Глава 7

Замкнутая жизнь слаба и одинока.

Поселившись в ветхом доме в самом сердце леса, я наслаждался одиночеством. Перестал мучить уставшее сознание тягостными домыслами. Убедил себя в том, что мы с сестрой скоро обретем друг друга, – это неизбежно, и не может быть иначе.

Сидя за столом, подперев голову ладонью, я подумал, что неплохо бы разжечь камин, – и тотчас он разыгрался резвым пламенем. В нем не было ни хвороста, ни поленьев, однако огонь полыхал, задорно потрескивая, наполняя окружающее пространство уютом и теплом. Запах сырости наконец‑то улетучился.

Я разжег огонь мыслью, что же я могу сделать еще?

Взглянув на картину, я представил, что вместо пейзажа на ней изображен портрет сестры. Мазки ожили, бегло перемещаясь, как крохотные червячки. Через несколько мгновений уже различался женский контур. А еще через мгновение – нос, губы, овал лица приобрели явные черты.

Затаив дыхание, я смотрел на портрет. Каждая капля краски заняла свое место, и течение мазков остановилось. Несомненно, это ОНА. Вот только глаза чужие. Что же в них не так? Форма совпадала, разрез, цвет радужки. Все те же светлые ресницы, все та же линия века. Только эти глаза мне незнакомы. Я решил позже свежим взглядом оценить портрет – быть может, получится выявить ошибку.

Неспешно коротая дни, я постепенно вникал в законы Эйдора. Тело полностью подчинялось моей воле, фибры настроились на нужный лад и звучали в унисон с музыкой здешней природы. Одиночество оказалось необходимо. Оно исцеляло меня и придавало сил.

Раньше я и подумать не мог, и ни за что бы не поверил, что когда‑нибудь настанет момент знакомства с новым миром, и я буду вот так наблюдать за его обитателями. Теперь я старался чаще быть в движении и много путешествовал, увлеченно исследуя окрестности.

Поначалу облетал округу наравне с птицами, поднимаясь над лесами и холмами. Позднее углубился в лесные недра. Меня заинтересовала внутренняя жизнь, скрытая от глаз поверхностного наблюдателя. И в таких путешествиях то и дело встречались удивительные находки.

Как‑то посреди непроходимого дрома ^[1] я наткнулся на потрясающую лужайку с цветущими крохотными деревцами. Их было так много, и росли они так часто, что напоминали пушистые розовые облачка, зависшие над травой. Через лужайку раскинулся деревянный мост с тончайшей кружевной резьбой. Я провел там целый день, наслаждаясь ароматом цветов и нежными красками. Это место было похоже на самый безмятежный сон, настолько волшебным оно казалось.

Конечно, среди диковинных пейзажей встречались и диковинные существа. Жаль, многие животные оказались пугливы. Я даже не мог приблизиться, чтобы разглядеть их, – они моментально скрывались за деревьями. Юркие зайцы с пушистыми беличьими хвостами объединялись в стаи и, завидев меня, бросались врассыпную. А я ведь хотел их только рассмотреть, не гладить.

Когда встретился прекрасный четырехрогий олень, я пробовал ему мысленно донести, что не представляю опасности, что перед ним – самый дружелюбный человек в мире, восхищенный его красотой. Однако тот не поверил и тоже оставил меня в одиночестве. Нелегко найти общий язык с животными, когда люди их постоянно обманывают или еще хуже – отнимают жизнь.

Те немногие крупные и сильные звери, что не боялись встречи со мной, были заняты своими делами и не желали вторжения в их жизнь. Поэтому я пролетал мимо.

В многочисленных лесных водоемах я видел созданий, похожих на птиц, но полностью покрытых жемчужной чешуей. Они плавали в воде и при этом словно парили, взмахивая крыльями.

Видел рыб, более привычных человеческому глазу. Но и они были не просто серыми рыбешками, а яркими, пестрыми, в цветную полоску или пятнистыми, даже способными менять узоры.

Поначалу было интересно общаться с животными. Я легко улавливал их чувства. Мыслили они упрощенно, без особой смысловой нагрузки, чаще всего общение содержало приветствие и какие‑то насущные мысли о здоровье и дальнейшем пути.

Оказалось, растения тоже умеют мыслить и общаться. Их голос был смесью шелеста листьев, треска ветвей, едва уловимого звука сбегающей росы и тихого шуршания. Раньше я бы ни за что не принял этот набор звуков за полноценную речь, а теперь прислушивался.

С чужаками растения предпочитали молчать или посылать отпугивающие сигналы. Они относились к людям с враждебным недоверием, как и животные. Я понимал причину – люди не привыкли бережно относиться к природе. Как ни печально это признать – мы живем не в единстве.

Люди расточительно используют природные блага, пагубно влияют на климат, не заботятся о восстановлении шаткого природного баланса и давно зарекомендовали себя в качестве основного врага экосистемы. Жадного и эгоистичного врага, возомнившего себя хозяином мира.

Мне стало стыдно за человечество, на что рослое старое дерево хмуро отозвалось:

– А что делал ты?

Вскоре я оставил затею диалогов с природой, предпочитая наблюдать, наслаждаясь заливистым пением птиц, яркими пятнышками перелетавшими с ветки на ветку. Их перышки сверкали, отчего то тут, то там среди деревьев мелькали солнечные зайчики.

Однажды у подножия скалистых гор я обнаружил крохотный замаскированный зарослями проход. Любопытство овладело мной, и я решил пробраться внутрь. Приходилось двигаться ползком. Я начинал опасаться, что путь завершится тупиком. Каково же было изумление, когда проход вывел к потрясающе красивой пещере!

Внутри раскинулись рощи кристальных деревьев, источающих нежный свет. Их веточки с легким треском иногда изгибались, меняли угол, словно от дуновения ветра, которого в пещере не было. А вот здешняя свежесть воздуха придавала бодрость и необычайную ясность мышления.

Подойдя к ближайшему прозрачному дереву, я дотронулся до ветви-кристалла – она оказалась твердой и холодной, словно состояла из сухого льда. Почувствовав мое прикосновение, прозрачная голубая ветвь хрустнула, повернувшись в другую сторону. Следом за ней кристальное дерево задрожало и слегка изменило форму кроны.

Здесь же, посреди сада, расположилось озеро с пронзительной голубой водой. Из нее медленно показывались тусклые светящиеся шары, напоминавшие миниатюрные луны. Они танцевали над озером какой‑то свой, особый танец и, погружаясь назад в воду, подсвечивали его.

Стены пещеры были неровные, угловатые, точно покрытые битыми на крупные части зеркалами. Увидев свое отражение, я понял, как сильно изменился, – с лица исчезла усталость, кожа приобрела здоровый сияющий оттенок. Морщинки пропали, словно их никогда и не было. Взгляд выражал заинтересованность и жажду познания. Даже одежда успела незаметно видоизмениться: стала светлее и наряднее. Должен признаться – выглядел я с иголочки. Изменившись внутренне, я изменился и внешне.

– Для чего тебе мнение о себе? – вдруг спросило отражение (или, возможно, внутренний голос?).

– Мне стало интересно, какой я теперь, – ответил я.

– И кто же ты? – отражение сосредоточенно глядело немигающим взором.

– Свое мнение о себе…

В этот момент я перестал ощущать себя кем‑то значимым. Меня даже насмешила прежняя уверенность в собственной важности и в якобы исключительном уме. Только что я оценивал, насколько хорош собою, а сейчас смотрел на отражение и видел обыкновенного человека. Не более красивого, чем остальные, не более выдающегося. И уж тем более никак не особенного.

– Мысленная тишина позволит понять гораздо больше, – подсказало отражение. – Садись и отключи диалог с собой.

Я послушно сел напротив отражения, стараясь ни о чем не думать. Тело расслабилось и погрузилось в состояние покоя. Сначала было просто, но спустя какое‑то время в сознание вторглись мелкие мыслишки. Я отгонял их, как назойливых мух, а они набрасывались с новой силой, мешая моей медитации.

Хотелось контролировать беспокойный разум, только он не подчинялся воле. Несмотря на столь умиротворенное место, я продолжал мучиться догадками, где может быть сестра и как ее отыскать. Я не смог раствориться в тишине, не смог довериться ей, возможно, даже боялся ее. Вот то, что я смог понять, находясь на свидании с самим собой.

Пещера стала дверью в иную реальность. Она очаровала меня, и я провел здесь много времени, прежде чем выбрался на поверхность, так и не достигнув полного безмолвия.

Помимо приятных событий иногда происходило то, что меня не на шутку тревожило. Через пару дней пребывания в Эйдоре начали происходить странные события.

Первый эпизод случился, когда я облетал окрестности возле хижины. Полет прервал голос, раздавшийся в моей голове, – не мужской, не женский. Тихий, но вкрадчивый. Я прислушался и понял: речь на незнакомом языке. Голос будто заклинал меня или на что‑то настраивал, настолько зловеще он звучал.

Это не просто телепатия. Никто не посылал мне мысленные сигналы, я уверен. Чужак сидел внутри и являлся моей частью. По телу побежали мурашки, я не на шутку испугался. Думал, что начал сходить с ума. Однако через несколько минут голос исчез. С облегчением выдохнув, я молил, чтобы такого никогда больше не повторилось.

Иллюзия моей нормальности дала успокоение. До следующего раза.

Второй случай произошел спустя четыре дня. Я задремал в хижине, как вдруг прямо над головой раздался смех. Он прозвучал настолько звонко и отчетливо, что я моментально проснулся, вскочив с дивана. С тех пор я не решался на подобный отдых и больше не смыкал глаз.

Однако безумие не прекратилось.

Несколько раз до меня эхом доносился голос сестры. Она повторяла одно и то же: «Нас спасет только дерево с золотыми листьями, нас спасет только дерево с золотыми листьями». Я предполагал, что на самом деле это говорила не она, а какая‑то сущность… Но твердой уверенности не было.

К вечеру надо мной появилась темная точка и угрожающе повисла в воздухе, перемещаясь вместе со мной. От нее никак нельзя было отделаться – ни убежать, ни улететь. Под водой она также следовала за мной, как бы глубоко я ни погружался. Спустя пару дней она начала затягивать меня внутрь и расширяться. Пришлось собрать всю волю и хорошенько выматериться, чтобы она выпустила меня и захлопнулась.

Еще несколько раз я видел вдалеке гигантские глаза. Они неотрывно следили за мной – равнодушные и холодные. К счастью, от них получалось спасаться бегством.

Ожидание повтора одного из тех жутких эпизодов постепенно начало превращаться в паранойю. Не нужно много ума, чтобы понять – такие события ненормальны. Скорее всего, причина в проклятии. Возможно, это служило напоминанием о моей косвенной принадлежности к архантам (будто я мог об этом забыть!).

Вот только что меня ожидало в дальнейшем? А если это лишь начало, и симптомы усилятся? Больше всего я боялся превратиться в марионетку архантов, потерять себя, обрести темную дуальную личность и утерять контроль над сознанием. Я, как мог, отгонял эти мысли, однако когда тихий голос вернулся в очередной раз, я вдруг с ужасом отметил, что начинаю привыкать к нему.

И тогда решился рассказать обо всех этих случаях Иларему.

– Со мной ничего подобного не случалось, и я не слышал, чтобы другие сталкивались. Но точно могу сказать – видениям, как и архантам, доверять нельзя!

– Это я и сам понимаю.

– Попробую найти об этом информацию, – мысленно сообщил он. – Но эта неведомая хрень – не приговор.

– Предположим, ты прав. Тогда как побороть это раз и навсегда? Было бы гораздо комфортнее без видений.

– Уже говорил: обтачивай дух, как обтачивают алмазы для получения бриллиантов, – ответил Иларем таким тоном, словно это нечто само собой разумеющееся. – Как бы раздражающе это сейчас ни звучало.

– И как это сделать?

– Некоторые созерцают природу или предметы искусства, некоторые развивают творческие навыки – в дальнейшем это становится главной силой. Есть, конечно, другие способы. Их много.

– Ты правда считаешь, что мне пора записаться в балетную секцию?! – язвительно спросил я.

– Что тебя так разозлило?

Он издевается?.. Еще будучи в Асперосе, потеряв сестру, я держался как мог. Никто никогда не сможет понять, каких трудов мне стоило жить после ее смерти. Мое восприятие больше не работало. Многообразие мира превратилось в нагромождение ненужных явлений, он стал карикатурой на самого себя. Вместо солнца в небе висел горячий безжизненный шар. Музыка превратилась в раздражающий шум. Книги стали бессвязным набором символов.

Однажды я наткнулся в журнале на статью о фантомных болях. Оказывается, ампутированные конечности продолжают болеть, и боль может быть настолько сильной, что сводит человека с ума. Она не дает спать, лишает радости и преследует изо дня в день. Никакие таблетки не могут заставить ее утихнуть, ведь как лечить то, чего больше нет?

Сестра – моя фантомная боль. Оторванная так резко и так болезненно, что никак не исправить. Ее смерть была не событием, а лезвием, разодравшим мое тело.

А после смерти оказалось, что это ни хрена не конец! Все только усугубилось. Здесь я встретил родителей, знакомых, чертову консьержку, но не единственно любимого человека. Время идет, а я до сих пор понятия не имею, где она. Ничего, по сути, не изменилось. Только декорации.

Да, разумеется, я какое‑то время испытывал облегчение и восторг от того, что за гранью Аспероса реальность не кончается и есть новый удивительный мир. Я освободился, научился летать, однако в душе не выросли розовые цветочки.

Я пытаюсь понять себя, измениться, чтобы соответствовать этому эдемскому саду, столь любезно не отрыгнувшему меня, и честно – меня ломает. Это не то место, где я должен быть. Мое – среди уродливых тварей, ведь я такая же тварь по сути, жаждущая мести, крови, жертв и чего‑то более страшного.

– Зверь сидит внутри меня! Я чувствую его, и ты чувствуешь. Если я возьму кисть, рисовать будет ОН, потому что ОН сейчас мой полноправный владыка. И то, что он изобразит, доброты в мир явно не прибавит!

– Понимаю, что ты пытаешься донести, – сказал Иларем. – Но все это похоже на чувство вины. И пока ты не послал меня в дальние странствия, хочу напомнить: я желаю тебе только добра.

Я несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, чтобы успокоиться.

– Не представляю, как развивать душу, просто наблюдая и не совершая никакой серьезной работы, – произнес я самым спокойным тоном, на какой был способен.

Я всегда считал, что искусство дано человечеству лишь для удовольствия, а Иларем утверждает, что оно способно воспитать. Разве можно понять устройство мироздания, слушая музыку или таращась на чьи‑то картины?

– Понимаю твой настрой. Ты привык думать, что развитие непременно в ограничениях, в борьбе с самим собой, а все приятное делает человека пассивным и приводит к деградации. Но неужели твоя душа молчит, слушая трели певчих птиц? Неужели не удивляется замысловатой россыпи звезд над головой? Не радуется, когда цветочные бутоны распускаются прямо на глазах? Не испытывает восторга, кружась вольной птицей над шумным водопадом?

– А разве бывают люди, которым неведомы эти переживания? – спросил я.

– Есть и такие. Разучившиеся удивляться. Они думают, чудес не бывает, и смотрят на мир скучающим взглядом измученного необъяснимой болезнью человека. Живые мертвецы… Не смей становиться таким! Скоро я покажу тебе, на что способно творчество! Тогда ты все поймешь! – пообещал Иларем, и я с нетерпением начал ждать нашей встречи.

По возвращении в хижину я продолжил проверять, на что способны мысли. Взмахнул ладонью, и в ней появилась горящая свеча. Доля секунды – и свеча превратилась в зеленое яблоко. Я рискнул откусить кусочек – получилось самое настоящее яблоко! Сочное, хрустящее, слегка кисловатое.

С наслаждением уплетая фрукт, я размышлял, что еще создать. Картина, свеча и яблоко казались слишком простыми вещами, и я взялся за более масштабную затею. Поспешно вылетев из дома, облетев его со всех сторон, я присматривался, где лучше сделать пристройку. В конце концов, мы будем жить здесь вдвоем.

Придя к выводу, что второй этаж очень кстати, я стал размахивать в воздухе руками как дирижер. Со стороны, должно быть, смотрелось уморительно. Но плевать – я был вдохновлен и творил магию!

Крыша заскрипела, нехотя поддаваясь. С грохотом отвалились несколько гнилых досок, куски травы и мха шлепнулись рядом на землю. Я сосредоточился сильнее, и вся конструкция с оглушающим шумом рухнула, окружив дом грудой ветхого мусора. Заставить его исчезнуть разом не представлялось возможным, и я занялся расчисткой с вниманием к каждой щепке.

Мелкий мусор исчезал, стоило бросить на него взгляд. Крупный приходилось брать в руки, трясти в воздухе, представляя, что расщепляю его. И чем дольше я этим занимался, тем лучше получалось.

– Зачем рушишь дом? – послышался женский голос.

Обернувшись, я увидел хрупкую русоволосую девушку в легком голубом платье. Склонив голову, она изучала меня глазами водянистого цвета. А я изучал ее.

Что‑то было не так в ее внешности… на лице играла приветливая улыбка, но глаза оставались грустными. Это вызывало странное ощущение поддельности эмоций, хотя я был уверен в ее искренности.

Живя в материальном мире, многое приходилось скрывать. В Эйдоре же ты обнажен перед любым встречным духом. Каждый, при желании, сможет узнать о тебе правду и даже не придется спрашивать тебя самого. Один взгляд – и твоя суть раскрыта.

Поначалу чувствуешь себя уязвимым, голым, присутствует некое стеснение: привычка стыдиться, получать осуждение за что‑то, выходящее за рамки общепринятого, не исчезает сразу. А потом ты понимаешь: остальные точно так же открыты, и никто ничего не скрывает. Чужие мысли, которые ты улавливаешь, настолько тебе знакомы, настолько понятны, что видишь перед собой этого человека и его душу, как собственную в зеркальном отражении. В следующее мгновение вы уже улыбаетесь друг другу.

То, что вы могли бы скрыть там, в материальном мире, то, чем побоялись бы поделиться, здесь стало именно тем, что вас роднит. И в каждом человеке улавливается нечто общее.

Поэтому ложь в Эйдоре сродни тяжелой болезни, оскверняющей разум. Здесь ее практически невозможно скрыть. Иларем даже говорил, что в попытке обмануть духа можно жестоко поплатиться, вот почему важно принять себя без прикрас.

А от этой девушки никакой фальши не исходило.

– Решил тут кое-что подправить, – ответил я.

Признаться, ее появлению я не обрадовался. Знаю, без человеческого общества я становился одичалым, однако к людям по-прежнему не тянуло. Мне нравилось быть одному.

– Кто ты?

Девушка пригладила развевающиеся волосы, пытаясь прочесть в моих глазах ускользающие мысли, которые я старательно прятал.

– Ответ на такой простой вопрос всегда зависит от того, кто его задает. Но тебе я бы просто назвала свое имя, – и грустно прибавила, – если бы помнила.

Наверное, она, как и я, оставила Асперос совсем недавно.

Девушка неуверенно подошла на шажок ближе, рассматривая мои руки.

– Почему они черные?

– Это вечное напоминание о прошлых ошибках.

– Вечное? – усомнилась она. – Но это не может быть навсегда!