От неожиданности Утехин отдернул руку. “Ерунда какая-то.” Снова высыпав осколки на пол, Леонид отряхнул ладони, вытер их о джинсы, поднялся и, подхватив метелку, хотел поднести ее поближе к глазам. Но то, что он принимал за предмет обихода, внезапно изогнулось у него в руках, взмахнуло кисточкой (которой он намеревался собирать стекла!) и, вывернувшись, заплясало по полу, извиваясь и сворачиваясь в упругие кольца.

Леонид не испугался – только несказанно удивился. Он мог бы принять это за змею – но змеи, он знал, холодные и голые. Его же нечто было теплым и шелковистым на ощупь. Секунду помедлив, бизнесмен крепко схватил его обеими руками – оно не сопротивлялось. “Ну, кисточка – это, не иначе, хвост. А где голова?” – С этой мыслью Утехин, надеясь заглянуть чудищу в глаза, начал быстро перехватывать руками вдоль его хребта (хребет, по крайней мере, у него был – Леонид чувствовал под пальцами изящные, будто игрушечные позвонки).

Нечто оказалось довольно длинным, а поиски его начала привели бизнесмена в совершенно неожиданную точку.

Некоторое время Утехин пребывал в совершенной растерянности. А потом, после нескольких минут недоуменного ступора, вынужден был признать, что держит в руках… собственный хвост.

“Вот те раз, – подумал он, – привет от старины Канта, что ли? Вещи начинают проявляться с самой неожиданной стороны?.. Ну, что же, герр Кант, наше вам… – Леонид повертел кончик хвоста в руке, – наше вам с кисточкой!” Кисточка согласно кивнула.

“А в самом деле, с чего бы это? Может, съел чего?” – Бизнесмен нервно дернул щекой. Неожиданное приращение хвоста представлялось совершенно невероятным.

Не менее невероятным было и то, что это новое приобретение Леонида жило своей собственной, не зависящей от хозяина жизнью. Хвост то сворачивался в кольцо, то играл кисточкой, шаловливо щекоча ею бизнесмена – и все это он проделывал без какого бы то ни было участия последнего, к вящему его удивлению и ужасу.

По правде сказать, Леонид, никогда не имевший хвоста, понятия не имел, как с ним управляться, и вряд ли смог бы даже просто пошевелить им, не говоря уже о фигурах высшего пилотажа, как то: отогнать кисточкой муху или переставить бутылку скотча с каминной доски на журнальный столик. Но какое это имело значение? Хвост-то был его – и вдруг такой суверенитет, чуть ли не по прибалтийскому варианту. “Скажешь спасибо, если он без агрессии, – тут же запульсировала беспокойная мысль, – а то еще удушит тебя… А что – очень просто: ночью обовьется вокруг шеи, придавит чуть-чуть – и пиши пропало. Про эту берлогу твою никто не знает. Мумифицируешься здесь, в своей Скандинавии. Найдут твою высохшую шкурку, когда Лужков до этих пятиэтажек доберется…”

“Да ты че – совсем обалдел? – Перебило рациональное начало утехинского сознания. – Ты о чем думаешь? Хвост? Какой еще хвост? У homo sapiens хвоста не предусмотрено…”

“Да, не предусмотрено… А – вот он, пожалуйста, собственной персоной, если можно, конечно, так сказать о хвосте…”

Леонид протянул руку – хвост не исчез. Бизнесмен дотронулся до него – хвост спокойно дался в руки. Утехин погладил его, потрепал кисточку. Хвост реагировал на ласку, как ручной зверек – поеживался от удовольствия, подрагивал спрятанными под шерсткой мышцами.

Рациональное начало, вынужденное признать нерациональную действительность, получило недопустимую перегрузку. Напряжение было слишком велико, бизнесмен чувствовал, что предохранители вот-вот потекут.

И снова, как он частенько делывал в затруднительных случаях, Леонид поставил на нечет. Аналитик в нем отключился, не успев устроить замыкание. Остался авантюрист. “Да, хвост, – подумал он, – как у чертика. Надушить его, повязать бант – и как раз получится черт те что и сбоку бантик. Да, черт те что… А может, уже и вся прочая атрибутика на месте?”

Бизнесмен быстро разулся и оглядел свои ступни. Ничего похожего на копытца не наблюдалось. “А про рога я и так знаю”, – успокоенно подумал он, снова завязывая шнурки: неверность жены Утехина давно не беспокоила, он и сам бывал довольно-таки ветрен.

“Значит, не черт, – решил Леонид, – что-то другое. А что?” Размышляя, он сосредоточенно вглядывался в очертания своего нового знакомого. Действительно, ничего демонического в хвосте, как будто, не обозначалось. Он был очень даже симпатичный хвостик – гибкий, покрытый блестящей шелковистой шерсткой густо-медового оттенка. А кисточка выглядела и вовсе прелестно – дымчато-палевая, мягкая, как шелк и такая же блестящая.

“Вообще, смахивает на львиный – и по масти, и по фасону… ну, да – “Леонид” в переводе с греческого и означает “львиный”, “произошедший от льва”. Львёночек, короче. А львёночку положен такой хвостик…”

“Львёночек, мать твою! – Заорало внезапно снова подключившееся Рацио. Оно уже отошло от шока и теперь подбиралось к рассудку Леонида с другой стороны. – Понравился ему шелковый хвостик! А павлиньего не хочешь? “Не желаю я хвостов от баранов и котов, подавайте мне павлиний – голубой, зеленый, синий! Буду по лесу гулять, красотою щеголять!” Ты подумай, куда ты с ним денешься?”

“Да, в самом деле, он такой большой… “Гибкий хвост под плащом он прятал…” Ну, хорошо, осенью – под плащом, зимой – под пальто… А летом? Кипр там всякий, Сейшелы… Море, пляж… А теннис? А сауна? А…”

Леонид почувствовал себя в ловушке: “Да что же это такое? ХВОСТ! У МЕНЯ – ХВОСТ!!! “Вы слышали, у Леньки Утехина – хвост в полтора метра длиной! Он поэтому уже две недели никуда из дому не показывается.” “Представляешь, Анечка, у мужа Томы Утехиной – … Да нет, ты не поняла, это не лечится…” “Э, Толян, ты “МК” вчерашний читал? Вот прикол – какой-то придурок из крутых отрастил себе хвостище. С жиру бесятся, не знают уж, куда бабки девать…”

Так все это, без сомненья, и будет. Он сделается посмешищем, забавой разномастного плебса, окружающего его со всех сторон. Вот уж натешатся те, кого он обошел и оставил позади! Как станут злорадствовать завистники! Леонид уже видел себя раздавленным и униженным, оплеванным и осмеянным…

…Продать все, купить остров где-нибудь в Тихом океане и жить там в полном одиночестве, только небольшой штат туземной прислуги. Тогда никто не узнает.

…Купить остров и сдохнуть там от тоски в окружении туземной прислуги.

…Тогда, может быть, хирургический вариант? Отсечь – и все. Купировать – как породистому щенку. Но разве можно быть уверенным, что хирург не растреплется, сохранит инкогнито даже за большие деньги? Такой соблазн – уникальный случай, диссертация, лавры, Нобелевская премия… Если только потом пристрелить доктора… Тоже нехорошо…

А может, самому? В его автомобильной аптечке лежат две ампулы с хлорэтилом. Заморозить – чик и нету. Поболит с недельку – и все.

Эта, последняя, идея уже готова была понравиться Леониду, как вдруг хвост беспокойно заворочался, шерсть на нем встала дыбом, по мышцам пробежала мелкая дрожь – и эта же дрожь колкими мурашками поползла по позвоночнику бизнесмена, волна холода пронизала его – от кончика хвоста до макушки…

Они уже составляли единое целое – Леонид и его злополучный хвост; имели одну на двоих систему кровообращения, общие нервы, одну и ту же химию. С ужасом Утехин понял, что никогда не решится избавиться от этого курьезного сюрприза судьбы – ни с помощью хирургического вмешательства, ни каким-нибудь иным способом. Он обречен до конца дней оставаться хвостатым. Все будет так, как в нарисованных им грустных комиксах.

– Да за что же, черт дери, за что? – Вскричал он в отчаянии. И вдруг с поразительной ясностью в его сознании высветился видеоряд, искусно смонтированный из картинок, которым он не придавал значения и которые до сего момента считал никак не связанными друг с другом.

“Не буди лихо, пока оно тихо”, – предостерегающе прокаркал адвокат. Встык к этим кадрам был подклеен его собственный безумный вопль: “Лихо! Лихо!” – и виски, расплавленной карамелью стекающий по обоям под звон разбитого о стену бокала. Далее через вспышку изображение выходило на убогую фигурку в застиранной пижаме, слишком темную на контровом свете в проеме распахнутой двери. “Вы меня разбудили!” – Визгливо орала она. Потом – через черное поле – сотрясающий косяк удар захлопнутой двери, пренебрежительно брошенное им: “Ишь ты, лихо одноглазое” и – на рапиде микшером выведенная, та же фигурка в дрянной пижаме, теперь сидящая, закинув ногу на ногу, в кресле прямо перед ним.

Этот последний кадр уже явно был результатом бессовестного монтажа – во-первых, Леонид никогда не пригласил бы к себе эту замухрышку, во-вторых, уровень качества сразу же выдавал подлог: у сидящей напротив женщины не было лица, вместо него зияла пустота, как если бы, прокеивая изображение на новый задник, инженер не сумел оторваться от хромакея исходника. “Какого же цвета у нее лицо? Синего?” – Машинально подумал Леонид. Как-то его записывали в останкинской студии для программы “Время деловых людей”. Режиссер тогда настоял на том, чтобы он сменил великолепный синий, отдающий в фиолетовое (Blue Balestro) пиджак на песочно-коричневый. “Вы же видите, он почти сливается с фоном выгородки, – говорил телевизионщик, – мы на монтаже не оторвемся от хромакея. Вместо пиджака на изображении будет дырка.”

Последняя – фальшивая – картинка с женщиной без лица держалась на экране утехинского сознания лишь несколько секунд. Но этого оказалось достаточно, чтобы Леонид понял все.

Лихо! Одноглазая некрасивая женщина, одинокая, никому не нужная, не найденная судьбой – трагический нечет русской мифологии, хроническая ущербная недоля (в отличие от благополучной круглой доли). Озлобленная – и потому злая, несчастная – и несущая несчастье, обиженная – и обижающая, всюду лишняя – и от этого лихая. Неустойчивость, стремящаяся нарушить любой баланс, непарность, вредящая всякой парности. Разлучница, разбивающая прочное супружество, черная кошка, проскакивающая между друзьями, болячка, с особой ревностью выбирающая “двойные” мишени: если доводилось сломать одну из двух рук или ног или повредить глаз, наши предки говорили: “Лихо одолело”.

И это-то Лихо он, Леонид, разбудил.

Слишком часто он ставил на нечет, с левой (нечетной) ноги беспошлинно переступал заказанные для прочих пороги; трижды (нечетное число раз) плюнув через левое (нечетное) плечо, пускался в авантюры, на которых другие ломали зубы – и побеждал.

И вот он – выпавший ему нечет, ассиметричный ответ Судьбы! Явился в виде не поддающегося дрессировке львиного хвоста!..

Из сведенного судорогой горла Леонида вырвалось что-то вроде сплющенного, лопнувшего еще в гортани “ах” – и он без сил упал в кресло, безвольно бросив руки с длинными, почти музыкальными пальцами, вдоль подлокотников.

Потянулись минуты странного безвременья. Казалось, вены отворили и выпустили всю кровь, а остатки жизни теплятся в высосанной оболочке лишь по инерции. Иногда по телу бизнесмена пробегала нервическая судорога, он вскидывался, как Петрушка на нитке, раскоординированно дергал то плечом, то коленом, всплескивал руками, издавал сдавленные, похожие на тявканье лисицы звуки – и снова впадал в обессиленное оцепенение. Временами он принимался грызть ногти, хотя даже в самом нежном возрасте не имел такого обыкновения. И грыз их быстро и суетливо, как белка – орех.

Наконец, тихая истерика отпустила его, трезвое – четкое (и четное!) сознание взяло верх: “Не может быть,” – подумал Леонид и запустил руку за спину, уже готовый поверить, что никакого хвоста не обнаружит.

Но хвост опередил его. Вполне благожелательно и, однако, все-таки чуть свысока, с оттенком этакой покровительственности, он похлопал его по плечу, как бы говоря: “Как это не может быть, когда – вот он я!”

Леонид застонал и снова откинулся в кожаное лоно, уже вновь готовый отдаться во власть истерики. Но хвост взял дело в свои руки – или во что там еще он мог его взять. Кисточка ткнулась Леониду в нос – раз, другой… начала навязчиво щекотать… Он отбивался, отталкивал пушистый палевый шарик – тот лишь встряхивался, топорщился и снова устремлялся в атаку. Леонид чихнул. Потом еще. Потом снова и снова. А коварная кисточка все щекотала и щекотала его ноздри.

Бизнесмен чихал, тряс головой, отмахивался от неугомонной кисточки, в перерывах между взрывами судорожно набирал в легкие побольше воздуха – и опять чихал.

Странно, но от этого становилось, как будто, легче. Вскоре он даже вновь обрел способность ругаться, и теперь, когда между двумя чихами выдавалась короткая пауза, крыл хвост с его кокетливой кисточкой на чем свет стоит.

Вскоре Леонид совсем выдохся. Носом пошла кровь. Хвост отступил и, выжидающе изогнувшись, склонил кисточку набок. Похоже, он был вполне удовлетворен результатами своих усилий.

Леонид утер выступившие на глазах слезы, отнял руку от лица и, оглядев себя, обнаружил, что рубашка сплошь закапана красным. Он шмыгнул носом, осторожно – боясь напачкать еще – выдохнул и слегка откинул голову, чтобы унять кровотечение.

Этот дьявольский приступ чиханья явно пошел ему на пользу – голова была легкая, будто совсем пустая. “Ну, и что теперь?” – Пронеслось в этой пустой голове. И тут, едва успев доформулировать сию нехитрую фразу, Леонид почувствовал, как некая сила буквально выворачивает его из кресла и задом наперед волочет вон из комнаты. От непривычки перемещаться таким способом он несколько раз оступился, рискуя упасть – и точно упал бы, но всякий раз что-то подхватывало его сзади и резким рывком возвращало в вертикальное положение.

Уже в коридоре Утехин сообразил, что это хвост тащит его куда-то, причем, весьма энергично.

– А ну-ка, стой! – Опомнившись, скомандовал Леонид.

Хвост – ноль внимания.

– Остановись, я тебе говорю, – бизнесмен возвысил голос, – ты, довесок к заднице, бесплатное приложение, атавизм…

Утехин изловчился и, схватив хвост обеими руками, хорошенько встряхнул его, надеясь, что тот образумится.

Но вразумления не состоялось. Или, вернее, состоялось, но совершенно иного рода. “Атавизм” вырвался, ощетинился и, свистя в воздухе подобно бичу, ринулся на Леонида.

В мгновение ока бизнесмен оказался на полу, лицом вниз. Без ожесточения, а так, для профилактики, в порядке прививки на будущее, хвост неторопливо вложил ему ума по традиционному мягкому месту. Потом отодвинулся на почтительное расстояние и высокомерно вздернул кисточку, недвусмысленно давая понять, что никакой фамильярности в обращении с собой не потерпит.

Едва Утехин, совершенно сбитый с толку этой спонтанной экзекуцией, поднялся и, смущенно отряхнувшись, устремил на кисточку вопросительный взгляд, хвост снова подхватил его и поволок к одному ему ведомой цели.

Леонид понял, что влип он крепко, что хвост взялся за него всерьез и будет тащить, как бы он, Утехин, этому не сопротивлялся.

– Э, послушай, – стараясь обернуться, обратился он к своему непрошенному поводырю, – послушай, давай я сам, а? Я пойду… пойду, куда ты хочешь… Только сам, а то… неудобно как-то…

Движение тут же прекратилось. Изогнувшись на манер вопросительного знака, хвост застыл в воздухе, ожидая. Леонид повернулся к нему лицом – длины хвоста вполне хватило для беседы vis-a-vis.

Не зная, как себя держать, Леонид улыбнулся (получилось кривовато и беспомощно) и, чтобы только не стоять болваном, обеими ладонями пригладил волосы. Смотреть на хвост прямо он избегал. Было как-то не по себе, внутри ворочалось чувство, похожее на стыд: его собственный хвост, пусть даже появившийся весьма таинственным образом, но все равно – ЕГО, ЧАСТЬ ЕГО ТЕЛА… обращается с ним, как со щенком, с недоноском… А он – дьявольски удачливый предприниматель, до сих пор не боявшийся ни Бога, ни черта, ни налоговой полиции, всю жизнь изящно балансировавший на грани закона и частенько – чего греха таить – довольно далеко (но всякий раз безнаказанно!) – заступавший за эту грань… Он, о чьих хладнокровии, рискованности и фантастическом везении ходили легенды… ОН – разговаривает с этим внезапно объявившимся… хвостом, прости Господи!.. – чуть ли не в просительном тоне!

Эти мысли вихрем пронеслись в мозгу Леонида. И тут же он опасливо покосился на хвост – не узнал ли тот их каким-нибудь неведомым образом, не рассердится ли?..

Хвост продолжал ждать, снисходительно наклонив кисточку. В ответ на взгляд Леонида он чуть дрогнул в направлении конца коридора – это было похоже на кивок, спокойно, но настойчиво напоминавший о необходимости следовать далее. Леонид обреченно вздохнул и, вяло всплеснув руками в изумлении от того, как быстро его укротили, потащился следом за хвостом.