Картина одного зрителя

Это был первый день за все пятнадцать лет преподавательской деятельности профессора Д. Джонсона, когда он опоздал на лекцию. Всего на три минуты. Но для него это было не просто три минуты опоздания. Для него это было нечто большее. Халатность, несерьезность, рассеянность. Все то, что он не любил в других людях. И обнаружил сегодня в самом себе. Наблюдение это было крайне неприятным, но поучительным и послужило пищей для ума.

Профессор был сорокадвухлетний мужчина, невысокого роста, с короткой стрижкой и явной проседью. Джонсон был среднего телосложением. Не отличался ни излишней худощавостью, ни излишним весом.

Причина его опоздания была не очень уважительной, но он предпочел бы об этом не распространяться. У всех есть тайны, иногда плавно перетекающие в скелеты в шкафу. По крайней мере лекция прошла блестяще. Этим успокаивал себя профессор. Да, он опоздал, но дело свое знает. Главное, чтобы его коллеги не сочти опоздание за старость или профессиональное выгорание. Хотя его коллеги могли и не заметить опоздания. Никто о нас так много не думает, как мы сами. Подумал переключившись на философию Джонсон, кинув в мусорный бак пустую одноразовую упаковку от ужина.

На следующее утро профессор встал раньше обычного, ему плохо спалось. Сон постоянно прерывался. Надев темно-коричневый пиджак с заплатками на локтях, Джонсон вышел из дома и направился к своему неизменному транспорту – велосипеду.

Зайдя утром в университет, профессор шел медленнее обычного. Услышав сзади стук каблуков разносящийся гулом по коридору, профессор обернулся. За его спиной стояла женщина двадцати восьми лет, ростом не выше ста шестидесяти сантиметров, худощавого телосложения, темными волосами до плеч и светло-зелеными горящими глазами. Женщина была секретарем и выглядела взволнованно.

– Профессор, вы верите в совпадения? – спросила женщина, не моргая, приоткрыв рот.

– Анна, я верю, что в это верите вы, – снисходительно сказал профессор, улыбнувшись, но особо желая продолжать разговор. Эмоциональные и нестабильные женщины его пугали.

– Со мной такое часто случается, совпадения и прочие знаки судьбы! Вообще мне помогают в жизни тайные знаки. Все неслучайно. Помните я рассказывала, что на прошлой неделе умерла моя бабушка? – взволнованно спросила женщина профессора, теребя рукав блузки.

– Да, вы упоминали этот факт. И еще терзались сомнениями, как распорядиться оставленным ей наследством, – сказал профессор, поддерживая диалог из вежливости.

– Именно! Но сегодня все встало на свои места! Рано утром придя на работу, я зашла в уборную. Находясь в кабинке, я услышала женский голос возле раковины, который смешивался со звуками текущей из крана водой. Она говорила: "какие же они потрясающие, красивые, наполненные жизнью". Я подумала, что женщина там с ребёнком, моет ему руки и хвалит, но выйдя я увидела одну женщину, преклонных лет. Она мыла руки и глядя на них говорила, какие потрясающие у нее руки. Затем она посмотрела на меня, глаза ее были словно с поволокой, знаете, как у сектантов? Протянув мне свои руки с длинными ногтями и двумя золотыми кольцами, она сказала: "Посмотрите какие у меня красивые ручки, вы не представляете сколько эти руки написали икон, которые будут жить веками". Я ответила ей что да, руки красивые и поспешила удалиться, – поведала историю женщина с блеском в глазах, практически не моргая.

– И как же этот случай помог вам с наследством? – спросил профессор, желая, понять парадоксальное мышление стоящей перед ним женщины и ее аналогии невпопад.

– Бабушка завещала мне семь икон! Я размышляла о том, оставить их себе или продать, но решила просто отдать их в храмы. Они должны служить благому делу веками, чтобы множество людей ими наслаждались, а не я одна. И я не хочу, чтобы святые вещи были источником наживы, бабушка бы этого не хотела! Они должны быть источником силы и вдохновения! – гордо сказала женщина.

– Вот и отлично! – сказал профессор, не желая далее продолжать этот диалог.

– Не буду вас больше задерживать, но знайте, случайности не случайны! – сказала женщина игриво подмигнув и продолжив стучать каблуками по коридору, но уже в противоположную от профессора сторону.

Профессор думал о том, кем могла быть та женщина в уборной, и что такая нестабильная дама могла делать в стенах учебного заведения, если конечно, секретарь не придумала всю эту историю. Ее уже неоднократно ловили на синдроме Мюнхгаузена. Анна иногда любила приукрашивать действительность. Добавляя художественные, театральные или и вовсе психологические элементы, для вызывания больших эмоций и впечатлений у слушателей. Которых становилось все меньше и меньше. Вступать в диалог с женщиной никто желанием не горел, тем более выслушивать ее истории.

После этого диалога профессор укрепил свое непоколебимое решение не ввязываться в служебный роман с секретарём и новоиспеченной обладательницей семи икон. Так как часто намеки он нее поступали недвусмысленные. Она была собирательным образом всего, что Джонсону было чуждо. Да, он был одинок и не молод, но не настолько в отчаянии, чтобы испытать свое сердце на стойкость к инсультам в следствии романтических драм.

На лекции профессор думал о своем, делая в повествовании большие паузы и иногда погружаясь в философские рассуждения. Мог себе позволить, астрофизика наука интересная и иногда уносит за пределы реального, скажем в туманность Медуза.

Но больше профессор думал о том, что та женщина из уборной напоминала ему его мать. Которая уже три года находится в лечебнице определенного толка. Шизофрения. Сначала все было хорошо, хотя симптомы были всегда. Но их никто предпочитал не замечать. Это не голоса в голове, сначала нет. Это рассеянность, несобранность, невнимательность. То, что есть у всех нас в разной мере. Первую стадию этого заболевания еще называют «периодом открытий и озарений». Больной думает, что видит всю суть вещей и подлинный смысл событий. Потом, испытывает неприязнь к окружающим и близким людям, кратковременные эпизоды бреда, легкие обманы восприятия, замкнутость в себе, повторное повторение слов и жестов. И уже потом полный распад личности. Галлюцинации блекнут, все вокруг утрачивает свою значимость. Кратковременные возвращения к нормальной жизни все еще возможны, но с его мамой этого пока еще не случалось. Что расстраивало Джонсона и его брата, которые не теряли надежду поговорить с мамой как раньше.

Он знал, что шизофрения передается по наследству. Но утешал себя тем, что она давно бы уже дебютировала. Но в то же время подмечал, что он стал опаздывать. Стал видеть в рассказах других свою мать, словно навязчивую идею. Пару дней назад перепутал аудиторию, в которой должен был вести лекцию. Его это настораживало. Его сознание стало против него бунтовать.

Его мать, как и Анна, тоже была религиозна и мнительна. Когда еще была в себе. Мнительна и ловила знаки судьбы, верила в совпадении, прям как секретарь университета. Мать была художница, но никогда не писала иконы.

По окончанию лекции, профессор начал складывать документы в старомодный портфель из сыромятной кожи. Он был не винтажный, как сейчас, модно. Не искусственно состаренный, как осколок ностальгии современного общества по некоторым идеалам прошлых лет. Сквозь года прошлое обрастает романтическим флером. Это был очень старый портфель, которым пользовался еще его отец. Ныне покойный. Но никто не уходит, пока воспоминания об ушедших людях все еще вызывают улыбку на нашем лице.

Нить рассуждений в его голове прервал ассистент. Молодой человек лет двадцати пяти, худощавого телосложения и ростом сто девяноста три сантиметра, но рост его заметен не был, и уж точно не был преимуществом. Он слишком сильно сутулился и становился ростом с любого собеседника с кем общался. Словно вопросительный знак, который подстраивался под размер строки. У него были светлые кудрявые волосы средней длины и смешная рубашка, о которой судить можно было лишь по торчавшему из-под свитера воротнику. На котором было изображено множество маленьких мопсов на зеленом фоне.

– Профессор, вы вчера опоздали, у вас все хорошо? – спросил любитель смешных рубашек.

– Да, все в порядке. Произошло небольшое недоразумение. Я был уверен, что в расписании стояла лекция с обеденного времени, но она была с утра – сказал профессор, удивляясь наблюдательности ассистента.

– Бывает, не расстраивайтесь, всем нам свойственно ошибаться! Каждый может позволить себе иногда быть рассеянным, тем более вы опоздали всего-то на три минуты! – с улыбкой сказал молодой человек, желая подбодрить профессора.

– Разумеется! – сказал профессор, не понимая желания людей стараться подбадривать окружающих, не понимая, что вежливость – это иногда просто не заметить случившегося. Молчание всегда золото. И по поводу не расстраивайтесь, почему он думает, что может выбирать что чувствовать другому человеку.

– Профессор, я могу вечером позаниматься в вашем кабинете за компьютером? – настороженно спросил парень.

– Конечно, и это не мой кабинет, а университета, все инструменты которого служат во благо знаний каждого, кто в этих стенах! – сказал профессор, удивившись проблеску какого-то коммунизма в своей речи.

Вечером у него был запланирован ужин с младшим братом. Который профессор постоянно откладывал, но это уже казалось неприличным, так часто избегать родственника. По пути к брату профессор заехал в магазин и купил разных конфет для племянников. Брата звали Питер Джонсон. Он был полной противоположностью профессора. Брату был тридцать один год, он был человек творческой профессии – художник. Как их мать. В двадцать три года он уже женился, а в двадцать пять лет у него уже было двое детей. Профессор же никогда женат не был и дети это последнее, о чем он думал.

Ужин был вкусный, но профессор думал о том, что люди переоценивают семейные ценности. Для всех семья – это звонких смех детей, запах свежезаваренного чая, прогулка с собакой, уют, забота. Для него же его работа была тем, что мотивировало его жить. Когда вся семья вышли из-за стола и направилась по своим делам, доктор с братом вышли на летнюю террасу.

– Слышишь сверчков? – с ностальгией спросил брат профессора.

– Да – ответил профессор, вдыхая посвежевший вечерний воздух.

– Я, Эмма и дети рады, что ты приехал. Мы хотели бы чтобы ты чаще заезжал, мы же семья, родители бы хотели, чтоб мы не теряли связь друг с другом, – тихо сказал Питер.

– Моя педагогическая деятельность требует сто процентов моего времени, в большинстве случаев. – сказал профессор.

– Мне иногда не хватает родителей. А сейчас я сам родитель. Помнишь, как мы сидели вот так все семьей? Шумели сверчки, мама рисовала нас, но мы всегда жаловались на то, что она рисует не так как мы просим. Я хотел на картине быть в ковбойской шляпе, а ты хотел, чтоб на фоне был Сатурн. Но она говорила, что хочет запечатлеть реальные портреты. Кто бы мог подумать, что с этой реальностью она со временем связь потеряет, – с грустью сказал Питер.

– Питер, ты думаешь кому-то из нас передалась мамина шизофрения? – сказал профессор, не желая и дальше погружаться в ностальгию.

– Что? Ну конечно нет! У мужчин она начинает проявляться в двадцать – двадцать восемь лет, мы оба уже бы поняли, что больны. Мне бы точно жена намекнула. Я уверен, что от мамы мне передался талант к рисованию, а не болезнь, а почему ты спросил? – взволнованно спросил Питер, глядя на брата.

– Я замечаю в себе некоторые изменения, – сказал профессор, оперившись на спинку ротангового дивана.

– Какие такие изменения? – заинтересованно спросил Питер.

– Я опоздал на лекцию, однажды, перепутал номер аудитории для проведения лекции, в рассказах людей я вижу описание нашей матери, – сказал профессор, глядя вдаль.

– Это называете не шизофрения, а эмоциональное выгорание! Тебе надо в отпуск, больше отдыхать, найти занятие, которое тебя развлечет, на пример теннис! И чаще общение с семьей! – сказал Питер с улыбкой надежды на лице.

– Разумеется все так! Мне надо просто отдохнуть, завтра воскресенье, устрою себе прогулку на лодке по пруду в парке! – сказал профессор, понимая, что с братом они говорят на разных языках. Он знает себя лучше и отдыхать не собирается, по крайней мере, «отдыхать» в понятие брата.

Воскресенье началось с яичницы с беконом и научно-популярной передачи про Галактику «Сигара». В момент, когда ведущий начал рассказывать о сверхмассивной чёрной дыре, находящейся в самом центре галактики, зазвонил телефон.

– Я вас слушаю, – сказал профессор очень официально, зная, что звонит секретарь.

– Как у вас проходит воскресенье? – весело спросила женщина.

– Все отлично, спасибо! – сухо сказал профессор.

– Не хотите сходить сегодня на ледовое шоу? Оно будет в пять часов в ледовой аре…

– Нет, благодарю вас! У меня другие планы, – сказал профессор, перебив женщину обозначив отсутствия намерений на ее счет.

– Тогда до завтра! – смущенно сказала женщина.

В понедельник профессор приехал на лекцию к двум часам, как и было в расписании. Сегодня он не опоздал, не перепутал аудиторию. Он был собран и сосредоточен. Лекция должна начаться через пятнадцать минут. В еще пустую аудиторию зашла Анна, с которой вчера не состоялся поход на ледовое шоу.

– Профессор, утром я видела тут вашего брата, он к вам заходил с гостинцами? – спросила женщина с лукавой улыбкой.

– Питер был тут? – спросил профессор, в недоумении от навязчивого желания брата стремиться к общению с ним.

– Да, но он был утром, видимо не знал вашего расписания и подумал вы сегодня будете с утра, – сказала женщина.

«Да что тут творится, то женщина – копия его матери, разгуливает по коридорам словно призрак, то брат, оба будучи живыми, подумал профессор», – сказав:

– Да, скорее всего дело обстояло именно так! Наверное, хотел спросить, как я провел воскресенье, я пообещал ему что покатаюсь на лодке! – сказал профессор с надеждой, что брат ушел и не стал его дожидаться.

– Вы? На лодке? Не могу себе представить это! – рассмеялась женщина.

– Вот и я тоже! А сейчас прошу меня простить, студенты подходят, – строго сказал профессор.

Женщина поспешила удалиться.

Вечером профессор хотел позвонить брату и узнать, что ему нужно было сегодня, но решил этого не делать, чтобы не погружаться с ним в длительный диалог. Это было лишним. Но любопытство и вмешательство в его жизнь было недопустимо, и он решил расставить все точки над i. И набрал номер брата:

– Питер, ты сегодня приходил ко мне на работу? – настороженно спросил профессор.

– Да я утром заходил к тебе на работу, – сказал Питер после паузы.

– Но зачем? – удивленно спросил профессор.

– Твоя история про опоздание, рассеянность, про то что ты в рассказах людей видишь мать, показалась мне странной. Я позвонил в клинику, где лежит мама и мне сказали, что по поводу нее звонил секретарь с твоей работы. Спрашивала о диагнозе. В Университет я приходил поговорить с этой Анной. Зачем она выспрашивает о нашей матери. Но ее не было, я сел за ее компьютер и увидел, что она заменила время проведения лекции и аудиторию в графике. Ты ее сильно оскорбил отказом завести с ней отношения. Она пытается свести тебя с ума этими манипуляциями. Понимаешь? Она подсадила в твою голову идею о том, что ты унаследовал мамин недуг. Она хотела лишить тебя самого важного в жизни – рассудка! – сказал в гневе Питер.

– Питер ты слишком мнителен или просто бредишь! – эмоционально сказал профессор, не веря собственным ушам.

– Я вполне в своем уме! Держись от этой дамы по дальше, – настойчиво сказал Питер.

Профессор не мог уснуть, его тревожило большое количество мыслей. Зачем она это делала, для чего ей нужно было свести человека с ума.

Утром профессор приехал на работу, как обычно (один раз не считается) без опозданий. Но не дойдя до аудитории к нему подбежала секретарша.

– Профессор возвращайтесь домой, лекции сегодня не будет! – сказала, рыдая девушка.

– Что случилось? – с раздражением спросил профессор. Этой женщины было слишком много в его жизни в последнее время, сегодня все усугубляют слезы и что-то похожее на истерику. Такие женщины и доводят мужчин до ранних сердечных приступов, – подумал профессор, не желая даже говорить с ней о том, что она с ним проделывала, по теории его брата.

– Убит ассистент! Все в крови! Там полиция, – сказала женщина, вытирая слезы.

– Как это случилось? – удивленно спросил профессор.

– Все что я знаю, когда я зашла в кабинет, увидела его с торчащим в горле ножом для резки бумаги! – сказала женщина, вытирая пальцами слезы.

– Но полиция наверняка захочет со всеми нами поговорить? Я никуда не пойду, в конце концов тут бродит убийца! – сказал невозмутимо профессор, желая сделать из хаоса порядок.

Всех присутствующих вызвали на допрос. Продлилось это до позднего вечера. Придя домой профессор налил себе имбирного чая и подумал о том, что жизнь избавляется даже от таких безобидных любителей смешных рубашек, каким был долговязый ассистент.

Раздался телефонный звонок, это был Питер.

– Какого черта у вас там происходит? – спросил Питер немного испуганным голосом.

– Убийство произошло прям в кампусе, – устало сказал профессор, протирая очки.

– Это я знаю! Утром этим все новости пестрили! Я про то, кто его убил! – настойчиво спросил Питер.

– Полиция это выяснит, я уверен! – сказал профессор.

– Они уже все выяснили, включи новости. Задержали Анну, которая оказывала тебе «знаки внимания», на его месте мог быть ты, она опасная психопатка! – взволнованно сказал Питер.

– Не может этого быть, она не убийца! – сказал профессор, не веря словам брата.

– Полиция так не считает, она встречалась с этим ассистентом, у нее в доме нашли улики. Она ненормальная. У нее в подвале нашли семь икон и все они мироточили кровью. Понимаешь насколько все плохо? У нее нашли много странных книг про оккультизм и прочую ересь. Я рад, что она не тебя убила. Но думаю, ты был ее целью, – сказал Питер, волнуясь за брата.

– Я? О чем ты говоришь? – удивленно и раздраженно спросил профессор.