Внезапно салон опять осветился. Свет проникал в него с обеих сторон через огромные овальные стекла в стенах. Водные глубины были залиты электрическим светом. Хрустальные стекла отделяли нас от океана. В первый момент я содрогнулся при мысли, что эта хрупкая преграда может разбиться; но массивная медная рама сообщала стеклам прочность почти несокрушимую.

Морские глубины были великолепно освещены в радиусе одной мили от «Наутилуса». Дивное зрелище! Какое перо достойно его описать! Какая кисть способна изобразить всю нежность красочной гаммы, игру световых лучей в прозрачных морских водах, начиная от самых глубинных слоев до поверхности океана!

Прозрачность морской волны известна. Установлено, что морская вода чище самой чистой ключевой воды. Минеральные и органические вещества, содержащиеся в ней, только увеличивают ее прозрачность. В некоторых частях океана, у Антильских островов, сквозь слой воды в сто сорок пять метров можно прекрасно видеть песчаное дно, а солнечные лучи проникают на триста метров в глубину! Но электрический свет, вспыхнувший в самом лоне океана, не только освещал воду, но и превращал жидкую среду вокруг «Наутилуса» в жидкий пламень.

Если допустить гипотезу Эремберга, полагавшего, что вода в морских глубинах фосфоресцирует, то надо признать, что природа приберегла для обитателей морей одно из самых чарующих зрелищ, о чем я могу свидетельствовать, наблюдая игру световых лучей, преломляющихся в грани тысячи жидких алмазов. Окна по обе стороны салона были открыты в глубины неизведанного. Темнота в комнате усиливала яркость наружного освещения, и казалось, глядя в окна, что перед нами гигантский аквариум.

Создавалось впечатление, что «Наутилус» стоит на месте. Объяснялось это тем, что в виду не было никакой неподвижной точки. Но все же океанские воды, рассеченные форштевнем судна, порой проносились перед нашими глазами с чрезвычайной скоростью.

Очарованные картиной подводного мира, опершись на выступ оконной рамы, мы прильнули к стеклам, не находя слов от удивления, как вдруг Консель сказал:

– Вы желали видеть, милейший Нед, ну вот и смотрите!

– Удивительно! Удивительно! – говорил восторженно канадец, позабыв и свой гнев и свои планы бегства. – Стоило приехать издалека, чтобы полюбоваться на такое чудо!

– Да, теперь мне понятна жизнь этого человека! – воскликнул я. – Он проник в особый мир, и этот мир раскрывал перед ним свои самые сокровенные тайны!

– Но где же рыбы? – спрашивал канадец. – Я не вижу рыб!

– А на что они вам, милейший Нед? – отвечал Консель. – Ведь в рыбах вы ничего ровно не смыслите.

– Я? Да ведь я рыбак! – вскричал Нед Ленд.

И между друзьями завязался спор; оба они знали толк в рыбах, но каждый по-своему.

Известно, что рыбы составляют четвертый, и последний, класс позвоночных^[16]. Им дано очень точное определение: «Позвоночные – животные с двойным кровообращением и холодной кровью, дышат жабрами и приспособлены жить в воде». Рыбы подразделяются на костистых и хрящевых. Костистые – это рыбы, у которых костяной скелет; хрящевые – рыбы, у которых скелет хрящевой.

Канадец, возможно, слышал о таком подразделении, но Консель, более сведущий в этой области, не мог из чувства дружбы допустить, чтобы Нед оказался менее образованным, чем он. Поэтому он сказал:

– Милейший Нед, вы гроза рыб, искуснейший рыболов! Вы переловили множество этих занятных животных. Но бьюсь об заклад, что вы и понятия не имеете, как их классифицируют.

– Как классифицируют рыб? – серьезно отвечал гарпунер. – На съедобных и несъедобных!

– Вот так гастрономическая классификация! – воскликнул Консель. – А не скажете ли вы, чем отличаются костистые рыбы от хрящевых?

– А может быть, и скажу, Консель!

– А вы знаете, как подразделяются эти два основных класса?

– Понятия не имею, – отвечал канадец.

– Так вот, милейший Нед, слушайте и запоминайте! Костистые рыбы подразделяются на шесть подотрядов: primo^[17], колючеперые, с цельной и подвижной верхней челюстью, с гребенчатыми жабрами. Подотряд включает пятнадцать семейств, иначе говоря, почти три четверти всех известных рыб. Представитель подотряда: обыкновенный окунь.

– Рыба недурна на вкус, – заметил Нед Ленд.

– Secundo^[18], – продолжал Консель, – рыбы с брюшными плавниками, расположенными позади грудных, но не соединенными с плечевой костью. Подотряд включает пять семейств, и сюда относится большая часть пресноводных рыб. Представители подотряда: карп, щука.

– Фи, – сказал канадец с пренебрежением, – пресноводные рыбы!

– Tertio^[19], – продолжал Консель, – мягкоперые, у которых брюшные плавники находятся под грудными и непосредственно связаны с плечевой костью. Подотряд включает четыре семейства. Представители: палтус, камбала, тюрбо и так далее…

– Превосходные рыбы! Превосходные! – восклицал гарпунер, не признававший другой классификации, кроме вкусовой.

– Quarto^[20], – продолжал не смущаясь Консель, – бесперые, с удлиненным телом, без брюшных плавников, покрытые жесткой и слизистой кожей. Подотряд включает только одно семейство. Сюда относятся угревые: угорь обыкновенный, гимнот – угорь электрический.

– Посредственная рыба! Посредственная! – заметил Нед Ленд.

– Quinto^[21], – говорил Консель, – пучкожаберные, с цельной подвижной челюстью; жабры состоят из кисточек, расположенных попарно вдоль жаберных дуг. В этом подотряде одно семейство. Представители: морской конек, летучий дракон.

– Мерзость! Мерзость! – заметил гарпунер.

– Sexto^[22], – сказал Консель в заключение, – сростночелюстные, у которых кости, ограничивающие рот сверху, сращены, придавая полную неподвижность челюсти, – подотряд, порочащий настоящих рыб. Представители: иглобрюхи, луна-рыба.

– Ну, эта рыба только осквернит кастрюлю! – вскричал канадец.

– Вы хоть сколько-нибудь поняли, милейший Нед? – спросил ученый Консель.

– Нисколько, милейший Консель! – отвечал гарпунер. – Но валяйте дальше, любопытно послушать!

– Что касается хрящевых рыб, – невозмутимо продолжал Консель, – они подразделяются на три отряда.

– И того много! – буркнул Нед.

– Primo, круглоротые, у которых вместо челюсти одно срединное носовое отверстие, а позади черепа ряд круглых жаберных отверстий. Отряд включает лишь одно семейство. Представитель: минога.

– Хороша рыба! – сказал Нед Ленд.

– Secundo, селахии; жабры у них похожи на жаберные отверстия круглоротых, но с подвижной нижней челюстью. Отряд самый значительный в классе. Подразделяется на два семейства. Представители: акулы и скаты.

– Как! – вскричал Нед. – Скат и акула в одном отряде? Ну, милейший Консель, в интересах скатов не советую вам сажать их вместе в один сосуд!

– Tertio, – продолжал Консель, – осетровые. Жабры у них открываются, как обычно, одной щелью, снабженной жаберной крышкой, – отряд включает четыре вида. Представитель семейства: осетр.

– Э-э! Милейший Консель, вы приберегли на мой вкус лучший кусочек на закуску! И это все?

– Да, милейший Нед, – отвечал Консель. – И заметьте, что знать это – еще не значит узнать все, потому что семейства подразделяются на роды, виды, разновидности.

– Так-то, милейший Консель! – сказал гарпунер, взглянув в окно. – А вот вам и разновидности!

– Рыбы! – вскричал Консель. – Право, можно подумать, что перед нами аквариум!

– Нет! – возразил я. – Аквариум – та же клетка, а эти рыбы свободны, как птицы в воздухе.

– А ну-ка, милейший Консель, называйте рыб! Называйте! – сказал Нед Ленд.

– Это не по моей части, – отвечал Консель. – Это дело хозяина!

И в самом деле, славный малый, рьяный классификатор, не был натуралистом, и я не уверен, мог ли он отличить тунца от макрели. Канадец, напротив, называл без запинки всех рыб.

– Балист, – сказал я.

– Балист китайский, – заметил Нед Ленд.

– Род балистов, семейство жесткокожих, отряд сростночелюстных, – бормотал Консель.

Право, вдвоем они составили бы замечательного натуралиста!

Канадец не ошибся. Множество китайских балистов, со сплющенным телом, с зернистой кожей, с шипом на спинном плавнике, резвилось вокруг «Наутилуса», ощетинясь колючками, торчавшими в четыре ряда по обе стороны хвоста. Ничего нет прелестнее китайских балистов, сверху серых, белых снизу, с золотыми пятнами на чешуе, мерцавшими в темных струях за кормой. Между балистами виднелись скаты, словно полотнища, развевающиеся на ветру; и среди них я заметил, к величайшей радости, японского ската с желтоватой спиной, нежно-розовым брюхом и тремя шипами над глазом; вид настолько редкий, что самое существование его было в свое время поставлено под сомнение Ласепедом, который видел такого ската только в одном собрании японских рисунков.

В продолжение двух часов подводное воинство эскортировало «Наутилус». И покуда рыбы резвились и плескались, соперничая красотой расцветки, блеском чешуи и юркостью, я приметил зеленого губана, барабульку, отмеченную двойной черной полоской, бычка, белого с фиолетовыми пятнами на спине и закругленным хвостом, японскую скумбрию, чудесную макрель здешних морей, с серебряной головой и голубым телом, блистательных лазуревиков, одно название которых заменяет всякие описания, спарид рубчатых, с разноцветным плавником, голубым и желтым, спарид полосатых, с черной перевязью на хвосте, спарид поясоносных, изящно зашнурованных шестью поперечными полосами, трубкоротых, с рыльцем в форме флейты, или морских бекасов, некоторые представители которых достигают метра в длину, японскую саламандру, мурену, род змеевидного угря длиной в шесть футов, с маленькими живыми глазками и широким ощеренным зубами ртом, – всего не перечислишь…

Восхищению нашему не было предела. Восклицаниям не было конца. Нед называл рыб, Консель их классифицировал, а я восторгался живостью их движений и красотой формы. Мне не доводилось видеть таких рыб в их естественной среде.

Не стану описывать все разновидности, промелькнувшие перед нашими ослепленными глазами, всю эту коллекцию Японского и Китайского морей.

Рыбы, привлеченные, несомненно, блеском электрического света, стекались целыми стаями, их было больше, чем птиц в воздухе.

Внезапно в салоне стало светло. Железные створы задвинулись. Волшебное видение исчезло. Но я долго бы еще грезил наяву, если б мой взгляд случайно не упал на инструменты, развешанные на стене. Стрелка компаса по-прежнему показывала направление на северо-северо-восток, манометр – давление в пять атмосфер, соответствующее глубине в пятьдесят метров ниже уровня моря, а электрический лаг – скорость в пятнадцать миль в час.

Я ждал капитана Немо. Но он не появлялся. Хронометр показывал пять часов.

Нед Ленд и Консель ушли в свою каюту.

Я тоже вернулся к себе. Обед уже стоял на столе. Был подан суп из нежнейших морских черепах, на второе барвена, которая славится своей белой, слегка слоистой мякотью и печень которой, приготовленная особо, считается изысканнейшим блюдом, затем филейная часть рыбы из семейства окуневых, более вкусная, чем лососевое филе.

Вечером я читал, писал, размышлял. Когда же меня начало клонить ко сну, я лег на свое ложе из морской травы и крепко заснул, меж тем как «Наутилус» скользил по быстрому течению «Черной реки».