Облака ушли в кочевье
И во мхах текут ручьи…
Мы свободны. Мы – деревья.
Мы – не ваши. Мы – ничьи.
Он бродил по лесу и напевал это. Забредал в чащу, поднимал голову, запрокидывал лицо вверх. Смотрел, как качаются вершины. До чего хорошо! «Ну да – ничьи. И я – ничей. Никто меня не отбирает у этого всего. Никто, никто не встает между мной и ЭТИМ. А разве я без ЭТОГО – я? Я без этого всего – отрезанный ломоть, палец без руки, рука без тела». Он тихо засмеялся и лег на траву. «Разве я – только я? А эти деревья, небо, облака – уже не я? Сами по себе? Никто? Ну так и я никто. Не важно, – кто. – Только бы одно с ними».
И ведь это все БЕЗЫМЯННОЕ. Жизнь – безымянна. Она просто ЕСТЬ. И она – бесконечна. Я – конечный. А жизнь бес-ко-неч-на. И ЭТО – БЕСКОНЕЧНОЕ – ВО МНЕ. И потому от меня не отделить ни одной звезды, ни одного листка и ни одной живой души. Все это – я. Я сам – никто, а вместе!.. А вместе мы – всё.
Но ведь люди живут отдельно. Каждый сам по себе. И все так боятся быть обиженными, оскорбленными, обделенными… Иметь все небо и быть обделенными? Разве это возможно? Разве можно видеть дерево и не быть счастливым?
Он вдруг вспомнил одну церковную службу, когда ему в храме было вот так же, как здесь в лесу. И тогда ему показалось, что вот сейчас все обнимутся и поймут, что они братья и сестры по… Бесконечности. Все, все – братья и сестры.
Тогда звучал орган. Какой орган!
Вы никогда не слышали органа,
Иначе бы никто и никогда
Не оскорбил бы вас и не унизил
И не заставил бы дрожать от страха.
Ведь невозможно МОРЕ оскорбить.
Унизить НЕБО И доставить боль
Вершине горной.
То, что в нас болит,
То, что нас мучит,
То, что нас пугает,
– не мы.