– О, не беспокойтесь об этом. Мой муж замолвит за вас слово. Я берусь устроить это. Зайдите ко мне на этих же днях. Постойте-ка, когда я буду дома?.. Завтра я еду в Синтру. В воскресенье мне неудобно… Лучше всего, если вы придете утром ровно через две недели.

Она подала ему руку в шведской перчатке, побрякивая золотыми браслетами, и села в карету.

Амаро стал ждать. Время было летнее, жаркое. Утром он служил обедню в церкви Св. Домингоса, а днем лениво бродил по комнатам или валялся в халате и мягких туфлях. По вечерам он ходил иногда прогуляться, но было очень душно, и тяжело дышалось. Амаро рано возвращался домой, заваливался на кровать и курил, мечтая о приятных перспективах. В ушах его постоянно звучали слова графили: «Не беспокойтесь, мой муж замолвить, за вас слово». Он уже видел себя священником в хорошем городе, в доме с огородом; богатые дамы подносили ему сласти, и он играл видную роль в городе.

Настроение Амаро было очень хорошее и спокойное в это время. Возбуждение, вызванное строгим воздержанием в семинарии, улеглось, благодаря связи с толстою, здоровенною пастушкою, которая заменяла в Ферао звонаря. Теперь он был спокоен и уравновешен, аккуратно исполнял духовные обязанности и мечтал о выгодном приходе.

Через две недели он снова явился к графине и поднялся наверх по красному ковру. На площадке лестницы сидел на скамейке, обитой красным сукном, лакей и спал, прислонившись, к стене. Амаро простоял минуту в колебании и уже собирался уходить, – когда услышал за перегородкою громкий мужской смех. Он смахнул носовым платком пыль с сапог, оправил манжеты и вошел, весь красный от волнения, в большую залу с желтыми драпировками. Посреди комнаты стояли, разговаривая, трое мужчин. Амаро приблизился к ним, бормоча извинения.

Высокий человек с седоватыми усами и в золотых очках обернулся в изумлении. Это был граф де-Рибамар.

– Я – Амаро, – сказал священник.

– Ах, отец Амаро! – ответил граф. – Как же, я знаю! Жена рассказывала мне о вас.

И он обратился к полному, почти лысому господину в белых брюках.

– Это тот священник, о котором я говорил вам. Это министр, – пояснил он, обернувшись к Амаро.

Амаро подобострастно поклонился.

– Отец Амаро, – сказал граф де-Рибамар: – воспитывался с детства в в доме моей жены. Мать её, очень набожная женщина, сделала из него священника. Где вы служили, падре?

– В Ферао, ваше сиятельство.

– Где это, Ферао? – спросил министр.

– В Гральерских горах, – сообщил поспешно стоявший рядом господин в синем сюртуке, с прекрасными густочерными бакенбардами и блестящими, напомаженными волосами, разделенными безукоризненным пробором.

– Там ужасная жизнь, – заявил граф. – Приход бедный, развлечений никаких, климат отвратительный…

– Я уже подал прошение о переводе в другой приход, ваше сиятельство, – робко заметил Амаро.

– Хорошо, хорошо, – сказал министр. – Это можно будет устроить.

– Оно будет вполне справедливо. Более того, это необходимо. Молодые и деятельные люди очень нужны в трудных приходах, в городах. Это ясно.

– Вы правы, – сказал министр, – но подобные назначения в хорошие приходы должны служить наградою за соответственные услуги.

– Конечно, – возразил граф, – но эти услуги должны носить профессиональный характер, т. е. оказываться церкви, а не правительству.

Господин с черными бакенбардами сделал жест протеста.

– Вы не согласны с этим? – обратился к нему граф.

– Я глубоко уважаю ваше мнение, граф, но позвольте мне высказать и свое. Священники в городах оказывают большое влияние на выборы в парламент. Они очень полезны нам. Почему, например, потерпели мы поражение в Томаре? Из-за враждебного отношения к нам духовенства; это было единственною причиною.

– Но это неправильно, – перебил его граф, – священники не должны оказывать давления на выборы.

– Извините… – попробовал было перебить его собеседник.

Но граф остановил его решительным жестом.

– Духовные лица, – сказал он тоном, проникнутым глубоким сознанием собственного достоинства, – могут и даже обязаны помогать правительству, действуя, так сказать, в виде тормаза, но отнюдь не должны впутываться в интриги… Извините, мой друг, но, по моему, это недостойно христиан.

– Но я – истинный христианин, ваше сиятельство! – воскликнул господин с черными бакенбардами. – Я – также либерал, но считаю, что при выборном правительстве необходимо… одним словом, при более солидных гарантиях…

– Послушайте, – перебил его граф, – неужели же вы не понимаете, что это дискредитирует духовенство и правительство?…

Отец Амаро молча слушал спор.

– Моя жена, наверно, желает видеть вас, – обратился к нему граф и приподнял ближайшую драпировку. – Войдите пожалуйста. Это отец Амаро, Жоанна.

Священник вошел в гостиную с белыми обоями и мебелью, обитою светлым кашемиром. Приятный полусвет придавал всей обстановке нежный оттенок прозрачности. Амаро увидел в углу дивана светлые, завитые волосы и золотые очки графини. Какой-то полный молодой человек сидел перед нее на низком кресле, опираясь локтями о широко расставленные колени и раскачивая черепаховое пенснэ, словно маятник. Графиня держала на коленях собаченку и гладила ее своею худою, красивою рукою по белой, как ватта, шерсти.

– Как вы поживаете, сеньор Амаро? – Собаченка заворчала. – Тише, Брильянт… Знаете, я уже говорила о вас. Министр как раз здесь.

– Я знаю, сеньора, – ответил Амаро стоя.

– Садитесь, пожалуйста, падре.

Амаро присел на край кресла и заметил только тогда, что в гостиной была еще одна дама, которая стояла у рояля и разговаривала с молодым блондином.

– Что вы поделывали, эти дни, сеньор Амаро? – Опросила графиня. – И скажите пожалуйста, где ваша сестра?

– Она замужем и живет в Коимбре.

– Ах, вот как! – сказала графиня, вертя кольца на руках.

Наступило молчание. Амаро сидел с опущенными глазами и смущенно проводил пальцами по губам.

– Отца Лизета нет сейчас в Лиссабоне? – спросил он.

– Он во Франции. У него сестра очень плоха. Он все такой же, как раньше, очень любезен и приветлив.

– Он уже очень стар, кажется? – спросил Амаро.

– Да, конечно, но он прекрасно сохранился.

И, обращаясь к стоявшей у рояля даме, графиня спросила:

– Неправда-ли, Тереза?

Амаро взглянул тогда на эту даму, и она показалась ему не то богинею, не то королевою. Контуры её плеч и груди были великолепны, черные, слегка волнистые волосы красиво обрамляли белое лицо с властным профилем, как у Марии-Антуанетты. Шея и руки были покрыты черным газом, под которым виднелась белая кожа. Она говорила тихим голосом на непонятном для Амаро языке, и красивый блондин слушал ее, покручивая холеные усы.

– Что, в вашем приходе был набожный народ, сеньор Амаро? – спросила священника графиня.

– Очень набожный.

– Только в деревнях можно теперь найти истинную веру, – заметила она тоном искреннего сожаления и стала жаловаться на неприятную необходимость жить в городе. Ей хотелось бы жить в имении покойной матери, молиться в маленькой, старинной часовне, болтать со славными, добрыми крестьянами их деревни.

Полный молодой господин засмеялся.

– Что вы говорите, кузина, разве это так приятно!

Красивый блондин подошел к графине и попрощался с нею. Амаро пришел в восторг от его стройной фигуры и голубых глаз; заметив, что он уронил перчатку, Амаро подобострастно наклонился поднять ее. Когда он вышел, Тереза, подошедшая было к окну и выглянувшая на улицу, уселась в кресле в ленивой позе и флегматично спросила полного господина:

– Не пора-ли нам уходить, Жоан?

– Ты знаешь, что отец Амаро воспитывался вместе со мною? – спросила ее графиня.

Амаро покраснел, почувствовав, что Тереза устремила на него свои черные, влажные глаза.

– Вы живете теперь в провинции? – спросила она, позевывая.

– Да, сеньора, я недавно приехал.

– Представь себе, какая ужасная там жизнь, – сказала графиня. – У церкви испорчена крыша, постоянно все занесено снегом, приход состоит из одних пастухов. Я уже просила министра, чтобы отца Амаро перевели куда-нибудь. Попроси и ты тоже.

– А знаешь, на кого похож падре? – перебила ее Тереза.

Графиня стала пристально разглядывать Амаро, а полный господин даже надел пэненэ.

– По моему, он похож на прошлогоднего пианиста? Я не помню сейчас его имени.

– Ах, да, на Жадеита. Это верно, только волосы у него не такие.

– Еще бы. У того не было тонзуры.

Амаро покраснел до ушей. Тереза встала, подобрав роскошный шлейф, и села за рояль.

– Вы умеете играть на рояле? – спросила она, обращаясь к Амаро.

– В семинарии нас учили немного, сеньора.

Она быстро пробежала рукою по клавишам и заиграла отрывок из Риголетто. Амаро был очарован. Роскошная гостиная со светлою обстановкою, страстная игра, белая шея Терезы под черным газом, её божественные волосы, все это окружало его особенною, романическою атмосферою; ему чудилось, что он провел всю жизнь на дорогих коврах, в каретах, обитых шелком, слушая чудную музыку и наслаждаясь упоительною любовью.

Тереза кончила отрывок из Риголетто и запела старинную арию Гайдна.

– Браво, браво! – воскликнул министр, появляясь у двери и апплодируя. – Прелестно, прелестно, очаровательно.

– У меня просьба к вам, сеньор Коррена, – обратилась к нему Тереза, вставая.

Министр галантно подошел к ней.

– Чем я могу быть полезен вам, сеньора?

Граф тоже вошел в гостиную, продолжая разговор с господином с бакенбардами.

– Мы с Жоанною решили обе обратиться к вам.

– Но в чем же дело? – спросил министр, удобно усаживаясь в кресле, с довольным выражением на лице. – Это что-нибудь серьезное? Боже мой, даю вам торжественное обещание….

– Ну-ка, скажите, – перебила его Тереза, – какой из свободных сейчас приходов вы считаете лучшим?

– Ах, так вот в чем дело! – протянул министр, поняв просьбу дам и переводя взгляд на Амаро, который густо покраснел.

Господин с бакенбардами поспешил вмешаться в разговор и дать справку.

– Лучшим свободным приходом следует считать теперь Лерию, главный город области и местожительство епископа.

– Лерия? – сказала Тереза. – Там еще есть какие то развалины?

– Старый замок, сеньора.

– Лерия вполне подойдет.

– Но позвольте пожалуйста. Это ведь город и вдобавок епархиальный. Отец Амаро еще молод.

– А вы сами, сеньор Коррена, разве вы не молоды? – спросила Тереза.

Министр поклонился ей с любезной улыбкою.

– Замолви-же и ты словечко, – попросила графиня мужа.

– Мне кажется, что это излишне. Бедный Коррена побежден. Кузина Тереза назвала, его молодым.

– Но позвольте, – запротестовал министр, – ведь это вовсе не комплимент. Я, кажется, действительно не стар.

– О, несчастный! – воскликнул граф. – Припомни хорошенько, ведь в 1820 году ты участвовал в заговоре.

– Ах, ты, клеветник! То был мой отец.

Все засмеялись.

– Итак, сеньор Коррена, вопрос решен, – объявила Тереза. – Отец Амаро переводится в Лерию.

– Хорошо, хорошо, я подчиняюсь вам, – сказал министр с жестом покорности. – Но это деспотизм.

– Thank you, – ответила Тереза, протягивая ему руку.

Граф подошел к Амаро; тот встал.

– Ваше назначение решено, – сказал он. – Коррена сам переговорит с епископом. Через неделю вы получите официальное извещение о переводе. Можете быть вполне спокойны.

Амаро поклонился и подобострастно подошел к министру, стоявшему у рояля.

– Благодарю вас, ваше превосходительство…

– Я тут не причем. Это все графиня, – ответил тот, улыбаясь.

– Ваше сиятельство, благодарю вас, – обратился он к графине, низко кланяясь.

– Что вы! Поблагодарите Терезу. Она, по-видимому, хочет замолить грехи.

– Сеньора… – обратился Амаро к Терезе.

– Не забывайте меня в своих молитвах, отец Амаро, – ответила она и снова села за рояль.

Через неделю Амаро узнал официально о своем новом назначении. Проведенное им в доме графини утро неизгладимо запечатлелось в его памяти. В ушах его постоянно звучала ария из Риголетто, а воображение рисовало белые руки Терезы под черным газом. У него стучало в висках при мысли, что ему придется, может быть, исповедывать такую божественную женщину и чувствовать прикосновение её черного шелкового платья к его старой потертой рясе, в полумраке и приятной близости исповедальни.

В одно прекрасное утро он попрощался с теткою и уехал на место службы.