Ликованье! Ликованье
Голосов весенних –
Это внугреннее знанье,
Внугреннее зренье.
Это – воздыманье вала
Через все пределы.
Жизнь сама себя познала
И – взахлеб запела.
Когда у сердца нет границ,
Все знание лучей и птиц,
Все знание ручьев и трав
Вливается в его состав.
И сердце вещее тогда,
Как будто вешняя вода,
Как тающее естество,
Звенит про Бога своего.
Не спрашивайте – есть ли в мире Бог?
А только: есть ли я? Я – промельк, пена?
Или мой жар сердечный мир прожег
И светом стал без тени и без тлена?
Кого спросить мне? Кто мне даст ответ
о нас самих? И чья это забота?
Если меня на самом деле нет,
Что мне с того, что существует кто-то
другой… чужой… Он безразличен мне,
Как я ему… Но если в глубине
моей живет незыблемое «Я»,
то пусть ответит глубина моя…
Кушнеру
Не нужен общий замысел? Ну, да,
Я тоже так считаю… Он не вправе
быть, тот, кто от участья, от труда
совместного с Собою нас избавит.
Кто действует за нас, помимо нас;
Тот, для кого мы – винтики и числа…
Но если Он есть тайна наших глаз,
Невычисленность мирового смысла,
Который исчисляется, пока
трепещет и пульсирует под кожей,
И без единственного волоска,
без тени этой обойтись не может?..
Остановись… И ты тогда заметишь,
как легкий лист задумчиво повис
на тонком черенке. Июльский ветер
чуть-чуть качнул его… Остановись…
Замри вот здесь… Ведь началась сначала
сейчас, с минуты этой жизнь твоя.
Есть лес и небо. Ничего не стало.
Есть только лес и облако… А я?
Не знаю, где я, но и знать не надо –
Все долгое свечение зари,
весь этот лес теперь не просто рядом,
я словно вижу это изнутри.
Вон из того мелькнувшего просвета,
Из глубины, из сердца бытия –
Все то, что просквозило между веток,
И вздрагивает в каплях – это я…
А я и есть сосна. Сосна есть я.
Я это не однажды говорила.
Не мной душа кончается моя,
И не во мне моя таится сила.
И эта тайна до того проста,
что, кажется, ее и вовсе нету,
А есть лишь трепет легкого листа,
Да шум сосны, да переливы света.
И все. А Бог? А что такое Бог?
Да просто Тот, Кто разомкнул границы,
Кто уместиться сам в себе не смог,
Тот, Кто ни в ком не может уместиться.
Кто обладает миллионом глаз,
мильёном рук, планет и звезд и все же
Не может жить без каждого из нас,
Без нас с тобою обойтись не может.
И есть такой неведомый закон, –
небесный счет несчитанных усилий:
Мы умираем, чтоб не умер Он.
А Он бессмертен, чтобы все мы жили.
Как точен счет, как вывод строг
неумолимого закона:
Нужна не часть, а целый Бог,
чтоб дуб один расправил крону.
Чтоб до лилово-сизых туч
вершина темная достала,
чтоб стал он, словно Зевс, могуч,
нужна не часть. Туг части мало,
Не часть, а всё. Бог нужен весь,
Чтоб взмыла ввысь одна лишь птица.
В единый миг сейчас и здесь
Должна вся вечность уместиться.
Всё, что ни сделаешь, кроша
На части мир, всегда некстати.
Чтоб родилась одна душа,
Всего Себя вложил Создатель.
И потому при слове «Бог»,
При первых же раскатах Слова, –
Дух собран весь, Дух все возмог,
Всего себя отдать готовый.
– А после-то, а после что ж?
– А после – лес, а после – дождь,
А после – ветер и река,
А после – эти облака.
Как ночь приходит после дня,
Так вам – мой дух после меня.
Весь запах трав, весь птичий гам,
Все небо я оставлю вам.
– Но это было здесь всегда…
Была земля, была вода,
Был ветер, дождь, листва и свет –
Все это вечно было.
– Нет.
И океан был прежде сух.
И прежде сосен был их дух.
И много прежде бытия
Земли и неба было «Я».
Нет, я от вас не ухожу, друзья,
Но вы есть вы, а сосны – это я.
Да, вы есть вы, и твердою стеной
Вы каждый миг разделены со мной.
А целый лес, все небо – это я.
Перегородок нет у бытия.
И если ни береза, ни сосна
со мной не может быть разделена,
так неужели всем отрытый Бог
меж нами станет воздвигать порог?
Но если Бог от сердца отделен,
то я не я и Он не Он.
А вы забудьте обо мне,
Не думайте, не надо…
Мелькнула птица в вышине,
Пустых пространств прохлада…
Зачем вам я? Остался бор,
Задымленные горы
И непостижный тот раствор
Всей радости, который
Зовется речкой… и травой,
И лесом… Сохраните
Блеск неба, запах влажных хвой
И тоненькие нити
Берез. Луча косого вздрог
В скрещеньи черных веток…
А сердце… Сердце лишь пучок
Из трав, земли и света.
И невозвратных нет потерь –
Миры остались с вами.
Пучок распался? Что ж, теперь
Его свяжите сами.
Качнулся лист сырого клена,
И тихо дождь зашелестел.
Душа живет иным законом,
Обратным всем законам тел.
В ней нет земного тяготенья
И страха перед полной тьмой.
Ей все потери – возвращенья
Издалека к себе самой.
О, эти тихие возвраты!
Листы летят, в глазах рябя…
И все обрывы, все уграты
Есть обретение себя…
Придти в себя, чтоб в тишине
Сам Бог приблизился ко мне,
Чтоб отражение Его
Взошло из сердца моего.
Придти в себя, чтобы стеной
Никто не встал меж Ним и мной,
Чтобы на глади бытия
Взошло нетронугое «Я».
Не раздробляясь, не рябя…
Как высь в моря, придти в себя…
Бог не терпит других. Он один навсегда.
Вся безмерность – Его.
Тихо небо качает морская вода.
Никого.
Оглянись – лиловатые дали чисты,
Берег – тих.
Все, что видишь и слышишь вокруг, – это ты,
Нет других.
И затихла, как разом прервавшийся спор,
Боль твоя.
Не дробится душа, не раздроблен простор –
Ты есть я.
Мы не два, а одно. Ты есть я, я есть он.
Как ясны зеркала!
И та гладь, что разбилась в начале времен,
Вновь цела!
Что значит счастье?
Счастье – это
Не я. – Исчезновенье «я».
Совсем чиста душа моя,
Совсем порожняя посуда,
В которую втекает чудо
Из половодья бытия.
«Не я, не я», а только это
Сплошное половодье света,
Наплыв проточного огня.
Есть только он, и нет меня!
Вопросы? Но к чему вопросы.
Когда костер души разбросан
По всем мирам, и угольки
Его то здесь, то в поднебесьи, –
То звездной россыпью, то смесью
Лесов весенних и реки!..
О, этот ветер меж мирами,
Раздувший маленькое пламя
Души за страны, за края!
Великий ветер благодатный –
Мой дух. Так этот необъятный
И вездесущий – это я?!
Я есмь орган, но органист не я.
Во мне волна Его святого хмеля.
И тот разрушит песню бытия,
Кто нас смешает или нас разделит.
По лавишам бесчисленным скользя,
Он трогает мои живые раны.
Я есмь орган, но мне самой нельзя
Дотронуться до клавишей органа.
Я есмь орган. Но лишь Создатель мой,
вдохнув свой дух, играет на органе.
Я – глубь и тайна для себя самой,
Я оживаю от Его касаний.
Вот Он пришел – предвечный органист.
О, это свет, вонзенный в темень ночи!
Да будет звук мой первозданно чист,
Чтоб передать все то, что Он захочет.
В бескрайнем мире только Ты и я.
Во мне – волна божественного хмеля,
И тот разрушит песню бытия,
Кто нас смешает или нас разделит.
Бог кричал.
В воздухе плыли
Звуки страшней, чем в тяжелом сне. –
Бога ударили по тонкой жиле,
По руке или даже по глазу –
по мне.
А кто-то вышел, ветрам открытый,
В мир, точно в судный зал,
Чтобы сказать Ему: Ты инквизитор!
Не слыша, что Бог кричал.
Он выл с искаженным от боли ликом,
В муке смертельной сник.
Где нам расслышать за нашим криком
Бога
живого
крик?
Нет. Он не миф и не житель эфира, –
Явный, как вал, как гром, –
Вечно стучащее сердце мира,
То, что живет – во всем.
Он всемогущ.
Он болезнь оборет, –
Вызволит из огня
Душу мою, или, взыв от боли,
Он отсечет меня.
Пусть
Лишь бы Сам, лишь бы смысл Вселенной
Бредя, не сник в жару…
Нет! Никогда не умрет Нетленный –
Я
за Него
умру.
Не иудеи – иудея,
Не дети женщин – сына девы,
Не Иисуса Назорея,
А то, что там, меж ребер, слева…
Не Бога и не страстотерпца,
Разверзшего покров могилы,
Распяли собственное сердце
За то, что билось и томило.
За то, что ныло и болело,
И порывалось вон из клети,
Куда-то в вечность, за пределы,
Очерченные телом этим.
За то, что называло князем
Не князя мира (ком из глины),
За чувство тайной острой связи
С Незримым, Жгучим и Единым.
За это вечное волненье
Перед немым и непостижным,
И своевольное стремленье
Назвать неведомого ближним.
За то, что световые пятна
Ему чертили путь и сроки,
За этот трепет непонятный
От прикасанья звезд далеких.
Не чудотворца – страстотерпца,
Ушедшего в провал столетий,
Распяли собственное сердце,
И жили, смерти не заметив.
О нет, душа моя – не я,
Душа моя – совсем иное,
Не то листва, не то струя,
Не то пронизанное мною
Пространство, легкое, как сон,
Где ни пространств и ни времен.
Как липа, ветки наклоня,
Так, как закат в свои объятья, –
она вбирает всю меня,
А я не в силах – рук не хватит.
Мое блаженное бессилье,
Когда в томлении по ней,
Бессмертной – по душе своей –
Себе отращиваю крылья…
Не то листва, не то струя…
Не то, не та – опять иная…
И знает столько, сколько я
За сотню жизней не узнаю.
Ни знаний у меня, ни прав.
Но как хотела б в ней пропасть я
И, все на свете потеряв,
Найти единственное счастье:
Тот аромат, тот звук, тот свет, –
Нет, новое – не то – иное:
Любовь, в которой больше нет
Различий между ней и мною.
О проекте
О подписке