Тяжелее всех ложилась эта необходимость на юношу-капитана. Не имея никого, кто бы мог быть ему настоящим помощником, бедный Дик Сэнд должен был работать и хлопотать больше всех и за всех. Правда, его черные добровольцы-матросы старались изо всех сил, ревностно исполняя каждое его приказание, но, в общем, они выказывали больше рвения, чем умения. Негоро мог бы, вероятно, быть полезнее молодому командиру, но он держался, по обыкновению, в стороне, хотя и не выказывал больше ни малейшего признака неуважения к новому капитану, очевидно, сообразив, что Дик Сэнд не потерпит дерзости. Действительно, юноша твердо решился отправить в трюм и даже заковать в кандалы мрачного португальца при первой же попытке к возмущению. Геркулес заранее обещал капитану Сэнду при первом требовании тащить каждого нахала двумя пальцами в карцер, а то и просто выкинуть за борт. Старая Нан могла бы заменить повара и приготовлять пищу для немногочисленных пассажиров судна, если бы понадобилось насильственно удалить теперешнего повара из его камбуза. Она соглашалась готовить обед в хорошую погоду. На случай же качки… Впрочем, Дик мало думал о возможных случайностях. Слишком много было у него забот ежедневных и ежечасных, чтобы увеличивать их число предполагаемыми осложнениями и опасностями.

Мы уже говорили о том, что он мог пользоваться только двумя инструментами: лагом и компасом. Все показания лага записывались самым тщательным образом, так что ежедневно можно было подсчитать, с приблизительной верностью, число миль, пройденное судном по указанному компасом направлению к американским берегам.

Компасов на «Пилигриме» было два. Один на обыкновенном месте, перед глазами рулевого, на корме, у колеса, другой в капитанской каюте, где он висел, укрепленный на одной из стен, или, по-морскому, переборок. Редкое судно имеет меньше двух компасов, необходимых для того, чтобы проверять показания сравнением. Рулевой компас помещался на невысоком столбе с металлической (медной) обшивкой, и такая же медная полукруглая крышка защищала его стекло от случайного падения какой-нибудь тяжести, позволяя только стоящему перед ним рулевому следить за указаниями магнитной стрелки. Дик Сэнд прежде всего растолковал своей команде важность этого инструмента и объяснил необходимость необычайной заботливости в обращении с незаменимыми стеклами. Слушая его повторные просьбы об осторожности, можно было думать, что какое-то смутное предчувствие подсказывало ему близость несчастья для одного из судовых компасов.

В ночь на 14 февраля Дик Сэнд находился на палубе у руля, не решаясь доверить его неопытной руке Тома, ввиду усиления ветра, который мог неожиданно перейти в шторм. При других обстоятельствах командир «Пилигрима» не преминул бы убрать верхние паруса из-за возможной опасности. Но Дик Сэнд знал, как трудно его волонтерам было справиться с постановкой всей этой массы полотна, и не решался повторять трудных маневров без настоятельной необходимости. Он предпочел оставаться всю ночь наверху, у руля, чтобы самому следить за каждым изменением погоды. К счастью, все обошлось благополучно, хотя качка значительно усилилась. Но на это уже никто не жаловался, не исключая даже миссис Уэлдон и маленького Джека, уверявшего, что он «приобрел настоящие морские ноги» и может ходить по палубе в самую жестокую бурю.

Дик Сэнд, улыбаясь, погладил белокурую головку ребенка. Затем он, наконец передав управление судном старику Тому и видя, что к рассвету ветер начал стихать, сошел в свою каюту, чтобы отдохнуть после тяжелой бессонной ночи.

Каков был его ужас, когда он нашел здесь, на полу, разбитым второй компас, висевший в каюте командира для того, чтобы тот всегда мог следить, правильно ли управляет судном дежурный рулевой.

Как могло случиться подобное несчастье? Как мог компас разбиться в такие мелкие куски, упав с такой небольшой высоты и к тому же на мягкий клеенчатый ковер каюты? Быть может, медные винты, которыми инструмент прикрепляется к переборке, ослабели настолько, что не смогли сдержать тяжести компаса во время сильной качки? Другого объяснения никто не мог придумать. Да и не все ли равно было, отчего случилось непоправимое несчастье?

Дик Сэнд был страшно расстроен этим случаем, хотя и старался скрывать свое беспокойство. Открыто он не мог никого обвинять в случившемся и потому не хотел высказывать своих смутных подозрений. Но не без ужаса думал он о том, что судьба «Пилигрима» зависит от единственного компаса, и еще строже, еще убедительнее просил свою черную команду обращаться осторожно с драгоценным инструментом.

Впрочем, несчастье с компасом было единственным прискорбным случаем со времени производства Дика в капитаны, как выражался маленький Джек. Видя, как хорошо юноша-командир справляется со своей трудной задачей, миссис Уэлдон немного успокоилась. В ней начинала пробуждаться уверенность в способностях смелого и добросовестного юноши, взявшегося быть защитником ее сына и командиром покинутого, осиротелого судна.

Действительно, способности и энергия Дика Сэнда развивались с изумительной быстротой. Сознание страшной ответственности, казалось, придавало необычайную силу юноше-капитану. По целым дням простаивал он у руля, передавая его только на несколько часов в сутки, когда ветер спадал и море становилось спокойнее, Тому или его сыну, молодому и сильному Бату, который вместе с другим юношей – Актеоном – становились мало-помалу приличными матросами.

Но все же советоваться, говорить по душам Дик мог только с миссис Уэлдон, к которой он ежедневно все больше привязывался.

– Видите, – говорил он ей не раз, разворачивая карту Тихого океана, – я старательно отмечаю, сколько миль проходим мы ежедневно, и надеюсь достигнуть берегов Америки дней через двадцать – двадцать пять, конечно, если направление и сила ветра не изменятся. По всей вероятности, мы придем куда-нибудь недалеко от Вальпараисо… Хотя, конечно, утверждать этого не смею, не имея возможности точно определять наше ежедневное положение. Ах, если бы я успел пройти курс навигации!^[14] Если б только догадался попросить капитана Гуля научить меня определять высоту солнца с помощью секстанта и хронометра!

Миссис Уэлдон старалась утешить юношу, сколько могла. Она понимала, что «Пилигрим» держит правильный курс, и надеялась на благополучный исход путешествия, хотя иногда ее сердце болезненно сжималось при мысли об опасностях, быть может, еще ожидающих ее маленького сына во время этого бесконечно длинного пути, совершаемого при таких неестественных и неблагоприятных обстоятельствах.

Маленький Джек был единственным существом, совершенно забывшим о случившемся несчастье. Он, конечно, сожалел об отсутствии доброго дяди капитана и милых старых матросов, которые рассказывали столько интересных сказок общему любимцу, но как-то утратил воспоминание о причине этого отсутствия. Несколько больше огорчало его то, что его лучший друг Дик почти не мог больше заниматься с ним гимнастикой, бегая взапуски по палубе и взбираясь на снасти. Избалованное дитя не раз упрекало своего друга в том, что он заважничал и разлюбил маленького Джека. Не без труда удалось миссис Уэлдон убедить своего сына в том, что капитану Дику теперь нет времени забавлять своего любимца, потому что он обязан думать о его безопасности. В конце концов ребенок понял или покорился необходимости и избрал себе нового любимца – Динго, который наблюдал за Джеком не менее внимательно, чем его старая нянька, заботливо оттаскивая резвого мальчика от каждого опасного места.

Что касается черных пассажиров «Пилигрима», то они работали изо всех сил, понемногу начиная входить в роль настоящих моряков. Обязанности боцмана как-то сами собой достались старику Тому, всегда пользовавшемуся особенным уважением своих товарищей. Он разделил всю команду на две смены, доставив, таким образом, каждому возможность отдыхать нужное число часов в сутки. При этом порядок на судне поддерживался не менее заботливо, чем во времена капитана Гуля, и даже так же точно, как и прежде, на носу брига постоянно находился дежурный впередсмотрящий на случай встречи с каким-нибудь судном. Так же заботливо выставлял молодой капитан обычные красные и зеленые огни на бортах своего судна, хотя опасность столкновения была почти невозможна в тех уединенных широтах, в которых находился «Пилигрим» в настоящее время. Одним словом, служба на осиротелом бриге исполнялась почти так же правильно и безукоризненно, как на всяком другом, и только страшная усталость, дававшая себя чувствовать юноше, доказывала неестественность условий этого исключительного плавания. Действительно, нелегко было пятнадцатилетнему мальчику довольствоваться какими-нибудь пятью часами отдыха в сутки при страшно напряженной работе и при постоянном нравственном волнении, вызываемом сознанием своей ответственности. Но сила воли его была велика, то же сознание ответственности доставляло ему возможность преодолевать свою физическую усталость и скрывать свое душевное беспокойство, чтобы не подрывать мужества доверившихся ему людей.

Дня три спустя после несчастного случая с компасом погода заметно изменилась. Ветер стих, как это всегда бывает при появлении тумана, и наступила пронзительная и холодная сырость. К вечеру туман усилился настолько, что с палубы нельзя было уже различить очертания верхних парусов. В такую погоду плавание становится опасным в оживленных бесчисленными судами европейских морях. Но здесь, в самой уединенной части Тихого океана, бояться столкновений было нечего, поэтому Дик Сэнд решился отдохнуть подольше, оставив вместо себя у руля старика Тома, на внимание и бдительность которого смело можно было положиться. Кроме того, на носу, по обыкновению, остался дозорным молодой Актеон; все же остальные пассажиры разошлись по койкам, радуясь возможности выспаться спокойно благодаря уменьшению качки. Все огни на палубе были потушены, и только сигнальные фонари на бортах слабо мелькали, отражаясь в молочной пелене тумана, как две тусклых звезды красного и зеленого цвета. Но лучи этих фонарей не долетали до палубы, огражденные высокими дощатыми ставнями, которые должны были отбрасывать весь свет на море для предупреждения идущих навстречу судов. Только на корме «Пилигрима» ярко горели два рулевых фонаря, свет которых сосредоточивался на блестящей медной покрышке компаса, и эта яркая полоса света, прорезывавшая темноту туманной ночи, усиливала непроницаемость мрака, сгустившегося вокруг освещенного пространства настолько, что самый внимательный глаз не мог бы разглядеть человека, неподвижно стоящего на его границе, в двух шагах от рулевого…

Старый Том спокойно простоял на своем посту уже около трех часов, внимательно следя за направлением магнитной стрелки компаса и не думая ни о чем, кроме наилучшего управления вверенным его добросовестности судном. Он слышал, как одна за другой били корабельные склянки (часы), исчисляя оставшееся до смены время, и мало-помалу начал впадать в особенное полузабытье, хорошо известное опытным рулевым и вызываемое слишком упорным вниманием зрения, сосредоточенного на одной блестящей точке. Явление это объясняется гипнотическими влияниями, еще мало исследованными, но уже безусловно признанными наукой. Морякам оно давно знакомо настолько, что командиры судов никогда не забывают предупреждать о нем новичков-матросов, остающихся у руля темной ночью, советуя им почаще отводить глаза от блестящей покрышки компаса, сосредоточивая внимание на окружающих предметах. Дик Сэнд упустил из виду подобное предупреждение, оставляя Тома на руле, и чем внимательнее и добросовестнее исполнял старый негр возложенную на него почетную обязанность, чем пристальнее не сводил глаз с блестящего пятна компаса, тем скорее и сильнее должно было сказаться на нем гипнотическое влияние этой единственной светлой точки посреди окружающего густого мрака. Действительно, около трех часов ночи старик впал в почти бессознательное состояние, ясно высказывавшееся в его каменной неподвижности, в безжизненном, как бы окаменелом выражении его черного лица. Правда, его рука продолжала сжимать рулевое колесо с прежней силой, но это было чисто машинальное усилие; ум же и сознание Тома отсутствовали, витая где-то очень далеко, в неведомых сферах!

Все это понял тот, кто давно уже наблюдал за старым негром, осторожно подкравшись к границе освещенного круга и неподвижно ожидая полной бесчувственности рулевого. С вытянутой рукой стоял повар Негоро больше получаса, не шевелясь и выбирая мгновение! Наконец он решился, быстро шагнул, осторожно согнувшись и промелькнув, как тень, мимо неподвижного рулевого, скрылся на другой стороне освещенного круга, в непроницаемом мраке туманной ночи. Но в это короткое мгновение рука Негоро успела коснуться компаса и что-то сунуть под его выпуклую крышку…

Если бы Дик Сэнд мог видеть происшедшее! С какой поспешностью, с каким ужасом отбросил бы он подальше таинственный предмет, положенный португальцем в непосредственной близости от магнитной стрелки. Но юноша спокойно спал, утомленный неделей тяжелого труда и постоянной бессонницы, а черный рулевой, очнувшийся после минутного забытья, не мог даже подозревать о случившемся несчастье. Он только протер глаза, недоумевая, как могло судно отклониться так далеко от указанного курса в то короткое мгновение, в которое он забылся непонятным ему самому образом. Один взгляд на часы убедил обеспокоенного Тома в том, что его непонятная рассеянность (иначе он не сумел бы назвать своего гипнотического состояния) продолжалась не больше трех минут.

А между тем магнитная стрелка показывала значительное изменение курса. Опытный моряк обратил бы внимание на подобное необъяснимое явление и стал бы искать его объяснения у старших матросов, даже у командующего судном. Но бедный негр подумал только, что бриг попал на одно из тех подводных течений, о которых так часто упоминал Дик Сэнд, и ограничился тем, что быстро сделал несколько оборотов рулевого колеса, чтобы исправить то, что называл своей оплошностью!..

А между тем кусок железа, искусно спрятанный португальцем под полукруглой покрышкой компаса, делал свое дело!.. К тому времени, когда юноша-капитан, бодрый и отдохнувший, появился на рассвете на палубе, чтобы сменить рулевого, близость железа уже настолько испортила правильность показания магнитной стрелки, что компас давал уклонение в сорок пять градусов, незаметное для всех, кроме преступника, испортившего последний инструмент, могший помочь «Пилигриму» найти правильный курс посреди громадной водной равнины. Несмотря на свою добросовестность, старый Том не счел нужным сообщать молодому командиру о своей минутной рассеянности, не придавая ей никакого значения, и капитан Сэнд взялся за руль, вполне уверенный в том, что держит правильный курс на запад, прямо на материк Южной Америки, в то время как судно его шло на сорок градусов в сторону, направляясь к югу, вдоль всего громадного океана, почти параллельно тем берегам, которых так мучительно нетерпеливо ожидала мать маленького Джека.