Глава 4

– Мир, ты ведь справишься с ним? – в который раз спрашивает Луиза, глядя на малыша, которого я держу на руках.

– Да что с ним справляться, он только ест да спит, – смеюсь я. – Иди уже. Тем более, что его папаша скоро будет дома.

После этих слов Луиза смотрит на меня, как на дурочку.

– Если ты надеешься на Мурада, то не стоит. Он типичный мужик, который не считает нужным уметь кормить или переодевать ребенка. Только берет, чтобы приласкать, и все. Был таков, – говорит она.

– Я почему– то не удивлена, – хмыкаю с презрением. – Ну все, уходи. Я не в первый раз сижу с ребенком, не бойся ты так. Мы с Амирчиком очень хорошо проведем время, да пельмеш?

Пельмеш не реагирует, потому что ему всего месяц отроду и он в принципе пока не очень активный человечек. Зато спокойный, если держать его сытым.

После ухода Луизы с тетей, которых пригласили в гости, я несу маленького пельмешка в спальню тети, чтобы не занимать комнату Мурада, если он вернется, и кладу на середину кровати.

– До чего же ты хорошенький, пухляш! Сладенький мой ребеночек…

Целую Амира в белые щечки, а он в ответ смотрит на меня большими темными глазками и сонно моргает. Дождаться не могу, когда он немного подрастет и станет более подвижным! Малыш засыпает сам по себе, мне даже укачивать его не приходится, так что я решаю заняться поиском вакансий в интернете.

Не проходит и получаса, как я слышу шум в гостиной и иду туда, чтобы проверить, кто пришел. И конечно, это Мурад вернулся. Сидит в кресле и разговаривает по телефону. Он делает мне знак не уходить и, я терпеливо жду, пока он закончит свой явно рабочий разговор. Тот словно забывает о моем присутствии, копаясь в своем ноутбуке и одновременно разговаривая, пока я терпеливо жду, прислонившись плечом к косяку. Начинаю невольно рассматривать мужчину, подмечая, что он подстриг свои каштановые волосы покороче и теперь его лицо еще более четко очерчено, демонстрируя острые углы скул и квадратный подбородок с пробивающейся на нем темной щетиной. Ему идет.

– Мама сказала, что они едут к тете Заре, – обращает на меня внимание Мурад, наконец, откладывая телефон. – Я дико голоден. Накормишь?

– Суп на плите, приятного аппетита! – говорю ему, разворачиваясь, чтобы уйти.

– Ну что ты вредничаешь? – останавливает меня его недовольный голос.

– В смысле? – не понимаю я. – Я приготовила суп, иди и ешь. В чем твоя проблема?

– А подать его ты не хочешь? – язвительно спрашивает он.

– А– а– а, ну ясное дело. Ты один из этих, да? – тяжело вздыхаю.

– Из каких «этих»? – с угрозой в голосе спрашивает он, вставая на ноги и делая несколько шагов вперед.

Конечно, Мурад высокий и спортивный, но я почему– то знаю, что физическую угрозу он не представляет, поэтому спокойно реагирую на вспышку мужской агрессии.

– Из шовинистов, – говорю, как есть. – На столе в хлебнице есть нарезанный хлеб, овощная нарезка, специи, тебе всего– то нужно взять тарелку и налить себе готовый суп, но ты и этого не можешь сделать, считая, что женщина должна прислуживать тебе за столом, потому что ты мужчина, так?

– Нет, не так, – с каменным лицом говорит Мурад. – Дело не в шовинизме, Мира, а в том, что у нас так принято. Или твой отец в вашем доме тоже сам наливал себе суп?

– Нет, не наливал, – признаю нехотя. – Ему тоже прислуживала жена или я. Но в том– то и дело, что тебе я никто, и я не обязана обслуживать тебя, как какая– то домработница! Если голоден – ешь. Дело твое.

– А кто ты тогда? – задает он вопрос, который ставит меня в тупик.

Дыхание прерывается, а кровь приливает к лицу. Так вот кто я в его глазах? Домработница?

– Я не слуга вам! – почти рычу на него, сжимая руки в кулаки.

– Твои слова, не мои, – пожимает он плечами с самодовольным видом. – Хотя… Нет, конечно, ты не слуга. Мы ведь тебе не платим. Ты просто девушка, которая убирается и готовит за крышу над головой. Как таких называют?

– Да пошел ты!

Разворачиваюсь и бегу обратно в спальню тети, чтобы он не увидел моих слез. Никогда в жизни меня так не унижали! И кто? Какой– то выскочка, который и ногтя моего не стоит!

Хватит! Это не моя жизнь. До чего я дошла, если позволяю так с собой обращаться? Я не какая– то там дурочка без роду и племени, которая будет терпеть унижения ради крыши над головой! У меня есть гордость и я не позволю втаптывать себя в грязь. Сегодня же соберу вещи и уйду! За месяцы работы в магазине у меня скопилось достаточно денег, чтобы снять небольшую квартирку, потому что я не тратила ни одной лишней копейки, отказывая себе даже в шоппинге. Не зря, как оказалось.

Достаю сумку, с которой приехала в этот дом, и складываю в нее свои вещи, которые все еще хранятся у тети в шкафу. Хоть я жила в спальне Мурада и Луизы, но уезжая, они оставили большую часть вещей здесь, поэтому я продолжала хранить свою одежду в полупустом шкафу тети и это сейчас значительно облегчило мне задачу.

Собираться я заканчиваю уже через десять минут. Осталось лишь дождаться прихода тети, чтобы попрощаться, а пока, ложусь на кровать рядом с сопящим Амиром и беру его за крохотную ручку, утешая себя этим прикосновением к невинному ребенку, голова которого пока еще не забита тупыми понятиями его тупого папочки.

***

Стоит Самире уйти, как я тут же чувствую укол вины. А все из– за выражения ее глаз, в которых застыли слезы унижения.

Когда я стал таким? Опускать кого– то и намеренно нажимать на больные точки не в моих правилах. Однако, именно эта девушка всегда заставляет меня забыть о человечности, когда дело касается ее.

Я уважаю женщин. Меня самого вырастила женщина, причем без помощи мужчины, потому что отец умер очень молодым. Я знаю, что моя мать далеко не глупа и, если она за несколько месяцев жизни с Самирой сумела полюбить ее, значит, что– то в ней есть. Проблема в том, что я этого не вижу.

Смотрю и не вижу в ней ничего, что заставило бы меня относиться к ней лучше. Она такая же заносчивая и самовлюбленная, какой была всегда. Да, маму она уважает, с Луизой дружит, но в каждом ее слове и взгляде я вижу ее суть и она мне не нравится. Красивая пустышка – вот кем является Самира.

Хотя, красота тоже на любителя. В ее внешности нет нежности и беззащитной женственности. Меня никогда не привлекала такая открытая сексуальность в женщинах, а лицо Самиры так и кричит об этом. Раскосые знойные глаза, пухлые губы, острый подбородок и скулы. Не говоря уже о невыносимом самолюбовании. Понятия не имею, как она сумела подружиться с Луизой, учитывая, какая та ревнивая.

Аппетит пропал, поэтому я не иду есть, а снова возвращаюсь к работе. Есть люди, которые стоят выше меня и перед которыми я отчитываюсь, иначе я не был бы сейчас там, где нахожусь. Ничто не дается просто так таким, как я, и тем более богатство. Поэтому, даже в роли хозяина компании, которой фактически не владею, я не могу позволить себе роскошь не вспоминать о делах во время отпуска. Иногда бывают случаи, когда мое участие необходимо, и сегодня один из них.

Я настолько ухожу в работу, что в себя меня приводит лишь громкий плач Амира. Неужели мама с Луизой вернулись?

– Сейчас, малыш, потерпи две минуточки, – разбавляет детский плач голос Самиры, которая появляется из спальни мамы с моим сыном на руках и несет его на кухню, полностью игнорируя мое присутствие.

Я иду за ними, не желая верить в то, что Луиза оставила нашего ребенка с этой девушкой. Она с ума сошла?!

Самира на кухне одной рукой готовит смесь для малыша, второй пытаясь его укачать. Я подхожу к ним и не говоря ни слова, забираю сына, прижимая его к своему плечу. Конечно же, мелкий обжора не перестает от этого плакать, по опыту знаю, что его может заставить умолкнуть лишь еда, но так я хотя бы спокоен, что она его не уронит.

– Все– все, пельмеш, подожди секундочку, – продолжает приговаривать Самира, тряся бутылочку со смесью, чтобы растворить ее, после чего протягивает мне руки, прося отдать ей ребенка.

– Идем, – качаю головой, направляясь в спальню, чтобы положить его в кроватку. Так безопаснее.

Самира идет за мной и когда Амир уложен, сразу же сует ему в рот смесь, глядя на меня недовольным взглядом через плечо.

– Здесь неудобно кормить, разве так сложно было отдать его мне?

– Откуда я знаю, что ты его не уронишь? Поверить не могу, что Луиза оставила ребенка с тобой! Чем она вообще думала?

– Я, между прочим, не безрукая, и прекрасно умею обращаться с детьми! – возмущается Самира. – Можешь идти, уж с кормлением как– нибудь справлюсь. Надзиратель тут никому не нужен.

Она стоит, перегнувшись через высокий бортик кроватки, и я со смятением понимаю, что из– за ее позы, платье очень четко обрисовывает филейную часть девушки, на которой, я, как мужчина, на секунду задерживаю взгляд на чистом автоматизме. Черт! Это же Самира, практически бесполое существо для меня! Какое мне дело до ее задницы?

Собираюсь уже уйти, когда понимаю, что платье– то на ней другое. Дома она носит одежду попроще, чаще какие– то длинные балахоны, а сейчас явно нарядилась. Еще и волосы распущены, пышным карамельным облаком обрамляя лицо.

– Ты что, решила куда– то выйти с моим сыном? – не могу сдержать злости от ее самоуправства.

– Нет. А даже если бы и решила, то что? – с вызовом спрашивает она.

– Я не доверю тебе ребенка, ты безответственная, вот что!

Самира оборачивается и смотрит на меня сверкающими от ненависти глазами, недовольно поджав губы.

– Мне плевать на твое мнение, потому что ты твердолобый и самодовольный кретин, Мурад!

– Следи за языком! – предупреждаю ее, потому что это уже второй раз за день, когда она проявляет неуважение.

– Не буду! Мне язык дан, чтобы говорить все, что захочу. Неприятно слышать правду? А придется! Я очень уважаю тетю Разию, но терпеть несправедливые нападки от ее сына не намерена. Сегодня же уйду из вашего дома, уже и вещи собрала, так что успокойся и выдохни. Не оставь Луиза со мной малыша, то уже ушла бы, но я не могу доверить его тебе, пока они не вернутся.

– Я его отец! Кто ты такая, чтобы доверять мне его?

– Отец, который не может сам себя накормить, – с пренебрежением фыркает надменная выскочка. – Да он с тобой ни еды не получит, ни чистого подгузника! Ты просто незрелый шовинистский мужлан, с которым собственного ребенка нельзя оставить. Я видела, что на кухне ни одной грязной тарелки. Из– за того, что я отказалась тебе прислуживать, ты даже не поел. Ждешь, пока мамочка придет и накормит тебя?

Вот ведь дура! Так и хочется сжать ее за тонкую шейку и придушить, чтобы не раздражала своими глупыми выводами.

– Заткнись, Самира! Для своего же блага молчи, потому что мое терпение не безграничное! – выдыхаю, сжимая кулаки.

– Ой– ей, напугал! – глумится она. – Простите великодушно, что уязвила ваше эго! Я больше так не буду, честно– честно! Только не жалуйтесь на меня мамочке!

У меня уже руки чешутся надрать ей уши. Невыносимая стерва! Такую только поркой воспитывать! Разворачиваюсь и покидаю спальню, пока не поддался искушению, потому что она мне никто и я не имею права даже пальцем ее касаться.

За какие только грехи Бог испытывает меня присутствием этой идиотки в моей жизни? Если она действительно сегодня уйдет, то это будет просто огромным подарком для меня. Не надо было вообще пускать ее в свой дом, все равно одни проблемы и беспокойства от этой самовлюбленной девки!

Ну а мама… Маму я уговорю поехать с нами в Москву. Теперь, когда она увидела внука, это будет гораздо легче. Самира слишком преувеличивает свою значимость в ее жизни.

***

– Об этом и речи быть не может! – отрезает мама, как только Самира объявляет о своем отъезде. – В чем дело, Мира? Это Мурад, да? Он что– то тебе сказал?

– Да она сама что угодно скажет любому в лицо, – бормочу я, но мама слышит.

– Что это значит? – грозно требует от меня ответа. – Вы поругались?

Совсем некстати мне, вдруг, становится смешно, потому что мама – метр с кепкой, стоит напротив меня, глядя снизу вверх, и у нее такое выражение лица, словно она меня сейчас придушит.

– Просто обменялись мнениями, – пожимаю плечами, гася неуместное веселье.

Ожидаю, что вот сейчас эта манипуляторша начнет плакаться маме и обвинять меня во всех грехах, но Самира удивляет.

– Мы не ругались, тетя, – вздыхает она. – Просто нас здесь слишком много в маленьком пространстве, а учитывая, что мы с твоим сыном всегда были на ножах, то напряжение игнорировать все сложнее. Я не могу так, понимаешь? Меня даже одно его присутствие нервирует, а уж стоит ему открыть рот…

– Он оскорбил тебя? – возмущается мама.

– Да, оскорбил, – кивает Самира. – А я оскорбила его в ответ. Мы вообще наговорили друг другу много лишнего сегодня и если останемся под одной крышей, то это будет повторяться каждый день, а я не хочу, чтобы ты плохо обо мне думала. К тому же, я не могу вечно жить у тебя. Мы ведь изначально договорились, что я съеду, когда встану на ноги. Так вот, у меня есть деньги на съем жилья и работа будет в течение пары дней.

– Я не позволю тебе уехать, – упрямо качает головой мама, вцепившись в ее руку. – Иди и разложи свои вещи обратно. Ты никуда не идешь.

– Тетя…

– Нет, я сказала! С Мурадом я разберусь. Иди и положи вещи.

– Мама… – пытаюсь я вмешаться, но она обрывает меня, повелительно подняв руку.

– Нет, Мурад. Я не хочу слушать ни слова против Самиры, ты понял?

– Да что она с тобой сделала? – не могу понять ее привязанности к этой девушке. – Приворожила, что ли?

– Замолчи! Ты уедешь через пару недель и если хочешь прожить их в моем доме, то будь добр уважительно относиться к его обитателям!

– То есть, ты уже и меня готова выгнать ради этой…

– Не смей продолжать! – снова прерывает она меня. – Ни одного оскорбительного слова, Мурад! Я все сказала.

Как же меня это бесит! Почему мать так заступается за эту вертихвостку? Даже одного слова не дает сказать.

– Тетя, так будет лучше, – продолжает настаивать на уходе Самира.

– Нет, не будет, Мира. Ты одинокая молодая девушка. Ты не можешь жить одна! Тем более, когда я сама прошу тебя остаться. Или тебе плохо живется со мной? Может, это я тебя напрягаю? Надоело возиться со старой развалиной…

– Тетя, что ты такое говоришь! – кажется искренне возмущается девушка. – Это чушь и ты прекрасно знаешь, что мне было совсем не в тягость…

Она осекается, бросая на меня испуганный взгляд и я понимаю, что обе явно чего– то недоговаривают.

– О чем это она, мама? – задаю вопрос матери, которая отводит глаза в сторону. – Что такого здесь делала Самира, о чем я не знаю?

– Ничего, она просто помогает мне по дому, – явно говорит неправду мать.

– Мама!

– Не рычи на меня! Наши дела тебя не касаются. Будь это важным, ты бы знал. И вообще, у женщин есть свои дела, обсуждать которые с мужчинами просто неприлично, даже если этот мужчина мой сын. Не спрашивай меня больше об этом.

Черт побери! Знает ведь, как мне становится неловко от ее разговоров о «женских делах» и специально сейчас это использует, чтобы я прекратил расспросы. Что же такое они от меня скрывают? Надо выяснить. Если я, не дай Бог, узнаю, что Самира что– то замышляет или как– то влияет на маму, то ей не жить!

– Вы что, ссоритесь? – спрашивает Луиза, которая до этого была в спальне с нашим сыном.

– Нет, просто небольшой спор, – отвечает мама. – Поел мой внучок?

– Он еще спит, – говорит Луиза, с любопытством разглядывая Самиру. – Ты куда– то собираешься, Мира?

– Она уже передумала, – отвечает за нее мама, бросая на ту строгий взгляд. – Иди, переоденься. Будем готовить ужин.

На лице девушки появляется упрямое выражение и я жду, что она сейчас взбрыкнет и уйдет, но спустя пару секунд Самира глубоко вздыхает и, послушно кивнув, идет обратно в спальню мамы.

М– да, вот тебе и уход из дома. Мне не могло настолько повезти.