Солнечным весенним утром дочь деревенского кузнеца, рыжеволосая Анна, отправилась в лес за хворостом и корой. Анна любила гулять в Корявом лесу, хорошо знала все тропинки и ничего не боялась. О близости трясин Вонючего болота всегда можно было догадаться по характерной вони, исподволь вливавшейся в тёплый настой запахов нагретого солнцем леса. После зимы на лесной подстилке было много облетевшей коры. Словно деревья линяли по весне, как домашние кошки.
Анна быстро набрала полный короб коры и хорошую охапку хвороста. Вдруг ей показалось, что где-то недалеко кричит ребёнок. Крик повторился снова и снова. Анна поставила на землю короб, рядом положила хворост. Крик доносился со стороны трясины. Девушка осторожно пошла вперёд, пробуя длинной сучковатой палкой тропинку перед собой. Деревья расступились. Дальше была яркая ровная полянка, покрытая седой болотной травой. А за ней, в грязно-зелёной жиже трясины билось и кричало, словно младенец, живое существо. Оно отчаянно барахталось, разбрасывая вокруг вонючие брызги и шматки седой травы. Анна сняла свой пёстрый пояс, привязала его к палке и бросила эту нехитрую приспособу тонущему бедолаге.
– Держись, ушастый! – крикнула она.
Существо затихло на секунду и ухватилось за палку длинной лохматой лапой.
– Крепче держись! Сейчас я тебя вытяну, – сказала Анна и, уперевшись ногами в торчащий из земли корень, начала тянуть пояс.
– Ну и тяжёлый ты, лесной свин, – бормотала она, отпыхиваясь, потихоньку наматывая на кулак пёструю ленту пояса. – Как вчера родился, честное слово, в собственном лесу дороги не знаешь! Безмозглая ты скотина, – привычно ругалась Анна без всякой досады. Эка невидаль: гоблин в трясине застрял.
Когда существо выбралось на твёрдую почву, Анна осторожно сделала шаг вперёд и, опершись на колено, ухватила гоблина за жирный от грязи загривок. Подтащила ближе к дереву и вытерла руки о густой мох.
– Ну, обсыхай, – сказала она. – И чего тебя в болото понесло? Запомни это место и не ходи здесь больше, если тебе жить не надоело. Понимаешь меня, ушастый?
Она заглянула в поросячьи глазки гоблина. Да, он понимал её. Мотнул головой, мол, больше не буду. «А нос-то у него вовсе и не пятаком, – удивилась Анна. – Картошкой нос. И веснушки. Смешной…» Анна вспомнила младшего брата Эндрюса. У него тоже нос был картошечкой и веснушки на круглом лице, он умел сочинять сказки и песенки. Эндрюс умер от сильной простуды, напившись в самую жару ледяной воды из колодца.
– Ушастый, у тебя имя есть? – спросила Анна.
Гоблин отрицательно покачал головой.
– Тогда я буду звать тебя Эндрюс. Запомни, ушастый, теперь у тебя есть имя – Эндрюс. А я – Анна. Было бы неплохо, если бы ты научился говорить моё имя, – сказала девушка, вплетая в косичку за большим острым ухом гоблина свой пёстрый пояс. – Ну что, обсох? Помоги-ка мне донести до деревни кору и хворост.
Ушастый Эндрюс с готовностью навьючил на загривок короб, прихватил под мышку охапку хвороста и пошёл вслед за своей спасительницей.
Однажды девушка привела Эндрюса в святилище Каридад. Гоблин с любопытством разглядывал цветные ленты и женские браслеты, развешанные по стенам искусственного грота, многочисленные изображения святой на деревянных дощечках и полотняных холстах.
– Угощайся, – предложила Анна, протягивая кусок лепёшки. – Это подношение святой деве. Но она сама его не ест. Это съедает кто-нибудь из молящихся и просит святую помочь тому человеку, который приготовил это угощение. Ешь, не бойся. Ведь святая Каридад – заступница и за ваш лесной народ.
Девушка взяла гоблина за лапу и, пригнувшись, повела его в низенькую дверь в стене грота. Эндрюс, согнувшись в три погибели, протиснулся за ней следом. В круглое окно в потолке соседней пещеры лился дневной свет. В центре пещеры в большой круглой ванне, выложенной плоскими камнями, негромко плескалась изумрудная вода лесного ручья. От неё тянуло теплом.
– Тебя надо вымыть! – заявила Анна. – Полезай в воду.
Эндрюс топтался в нерешительности.
– Ты что, воды боишься? – девушка засмеялась. – Поглядите-ка на него! Как в болото лезть, так ничего! А как в целебном ключе искупаться, так сразу испугался!
Анна зачерпнула пригоршню изумрудной воды и плеснула гоблину на голову. Он попятился назад, отфыркиваясь и тряся головой, упёрся в стену, поскользнулся на мокром полу и шлёпнулся на лохматый зад. Анна захохотала, легко скинула платье и шагнула в изумрудную воду.
– Так и будешь стоять, тварь ушастая? – насмешливо спросила она. – Полезай, не бойся. Не помрёшь.
Эндрюс робко опустил ноги в воду и, словно студень с тарелки, соскользнул в каменную ванну. Вода вокруг него сразу потемнела и запузырилась.
– Ничего, – успокаивала его Анна. – Сейчас всю грязь смоет. Будешь чистенький-пушистенький…
Девушка подплыла к нему и стала мыть его лохматую голову, приговаривая, словно над маленьким ребёнком: «Потерпи, потерпи, мой хороший… глазки закрой, а то щипать будет… вот так… А где тут наши ушки? А вот они, наши ушки… А где тут наш носик? А вот он…» Эндрюс разомлел в тёплой воде. Из горла гоблина вырвалось тихое блаженное мурчание. Анна снова засмеялась.
– А вот попробуй, поймай мой палец, – сказала она и пощекотала Эндрюсу кончик носа.
Он попытался ухватить его губами, но не успел и только чихнул по-собачьи.
Потом они лежали на мягком мхе и грелись на солнышке. Анна расчёсывала шерсть гоблина костяным гребешком и напевала что-то. Эндрюс мурчал.
Когда девушка вернулась домой, на пороге её встретила недовольная мать.
– Где тебя опять носит? Всё со своим зверёнышем играешь, а тут сваты приехали. Ступай, переоденься – и к столу.
– Сваты? – удивилась Анна. – Ко мне?
– Ну не ко мне же! – ответила мать.
О проекте
О подписке