2

Шеф до сих пор не отвечает. В этот раз гудки раздаются не в пустоту, ее звонки переадресовываются на голосовую почту, но у нее нет желания оставлять сообщение. Она едет в поезде из Пренцлау через Берлин во Франкфурт и прибудет поздно вечером. Скорее всего, в это время он давно уже будет дома.

Агентство, на которое Лина работает, называется «Галлус», по имени квартала, где было основано. Она занимается проверкой сообщений, репортажей, интервью и документов из официальных источников. Иногда благодаря этим расследованиям удавалось поднять довольно много шума и заставить правительство действовать. Чаще всего попытки вывести кого-то на чистую воду оставались безрезультатными. Но тот, кто работает в этой сфере, твердо знает: даже если получится убедить хотя бы одного человека – в следующий раз их будет гораздо больше.

Отснятый материал она потом, уже из дома, отправит Итану, который подготовит репортаж. Она еще раз все прослушивает, размышляя, к чему это может привести и что означало загадочное замечание врача. Может, она просто хотела отделаться от Лины? Или сообщить, что это фейк? Пусть шеф решает. В конце концов, это была его идея – заняться этой никчемной историей. Так что ему следует об этом думать, а не ей. Она просто специалист по поиску информации.

Поезд подъезжает к Берлину и стремительно пустеет, почти никто не заходит. Он движется дальше. Лина снова чувствует усталость. Еще раз пытается дозвониться шефу, закрывает глаза.

Она просыпается уже во Франкфурте, незадолго до прибытия на вокзал, и расстраивается, так как пропустила пересадку на Ланштадт и теперь придется долго добираться до дома. Когда Лина подходит к платформе скоростных поездов, она удивляется многочисленным указателям, сообщающим о перекрытии дорог и объездах в центре города. Она проверяет, что пишут в новостях, хоть и знает, что это почти ничего не даст. Везде одно и то же сообщение: «Ужасное происшествие на станции „Театральная площадь“», речь о тяжело пострадавшем человеке. За «происшествием» может скрываться все что угодно, например самоубийство, но о самоубийствах предпочитают умалчивать, поскольку по официальной версии никто не сводит счеты с жизнью по собственной воле.

Люди вокруг перешептываются. Одни говорят о попытке нападения, но так происходит каждый раз, когда нарушается привычное течение жизни: первое предположение, что это покушение, и оно никогда не подтверждается. Другие тихими голосами обсуждают меры безопасности на вокзалах:

– Раньше это называлось получением личного ущерба на железной дороге, – сообщает пожилой человек парню лет двадцати. То, что самоубийства больше не фигурируют в официальных новостях, вовсе не означает, что никто не говорит об этом, напротив: стоит только чему-то случиться, люди становятся практически одержимы мыслью, что произошло самоубийство.

Подъезжает нужный поезд, Лина находит место и снова обо всем забывает. Размышляет, не позвонить ли еще раз шефу. Возможно, вчера она была слишком резкой.

– Хочешь от меня избавиться? – спросила она раздраженно.

– Это займет день, возможно, несколько дней. Небольшая история, которой надо заняться. В чем проблема?

– Ты сказал, что находишься на пороге чего-то большего, и я нужна тебе для этого, а теперь?..

– Лина, прошу тебя, займись сначала этим…

– Я не обязана браться за такие поручения и не работаю на тебя лично, чтобы расследовать очевидный идиотизм. Дай мне настоящую историю.

Они спорили, он даже угрожал, что больше не даст поручений. Он знал, что она работает на него не только из-за денег. Знал, что она вернулась ради него. Она назвала его засранцем и ушла. Он не сомневался, что она произведет расследование. И она ненавидела его за это.

С тех пор они не разговаривали. Впрочем, он не злопамятный.

Лина выходит в Ланштадте и садится на трамвай, чтобы доехать до десятиэтажного дома, в котором живут ее родители. Девятый этаж, вид на Лан и Дутенховское озеро. С тех пор как Лина вернулась в город, она снова живет у родителей. Она подала заявление на получение квартиры, но разрешения приходится ждать…

По ее команде смарткейс открывает дверь. И чуть не падает у нее из рук, когда она входит и видит, кто стоит у окна в просторной гостиной со стаканом воды в руке и, похоже, любуется средневековыми замками на дальних холмах.

– Эзлем, – произносит Лина.

Эзлем Герлах основала агентство «Галлус» вместе с Яссином Шиллером. Лина никогда не зовет ее шефом. А вот Яссина – напротив, с удовольствием. Иногда в шутку, а иногда всерьез. Яссин выдает ей поручения, в то время как Эзлем занимается административными, финансовыми вопросами и всем, что связано с безопасностью. В первый момент Лина предполагает, что Эзлем пришла из-за той ссоры с Яссином, но затем ей приходит на ум, что та просто решила навестить ее родителей. Эзлем живет неподалеку. Они встречаются в магазинах, в спорт-клубе, участвуют в местных общественных начинаниях.

– А, вот и ты! – говорит Зату, мать Лины. – Ты вроде бы хотела вернуться пораньше.

Эзлем улыбается ей и поднимает стакан с водой:

– Трудный день?

Лина замирает, у нее появляется чувство, будто что-то не так.

– Я оставлю вас, – говорит ее мать.

Что-то определенно не так.

Когда Зату скрывается в кухне, Лина тихо спрашивает:

– Что ты ей сказала?

Родители Лины думают, что Эзлем руководит кадровым агентством. И еще, что Лина работает переводчиком. Иногда Лина представляет, что, если бы и родители работали под прикрытием. Если бы в действительности ее мама не была архитектором данных, а папа – консультантом по питанию, и от этих мыслей ей каждый раз смешно.

– Кое-что о секретном переводческом поручении. – Эзлем садится на диван.

– Ага. А на самом деле? Теперь мне надо будет искать для тебя шакалов еще и в Пампасах? – Лина садится в кресло, с которого она видит Эзлем в полупрофиль. Она не хочет смотреть ей в глаза. – Ладно, я была недовольна, но я сделала то, что…

Эзлем перебивает:

– Речь о Яссине.

– Знаю, я разозлилась, но выполнила то, что надо было сделать. Он хочет, чтобы я извинилась?

Лина чувствует, как ускоряется сердцебиение. Пора принять медикаменты. Она нагибается, открывает сумку, достает пузырек и проглатывает таблетку.

– Все в порядке? – спрашивает Эзлем.

– Конечно. Жарко, но я в норме, – она чувствует, что успокаивается, и продолжает: – Я занимаюсь этой работой вовсе не для того, чтобы разбирать лживые сообщения, неправдоподобные до такой степени, что никто никогда им не поверит. Такого рода новости, будь то шакалы, волки или медведи, появляются каждые несколько недель. Полагаю, конечно, хорошо, что мы в курсе дела, но это сводит на нет результаты наших расследований и попытки повлиять на общественное мнение, а я хочу…

– Я здесь не поэтому, – Эзлем снова улыбается, что случается довольно редко, и это вызывает тревогу. Она выпивает глоток воды и отставляет стакан: – Яссин в больнице.

– О черт, что с ним? – испуганно спрашивает Лина.

Эзлем внимательно смотрит на нее:

– Ты могла бы догадаться, почему я так срочно пришла к тебе.

Лина старается не смотреть на нее, выжидает.

– Я знаю, что между вами снова что-то есть.

Теперь она смотрит на Эзлем в упор. Но сердце не начинает биться сильнее. Таблетки действуют.

– И поэтому ты здесь?

– Да.

– Насколько это серьезно?

– Возможно, он не протянет и до утра.

У Лины начинает кружиться голова. На мгновение ей кажется, что она ничего больше не видит и не слышит. Эзлем встает, подходит, садится на корточки, кладет руку ей на колено.

– С ним произошел несчастный случай.

– Что случилось? Я хочу к нему.

– С ним его жена.

– Что произошло?

– Он упал на рельсы перед подъезжающим поездом.

У Лины в голове начинают звучать объявления, которые она слышала на вокзале, но к Яссину они никакого отношения иметь не могли. Эзлем говорит о ком-то другом:

– Бред! С чего бы ему сводить счеты с жизнью, да еще таким образом? – она чувствует учащенное сердцебиение, несмотря на сильное лекарство.

– Наверняка он не хотел покончить с собой.

– Тогда что это за несчастный случай?

Рука Эзлем все еще на ее колене. Она произносит приглушенным голосом:

– Я бы хотела тебе кое-что показать. Где нас никто не потревожит?

Они одни в гостиной, но комната кажется такой обширной и открытой, что здесь совершенно невозможно почувствовать себя защищенным от вторжения. Лина встает и неуверенным шагом идет вперед, Эзлем следует за ней.

Родители устроили гостевую комнату там, где прежде была ее детская. Или, точнее, ее и брата. Лина живет здесь уже несколько месяцев, но до сих пор не привыкла к возвращению в родные стены. Часть комнаты, принадлежавшей брату, превратили в гостиную, там стоят два удобных кресла, между ними журнальный столик. Кроме того, письменный стол с офисным стулом, на стене висит большой экран. Кровать и платяной шкаф находятся в Лининой части комнаты, которая производит впечатление гостиничного номера. Она передвинула письменный стол на свою половину и, по сути, пребывает только там, стараясь не заходить в пространство брата.

Как только Лина закрывает за ними дверь, Эзлем говорит:

– Ты нужна мне сейчас. Ты должна мне помочь. А еще больше – Яссину. Сможешь?

В голове у Лины все вверх дном. Ее взгляд мечется от Эзлем к двери, потом к окну, на стену, на пол, лучше было бы потерять сознание.

– Что с ним? – спрашивает она тихо.

– Сядь. В кресло. Ладно? Ты должна быть очень сильной. Я знаю, ты можешь. Окей? – Голос Эзлем звучит глухо, будто издалека. У Лины шумит в ушах.

– Он что-нибудь сказал?

– Он в коме.

– Он выживет?

– Я не знаю.

– Но если он умирает, мне надо к нему! – Она встает, кидается к двери. Эзлем хватает ее за руку и удерживает.

– Нет.

Лина садится обратно:

– Почему нет?

– К нему никому нельзя. Только жене. А она и близко тебя не подпустит. – Это звучит жестко, но так надо, чтобы Лина поняла. Она пытается дышать спокойнее, подает Эзлем знак, что ей нужно время.

Эзлем садится рядом на корточки:

– Тебе лучше? Сейчас мы кое-что посмотрим. Готова?

Лина молча кивает.

– Это один и тот же эпизод, но с четырех разных ракурсов. Ты увидишь Яссина.

Взгляд Лины снова начинает блуждать по комнате.

– Крови и ничего подобного не будет.

Лина молчит.

– Очень важно, чтобы мы посмотрели это вместе. Тогда мы сможем помочь ему. Ясно? Ему срочно нужна твоя помощь.

Это срабатывает. Лина смотрит на Эзлем и кивает. Эзлем садится в свободное кресло и кладет смарткейс на стол.

Она включает первый видеофайл. Запись с одной из камер безопасности на станции метро «Театральная площадь». На экране ожидающие и снующие люди. Лина замечает Яссина прежде, чем Эзлем указывает на него. Она видит, как он пробирается между людьми к краю платформы, будто хочет сесть в поезд одним из первых. Яссин балансирует на носках ботинок и поворачивает голову туда, откуда появляется поезд. Его тело бросается вперед и исчезает на железнодорожном полотне, где камера уже не берет. Лина издает сиплый крик, отворачивается, закрывает глаза. Эзлем останавливает запись и ждет. Лина замирает, она сидит, согнувшись, закрыв лицо руками. Потом ее плечи начинают подрагивать. Она тихо плачет. Эзлем обнимает ее. Ждет. Лина порывисто встает, разворачивается и выходит из комнаты.

Взяв себя в руки, она возвращается к Эзлем. Бьющая в лицо струя холодной воды, несколько минут пустоты и еще одна таблетка помогли.

– Продолжим, – говорит она Эзлем, будто ничего не произошло.

Эзлем снова включает первое видео. Затем она показывает запись с ракурсов второй и третьей камер, а потом съемку непосредственно из поезда. Из головы первого вагона, в который встроены камеры калькулятора вождения, видно, как Яссин падает перед останавливающимся поездом и исчезает под ним, но ничего из того, что могло бы происходить на перроне.

Лина смотрит до конца, не реагируя. Внешне она выглядит сосредоточенной, в то время как в ее голове крутится одна и та же мысль: «Я делаю это для него. Я должна помочь ему».

– Как он выжил? – спрашивает она Эзлем.

– Поезд почти остановился. И хотя вагон зацепил его, Яссин упал довольно удачно, если так можно выразиться.

– Но ты не знаешь, выкарабкается ли он.

– Его уже дважды оперировали. Хуже всего – тяжелая черепно-мозговая травма. Он еще не приходил в сознание.

Лина кивает, комок подступает к горлу. Она прислушивается к своему дыханию, пульсу. И то и другое более или менее в порядке, и все же она чувствует, будто внизу живота что-то скребет, схватывает и сжимает внутренности.

– Тебе сообщат, если его состояние изменится?

– Думаю, да.

– Ты дружишь с его женой, – она слишком поздно замечает, что это звучит как упрек.

– Мы знаем друг друга очень давно. Но я бы не сказала, что это дружба.

– Она знает обо мне?

– Я ничего не рассказывала.

– Но ты недавно на это намекала.

– Возможно, знает. Но не от меня.

– Он точно ничего не говорил ей.

– Она же не дура.

– Я никогда не требовала, чтобы они расстались.

– Ты не должна передо мной оправдываться.

– Я не хочу разрушать ничьи отношения. Этого никогда бы не произошло, если бы мы раньше не…

– Это ты с ним выясняй. Не со мной, – прерывает ее Эзлем на полуслове, – официально я ничего не знаю, и не попади он в больницу, я бы никогда не завела с тобой разговор об этом. Помоги разобраться в том, что случилось. Он что-то раскопал. Что ты знаешь?

– Он отослал меня искать шакалов.

– Он тебе ничего не говорил об этом деле?

– Только то, что за этим скрывается нечто большее.

– И все?

– У тебя тоже нет никакого представления, над чем он работал?

Эзлем мотает головой:

– Получается, мы ничего не знаем.

– Да.

– Хрень.

– Полная.

Эзлем сухо улыбается. Потом спрашивает:

– Ты что-нибудь заметила на видео? – Она медлит.

– Что тебе показалось странным?

– Только блокираторы камер. – Эзлем показывает на три расплывчатые точки. В этих местах стояло как минимум три человека с нелегальными блокираторами камер видеонаблюдения. Идет ли речь об активистах, выступающих против системы распознавания лиц, или там действительно те, кто пытается что-то скрыть, неизвестно. Но по крайней мере два блокиратора находятся рядом с Яссином. И это одна из причин, почему невозможно различить, прыгнул он сам или его столкнули.

– Никогда в жизни не прыгнул бы, – произносит Лина.

– Это несчастный случай. – Эзлем рисует в воздухе кавычки.

– А что говорит его жена?

– Что в последнее время он вел себя странно и она едва могла его понять.

– Она думает, это самоубийство?

– Похоже на то.

Лина чувствует навалившуюся усталость:

– Ты права, она все знает.

Эзлем только поднимает брови и ждет, Лина меняет тему:

– Откуда у тебя записи?

Эзлем не отвечает. У нее свои источники, но она о них не рассказывает, во всяком случае подчиненным.

– Окей, ясно, кто тут начальник. Но источник достоверный?

– Итан тщательно проверил все четыре записи и уверен настолько, насколько только можно быть уверенным. – Итан работает в «Галлусе» редактором, он специалист по аудио и видео. – Никакого фейка. Никаких манипуляций. Достоверный источник.

– То есть блокираторы камер настоящие.

– К сожалению.

Снаружи, за дверью, Лина слышит голос отца, его всепроникающий бас, который заставляет умолкнуть все вокруг, даже если он думает, что говорит тихо.

– Он не кидался под поезд, – говорит она.

– Нет, – подтверждает Эзлем.

– И?.. Что нам делать?

– Выяснить, над чем он работал.

Лина еще раз просматривает видеофайл, в котором Яссин пробирается сквозь толпу. Она изучает стоящих вокруг людей, проигрывая видео в замедленном темпе, пытается понять, кто, где, когда стоит.

– И ты уверена, что эта версия не обработана? – спрашивает она Эзлем.

– Почему ты сомневаешься?

– Кое-что не сходится. – Лина увеличивает кадр: два человека с блокираторами камер рядом с Яссином. – Видишь?

Эзлем мотает головой.

– Это другая модель. Сравни… – она перемещает стоп-кадр, показывает на серое пятно. – Гораздо грубее, почти как раньше, когда все распадалось на пиксели. А эти двое здесь, – она возвращается к предыдущему кадру, – совершенно безупречны, словно однородный серебряный поток. Это другая технология.

Эзлем медленно кивает:

– Передам Итану, чтобы проверил.

Лина смещает кадр чуть ниже. Полупрофиль Яссина теперь в центре дисплея. Комок подступает к горлу.

– Кто-то еще проводил расследование для Яссина, – говорит она. – Он сказал мне об этом вчера. В любом случае, ему требовалось больше людей для расследования, он говорил, лучше бы человек пять, но в этом деле ни на кого нельзя положиться. – Снова комок подступает к горлу. – Я думала, он отстраняет меня, так как не доверяет. Поэтому так разозлилась. Сначала он утверждает, что ему необходимо больше людей, а затем отсылает меня. Не понимаю.

Эзлем забирает у Лины смарткейс и убирает его. Она подается вперед, сдвигаясь на край кресла.

– Все же ты знаешь больше, чем я.

Лина удивлена:

– Он не говорил, с кем сотрудничает?

– Хочешь подробнее обсудить эту тему или будем двигаться дальше? – раздраженно спрашивает Эзлем.

Лина закрывает глаза. Там, в ее памяти, что-то сохранилось. Она пытается представить кабинет Яссина:

– Кайа, – произносит она. – Когда я вошла, он разговаривал с Кайей.

– Кайа Эрден?

– Понятия не имею. Кто это?

– Легенда криминальной журналистики, как ее в свое время называли. Очень умна, очень настойчива, давно в профессии, дольше, чем мы все.

– Ни о чем не говорит.

– Ты слишком долго жила за границей. Я уважаю ее. У нее я научилась большему, чем в университете. Раньше она часто с нами работала. Скандал вокруг расширения порта Ширштайнера? Лет десять назад?

– Ого! Правда?

– Да. Это была она. Она расследовала все это почти в одиночку. Благодаря ее усилиям много голов полетело.

– Хороший человек.

– Да, хороший, – повторяет Эзлем. – Яссин работает только с такими людьми.

– Но почему я тогда ее не знаю? Вы не сотрудничали с ней в последнее время?

– Мы бы с удовольствием. Но после истории с портом она ушла на покой. Пенсия – так она это называет, ей лет шестьдесят. Кто-то разузнал, что она занималась этой историей, начались серьезные угрозы.

Лина прекрасно понимает. Личность того, кто проводит подобные расследования, как правило, остается в тайне. Не только потому, что иначе будет сложно раскрывать другие дела. Снова и снова возникают нападки на «правдивую прессу» – ироничное словосочетание для тех, кто еще придерживается фактов и аналитики и противоречит официальным источникам. Государственные средства массовой информации сами себя называют свободными, критическими и независимыми.

– Если Яссин говорил с ней, значит, он подобрался к чему-то совершенно особенному.

– Ты полагаешь, она знает, о чем речь?

– Если кто и знает, так это она.

Лина встает:

– У нее и спросим.