспоминал о прошлом, которое так давно мечтал определить в отходы и не сожалеть о нем никогда. Никто ведь не плачет возле мусорного ведра – вот и он не будет. Но прошлое снова вернулось, восстало, чтобы отравлять ему жизнь. Оно пролезло в голову и вздулось, впитывая все его соки, как хлебный мякиш.

Стас вспоминал Марьяну Михайлову.

* * *

Поначалу их не связывало ничего, кроме того, что они родились в один год, были прописаны в одном районе города и ходили в один класс сорок второй общеобразовательной средней школы города Леногорска Тверской области.

Но потом, лет в четырнадцать, Стас впервые посмотрел на Марьяну как на желанную девушку. Он и сам не понял, как это случилось, словно кто-то щелкнул пальцами, вызвав в его организме вихрь чувств.

Затылок Марьяны, что маячил перед ним на каждом уроке, перестал быть просто затылком впереди сидящего человека. Теперь Стас любовался и плавной линией ее скул, и беспорядочной пышностью темно-русых кудрей, и белизной кожи, и тембром голоса.

Марьяна не обладала сногсшибательной внешностью и в школе ничем не выделялась, кроме как любовью к театральным постановкам и школьной газете, а от этого Стас был далек на сотню световых лет.

Она нравилась ему другим: твердостью характера, чувством справедливости, готовностью идти до конца. Она привлекала его и физически, все чаще он ловил себя на мысли, что ему хочется касаться ее. Это желание смущало, но от того не становилось менее острым.

Стас давил в себе влечение к Марьяне, компенсировал душевное нытье другими девушками, более доступными в его понимании, хотя не был тем, кто томится в очереди за желаемым (иди и возьми – его тогдашнее кредо). Только в случае с Марьяной его выдержка лишь крепла. Он не проявлял к девушке открытого интереса, да и в классе о нем ходила дурная слава.

Марьяна была о ней наслышана.

Учился Стас плохо, покуривал за школой, водил сомнительные знакомства, дрался, даже попадал в поле зрения полиции за умышленную порчу чужого имущества, и все об этом знали. Хорошим парнем его считали только приятели со двора, а их было не так уж и много.

Влюбиться во флегматичную интеллектуалку с совсем другими интересами, нежели у него, оказалось серьезным испытанием. Терзания Стаса длились больше года, пока он не сдался и не предложил Марьяне встречаться.

Им было тогда по пятнадцать.

Он ждал категоричного отказа и хихиканья ее подружек за спиной, но Марьяна взяла и согласилась, чем перевернула его сознание, понимание реалий и человеческих поступков.

И, если быть честным, получив согласие, Стас встревожился. Впервые в жизни он ощутил груз возможного разочарования: вот он сидел позади Марьяны и любовался ею, как недоступной феей, а вот фея позволяет обнимать себя за талию, и один черт знает, какой финт от нее ожидать.

Марьяна финтов не выкидывала, но все же промывала ему мозги рассказами о вреде курения, говорила о том, что хорошо бы поучаствовать в художественной самодеятельности, подготовиться к сочинению или прочесть наконец «Капитанскую дочку».

Она состояла в школьной редколлегии и лезла в каждую общественную дыру, зато даже целоваться не умела. При всей своей продвинутой жизненной позиции Марьяна ничего не знала о жизни настоящей. И ближе, чем позволено целомудрием, она Стаса Платова к себе не подпускала. В губы он поцеловал ее всего два раза, и второй поцелуй стал для них роковым.

Они встречались недолго, с марта по июнь, и все это время Стасу казалось, что Марьяна, памятуя о его социальной неправильности, ждет от него подвоха, какой-нибудь трагической ошибки.

Ошибка не заставила себя ждать. Трагическая и непоправимая.

У Марьяны был сосед по парте, Андрей Бежов. Невысокий сутулый парень, темноволосый и смуглый, похожий на турка. И, сидя позади них, Стас наблюдал за хитросплетениями их отношений.

Они пихались локтями, хихикали, касались друг друга плечами, обменивались тетрадями и домашними заданиями. Еще с младших классов они вместе ходили в бассейн два раза в неделю, по средам и воскресеньям, на переменах обсуждали одни и те же книги, фильмы и песни. Особенно Бежов любил порассуждать на тему театра.

И если Марьяна искренне считала, что нашла друга по духу, и доверяла ему как себе, то Бежов, по мнению Стаса, просто делал вид, что ему нравятся увлечения Марьяны. Он обхаживал ее уже давно, млел рядом с ней, но, как ни старался, не вызывал в подруге глубоких любовных переживаний.

А потом в жизни Марьяны появился нарушитель общественного порядка и троечник Стас Платов, и авторитет соседа по парте, ценителя чужих хобби, в глазах девушки пошатнулся.

К тому же Стас решил укрепить свои позиции и четко обозначить однокласснику: у девушки есть покровитель, неудачников просим удалиться. Он остановил Андрея за школой, но разговора не вышло. Бежов сначала шарахнулся от Стаса, а потом налетел на него с кулаками, молча и яростно. Тогда их разняли проходившие мимо одиннадцатиклассники.

После этого Андрей затаил обиду и ждал своего часа. Неудивительно, что тот настал.

Все знали, что Стас враждует – серьезно, люто и принципиально – со своим двоюродным братом Егором Сенчиным. Именно от него Бежов и узнал о большой тайне Стаса. О том, что он до безумия, до обморока боится воды. Созрел логичный план: окунуть врага в воду и напугать до смерти. Желательно в безлюдном месте.

Бежов терпеливо дождался летних каникул и, объединившись с Егором, подкараулил соперника на улице.

Возможно, уже через полчаса он пожалел, что связался с таким человеком, как Егор. Сенчин был на год старше и водил дружбу со взрослыми ребятами. А еще он слишком ненавидел Стаса, чтобы с ним церемониться: он просто напустил на врага своих дружков, а те скрутили ему руки и пихнули в чей-то старый «цивик».

В свои пятнадцать Стас не отличался крепким телосложением, поэтому не слишком-то и сопротивлялся. Его вдавили в сиденье, зажав с обеих сторон, как котлету в гамбургере.

Справа от него сидел сам Егор.

– Поехали на Рокот, – велел он водителю.

И Стас почувствовал, как в желудке леденеет глыба страха, тяжелая и шершавая. «Рокот» – слово, от которого немело все тело. Так называлось местное озеро за городом, в тридцати километрах. О нем ходили разные жуткие байки, но Стаса пугало не это. Озеро – значит вода, много воды.

Да, это был паршивый день.

Кроме Андрея Бежова, Егора сопровождали двое парней. Он пару раз озвучивал их прозвища: Скрипач и Ударник. Выбрав безлюдное место на берегу озера, парни вытащили Стаса из «цивика» и снова скрутили ему руки.

Егор внимательно наблюдал за реакцией брата, словно препарировал его эмоции.

– Ты совсем тронулся? – пропыхтел Стас. Он старался не смотреть на воду.

– Увидел родственника и решил пообщаться, что в этом плохого? – улыбнулся Егор. Улыбнулся настолько радушно, что не знающий его человек мог бы легко ему поверить. – Посмотри, какая жара. Может, искупаешься? Или ты воды боишься? Ой… кажется, твоя мама говорила моей маме о твоих проблемах… э… психического плана. Интересно, ты такой родился? Почему тебя до сих пор не поместили в лечебницу? Ты пьешь таблетки, чтобы не угрожать обществу? А, Стас? Или как там тебя зовут? Хотя… имена не влияют на синапсы и хорошие гены, уж тебе ли не знать. Буду звать тебя вы-кор-мыш. – Слово «выкормыш» Егор произнес с оскалом, еле сдерживая гнев.

– Захлопнись, урод! – Стас задергался, зажатый в тисках рук Скрипача и Ударника.

Его мозг сам собой рисовал картину, как нос ненавистного братца, тонкий орлиный хрящ, крошится под костяшками его кулака.

Каким-то невообразимым образом Стас вывернулся и оттолкнул полноватого неповоротливого Скрипача, но тут же почувствовал, что сзади его, как клещами, стиснул Ударник, высокий и сильный, и швырнул на землю. Перед лицом Стаса возник ствол травматического пистолета, и на таком расстоянии опасность он представлял серьезную.

Холодные глаза Егора не выражали эмоций, ладонь не дрожала, уверенно обхватывая рукоять пистолета. Щелчком он снял оружие с предохранителя, изящный палец пианиста лег на спусковой крючок.

Затем, весело усмехнувшись, Егор направил ствол Стасу между ног и сказал:

– Если ты еще хоть слово вякнешь своей мамаше, что я тайно трачу деньги моего отца, я прострелю тебе что-нибудь важное. Ты же понимаешь, о чем я? У меня действительно есть деньги, а этот пистолет вполне способен сделать тебе очень больно.

Почему-то вместо того, чтобы испугаться, Стас произнес, пародируя манеру тети Тамары, матери Егора:

– Пистолетик в твоем возрасте? Что за шалости, Егор?

Губы Егора нервно дернулись.

– Говнюк. – Он замолчал, справляясь с эмоциями, а в этом ему не было равных. Вспышка гнева оголилась на долю секунды, и улыбка озарила холеное лицо брата. Все еще держа Стаса под прицелом, Егор обратился к стоящему поодаль и бледному как мел Андрею Бежову: – Кажется, ты что-то хотел ему сказать?

В глазах Андрея читалась вина.

Только вместо того, чтобы отменить решение или попытаться спасти шкуру своему однокласснику, он тихо произнес:

– Не подходи к Марьяне, понял? Если я увижу тебя рядом с ней, то… то… – он облизал губы, рывком вдохнул и выдохнул, – то мы тебя утопим. А теперь кидайте его, пусть все знают, что Платов не такой крутой, как они думают! – Последнюю фразу Бежов сказал уверенно, с ненавистью.

Его распирало острое желание унизить Стаса, как человека, который унизил его, а не уберечь Марьяну от тлетворного влияния местного хулигана. Наверняка о девушке мечты он думал сейчас в последнюю очередь.

– Без проблем, – закивал Скрипач, вцепился в щиколотки Стаса и потянул на себя, Ударник тем временем схватил дергающуюся жертву за руки.

Они растянули Стаса, как гамак.

– Нет, погодите, – остановил их Бежов. – Дайте и я поучаствую.

Он подвинул Ударника плечом и присоединился, обхватив одну руку Стаса. Теперь они держали его втроем.