Читать книгу «Снеговик» онлайн полностью📖 — Жоржа Санда — MyBook.
image

– Да, потому что оно дошло до моих ушей еще в Стокгольме; но я не обратил на него особенного внимания, и я уже не помню…

– Послушайте, майор, – начал молодой лейтенант, – раз вы знаете этого Вальдо, объясните нам, кто он такой и что он делает. Я ничего еще о нем не знаю.

– Если это удастся майору Ларсону, значит, он человек весьма умелый, – заметила Маргарита. – Что до меня, то я столько всего наслышалась о Христиане Вальдо, что заранее обещаю не поверить ни слову из того, что мы о нем сейчас услышим.

– Однако, – отвечал майор, – честью готов поклясться, что не скажу ничего, о чем не осведомлен как следует. Христиан Вальдо – итальянский актер, разъезжающий из одного города в другой, развлекает народ своими славными шутками и неистощимым весельем; спектакли его состоят из…

– Это мы знаем, – перебила Маргарита, – нам даже известно, что он дает представления то в гостиных, то в тавернах, сегодня во дворце, а завтра в хижине, беря втридорога с богачей, но часто совсем задаром играя для народа.

– Забавнейший чудак, – заметил Кристиано, – что-то вроде паяца.

– Паяц или нет, а человек он необыкновенный, – продолжал майор, – больше того, отважный. Я видел, как в Стокгольме месяц тому назад он храбро дрался с тремя разъяренными пьяными матросами; один из них чуть не побил молоденького юнгу, а возмущенный Христиан Вальдо вырвал у него из рук его жертву. В другой раз этот Христиан кинулся в огонь, чтобы спасти старушку, и всегда отдавал почти весь свой заработок тем, кто вызывал в нем жалость. Наконец, в предместье люди его так полюбили, что, говорят, он вынужден был уехать потихоньку, чтобы ему не устроили торжественных проводов.

– А также, – сказала Маргарита, – чтобы не снимать маски: а то власти начали уже опасаться столь популярного незнакомца и думать, не русский ли он шпион, готовый поднять какой-нибудь мятеж, когда придет время.

– Вы полагаете, – сказал Кристиано, – что этот чудак – ибо, как видно, он все же чудак – русский шпион?

– Ну нет, этому-то я не верю, – ответила Маргарита, – я не из тех, кому всегда хочется, чтобы под обличьем доброты и щедрости скрывались дурные намерения.

– Но зачем эта маска? – спросила одна из девушек, жадно слушавшая офицера. – Зачем он всегда надевает черную маску, когда входит в свой театр и выходит оттуда? Может быть, чтобы изобразить итальянского арлекина?

– Нет, он ведь никогда не играет сам в спектакле, который дает публике. Причина тут есть, только никто ее не знает.

– Может быть, – предположил Кристиано, – чтобы скрыть какой-то изъян?

– Поговаривают, что ему нос отрезали, – сказал кто-то из молодых людей.

– А другие уверяют, – добавил третий собеседник, – что это писаный красавец и что хозяева дома, где он остановился в предместье, и еще несколько человек, с которыми он подружился, видели его лицо.

– Кажется даже, – продолжал майор, – он вовсе и не маскируется, если можно так сказать, внутренне; что до его лица, то тут мнения разделяются. Молодая перевозчица, сходившая с ума от любопытства, добилась того, что он снял маску, и ей стало дурно: она увидела череп.

– Положительно, этот Вальдо – воплощение дьявола, – сказала Маргарита, – если он умеет по желанию прикинуться то красавцем, то привидением. А вам, барышни, не хочется поглядеть на него?

– А вам самой, Маргарита?

– Честно говоря, все мы горим этим желанием, и все-таки нам очень страшно.

– Говорят, что он приедет сюда? – спросила одна из девиц.

– Говорят даже, что он уже здесь, – ответил майор.

– Как, неужели? – вскричала Маргарита. – Он приехал? Мы его увидим? Он, может быть, здесь, на бале?

– Ну, сюда ему было бы трудно попасть, – проговорил Кристиано.

– Почему трудно?

– Потому что фигляр не посмеет появиться в хорошем обществе в качестве приглашенного.

– Ба! Похоже, что этот шутник отважится на все, – сказал майор. – Маска и лицедейство неразлучны с его именем; но утверждают, и это весьма возможно, что под другим именем и без всякой маски он расхаживает по улицам Стокгольма, проникает в дома и что на гуляньях и в самых людных тавернах, заводя разговор о нем, никогда не знаешь, нет ли его где-то рядом и не он ли сам говорит с вами в эту минуту.

– Ну, раз так, – заметил Кристиано, – то можно ли вообще что-нибудь толком о нем узнать? Чего доброго, он сейчас тут, среди нас, в этой комнате!

– Ну уж нет! – возразила Маргарита, обведя глазами стены. – Тут все друг другу знакомы.

– Но меня-то никто не знает? Может быть, я и есть Христиан Вальдо!

– Тогда где же ваш череп? – смеясь, сказала одна из девушек. – Без маски и без черепа вы только мнимый Вальдо! Кстати, господа, кто-нибудь скажет нам, откуда известно, что он приехал?

– Могу вам сказать, – предложил майор, – как я узнал об этом. Какой-то неизвестный попросил здесь пристанища, ему сказали, чтобы он шел на хутор, потому что в доме полно народу. Он назвал себя, показал письмо мажордома Юхана, пригласившего его от имени своего господина, барона, развлечь собравшееся общество. Не знаю, нашелся ли для него уголок в замке или в другом месте. Но что он приехал – это верно.

– Кто вам это рассказал?

– Сам мажордом.

– И он был в маске?

– Да, в маске.

– Как же он выглядит: высокого роста, толстый, статный, кривоногий?

– Об этом мне было незачем расспрашивать, я его своими глазами видел в Стокгольме, хотя и в маске. И знаю, что он высок, строен и легок, как олень.

– Может быть, в прошлом он канатный плясун? – заметил Кристиано. Казалось, что разговор уже перестал его занимать и поддерживал он его только из вежливости.

– Нет, что вы, – возразила Маргарита, – это человек, получивший отличное образование. Все в восторге от его пьес – они написаны прекрасным стилем и остроумны.

– А кто докажет, что писал их он сам?

– Люди, сведущие в старой и новой словесности, утверждают, что там ничего не заимствовано. Эти балаганные пустячки, иногда, как говорят, сентиментальные, явились литературным событием в Стокгольме.

– Как вы думаете, мы услышим его завтра? – посыпались вопросы со всех сторон.

– Весьма возможно, – ответил майор, – но если барышням не терпится это узнать, я берусь сам отыскать его и спросить у него об этом.

– Сейчас, в полночь? – спросил Кристиано, поглядев на стенные часы. – Бедный малый, должно быть, давно уже спит. А я-то думал, что графиня Маргарита собиралась представить на обсуждение общества более важное предложение.

– Да, действительно, – воскликнула Маргарита, – мне хотелось предложить вам устроить маленький бал в своей компании. Признаюсь, я здесь новенькая, настоящая дикарка; всего два-три дня, как мы с вами знакомы, но все, кто здесь присутствует, оказали мне прекрасный прием и были со мной так предупредительны, что я беру на себя смелость сказать… Пусть уж господин Гёфле будет так любезен и все вам расскажет сам.

– Дело вот в чем, – начал Кристиано, – графиня Маргарита, как она только что вам сказала, сущая дикарка. Она ничего не умеет, даже танцевать; она неприглядна сверх всякой меры и хромает не меньше, чем наш знаменитый ученый муж Стангстадиус. Помимо того, она неуклюжа, рассеянна, близорука… В общем, чтобы согласиться с ней танцевать, нужна немалая толика истинно христианского милосердия, ибо…

– Довольно, довольно, – вскричала, смеясь, Маргарита, – вы описали мою особу в самых уничижительных тонах, но я все же вам благодарна. Теперь все ждут таких ужасов, что если я хоть кое-как выйду из положения, все будут в восторге! Я хочу дебютировать в небольшом кругу, и если все хотят того же, то мы немножко потанцуем в галерее. Оркестр в большой зале так грохочет, что нам иной музыки не потребуется.

Некоторые молодые люди сразу же устремились к Маргарите, желая стать ее партнерами. Она поблагодарила их, сказав, что Христиан Гёфле заранее уже принес себя в жертву.

– Да, это так, господа! – весело вскричал Кристиано, беря своей рукой в перчатке ручку Маргариты. – Пожалейте меня, и отправимся на пытку!

В одно мгновение место было выбрано, и начался контрданс. Маргарита попросила освободить ее от участия в начинавшейся кадрили.

– Вы ужасно взволнованы, – заметил Кристиано.

– Это верно, – ответила она, – сердце у меня бьется, как у птицы, которая впервые выпорхнула из гнезда и не окончательно уверена в том, что у нее есть крылья.

– Видимо, первый бал – это важное событие в жизни девушки, – сказал наш искатель приключений. – Через год, когда вы в сотый раз пойдете танцевать, вспомните ли вы случайно имя и лицо скромного смертного, которому выпала честь и счастье направлять ваши первые шаги?

– Да, безусловно, господин Гёфле, это воспоминание всегда будет связано с самым сильным волнением в моей жизни, со страхом перед бароном и с радостью освобождения от него усилием воли, на которое я не считала себя способной и на которое, конечно, вы с вашим дядей вдохновили меня.

– А знаете что, – сказал Кристиано, – теперь я не очень-то верю в ваше отвращение к барону.

– Почему же?

– Вас, во всяком случае, гораздо больше пугала необходимость танцевать на людях, чем танцевать с ним.

– И, однако, я с ним не танцевала, а с вами танцую.

Кристиано невольно сжал пальчики Маргариты, но она подумала, что это знак, что пора вступать в танец, и, раскрасневшись от удовольствия и робости, последовала за ним; они смешались с веселой толпой, где вскоре она почувствовала себя совсем уверенно, ибо ее изящество и легкость давали ей на то неоспоримое право.

– Ну вот, кажется, уже и не страшно, – сказала она, возвращаясь на место, в то время как другая четверка начинала новую фигуру.

– Очень уж вы расхрабрились, – отвечал Кристиано. – Я надеялась, что на что-то пригожусь, да, видно, вы успели отрастить себе крылышки и, того гляди, упорхнете с первым встречным.

– Только не с бароном! Но скажите же, отчего вы все-таки решили, что я преувеличила свою неприязнь к нему?

– Боже ты мой! Я вижу, что вы страстно любите танцы, а значит, праздники и роскошь; всякая страсть имеет свои последствия. А если удовольствие – цель, то богатство – средство.

– О, неужели вы находите, что я такая глупенькая и такая дурнушка, что мне не получить богатства иначе, как выйдя за старика?

– Так вы признаетесь, что богатство для вас условие замужества?

– Если бы я ответила «да», то что бы вы обо мне подумали?

– Ничего плохого.

– Да, я всего-навсего стала бы одной из многих, и поэтому вы обо мне ничего хорошего не подумали бы.

Отдыхая после третьей кадрили, которую танцевала их пара, они вновь вернулись к этому щекотливому разговору.

Маргарита сама вызвала Кристиано на откровенность.

– Признайтесь, – начала она, – вы презираете девушек, идущих замуж ради богатства, как Ольга, например, которая находит барона красивым сквозь бриллиантовую призму собственных грез.

– Я никого не презираю, – ответил Кристиано, – от роду я человек терпимый, а может быть, грани моей добродетели просто поистерлись от соприкосновения со светом. Меня восхищает то, что выше суждения света, а к тем, кто следует общему течению, я отношусь с философским равнодушием.

– Восхищает, говорите вы? Не чересчур ли дорогая плата за столь естественную вещь, как бескорыстие? Но я не требую так много, господин Гёфле, мне нужно только ваше уважение. Поверьте, прошу вас, если я не буду стеснена в выборе, я послушаюсь зова сердца, а никак не корысти. Даже если мне никогда не придется носить кружева на рукавах, атласные бантики на платьях и не суждено танцевать при свете тысячи свечей под звуки тридцати скрипок, гобоев и контрабасов, я чувствую себя в силах принести эту огромную жертву, чтобы сохранить свободу чувств и чистую совесть.

Маргарита говорила с жаром. Возбужденная танцем, она ничего не старалась скрыть; благородная романтическая душа ее сквозила в сверкающих глазах, лучезарной улыбке, в этом порыве птицы, рвущейся в облака, в светлых кудрях, змейками струившихся по белым плечам, во взволнованном голосе, словом – во всем ее обаятельном существе. Кристиано был ослеплен, и, точно во сне, сам не зная, что говорит, он вдруг задал Маргарите странный вопрос:

– Все же вы никогда не полюбили бы человека не вашего круга, и если бы, наперекор разуму, сердце ваше склонялось в пользу бедняка, человека без имени, без состояния… скажем, к Христиану Вальдо, полагаю… вы бы устыдились и сочли бы себя в разладе с собственной совестью?

– К Христиану Вальдо! – удивилась Маргарита. – Почему к Христиану Вальдо? Вы выбрали весьма странный пример!

– Чрезвычайно странный, и я это сделал намеренно. Когда исходят от противного… Возьмем такой пример: предположим, этот Христиан Вальдо, которого я совершенно не знаю, обладает смелостью, умом, благородным сердцем, которым его только что наделяли, но вместе с тем неразлучен с бедностью, неизменной спутницей его приключений, и именем, которое им взято, надо полагать, не из тех, что записаны на пергаменте…

– И с головой мертвеца.

– Нет, без головы мертвеца. Так вот, предположим, что вам пришлось бы выбирать себе в мужья между этим человеком и бароном Вальдемора.

– Я приняла бы очень простое решение; я бы вовсе не вышла замуж.

– Если только под маской этого Христиана не оказался бы молодой прекрасный принц, вынужденный скрываться по соображениям государственной важности.

– Полноте, – ответила Маргарита, – еще один царевич Иван, бежавший из тюрьмы{24}, или новоявленный Филипп Третий, избегнувший своих убийц!{25}

– И в этом случае, настоящий он или мнимый, он в ваших глазах заслужил бы прощение.

– Что вы хотите, чтобы я вам ответила? Итальянский шут не может служить для сравнений, если уж говорить серьезно.

– Это справедливо! – отрезал Кристиано. – Вот и конец; пусть же он будет легок нам, ибо это горсть земли, брошенная на роман под названием «Первый контрданс».

Но этому контрдансу не суждено было окончиться по хореографическим законам. Ибо Стангстадиус, закончив наконец вечернюю трапезу, которую он назвал закуской между ужином и встречею Нового года, вышел в эту минуту из буфетной. Вечно увлеченный какой-то высокой мыслью, вызванной приятной работой здорового желудка, он наткнулся по пути на маленький бал и пошел напролом без церемоний, задевая кавалеров, грациозно выделывавших па аван-де, и то и дело наступая на ножки танцующим дамам, словно шел по камням. Он так смешно ковылял из-за своей хромоты, что все покатились со смеху. Вся фигура танца была смята, и молодые пары, взявшись за руки, завели шумный хоровод вокруг кавалера Полярной Звезды, который, не желая оставаться в долгу, сам принялся припрыгивать не в такт, к вящей потехе всей компании. Но увы! они так развеселились и распелись, что в большой зале наконец обратили на это внимание.

Оркестр закончил последнюю ритурнель, а молодежь даже этого не заметила. Распевая, она плясала вокруг Стангстадиуса, который сравнивал себя с Сатурном, окруженным своим кольцом. Прибежала графиня Эльфрида и, увидя, что племянница ее неожиданно исцелилась, пришла в негодование, с которым на сей раз не смогла совладать.

– Дорогая Маргарита, – сказала она резким, дребезжащим голосом, – ты очень неблагоразумна; ты забыла, что у тебя вывих, а с этим шутить опасно. Я только что говорила с нашим домашним врачом: он назначил тебе на эту ночь полный покой. Пожалуйста, уходи сейчас же отсюда вместе со своей гувернанткой, она уложит тебя в постель и поставит компресс. Поверь, это лучшее, что ты можешь сделать.

И она добавила совсем тихо:

– Изволь повиноваться!

Раскрасневшаяся Маргарита сразу стала бледной и то ли от досады, то ли от огорчения не могла сдержать две крупные слезинки, блеснувшие на длинных ресницах и покатившиеся по щекам. Графиня Эльфрида поспешно схватила ее за руку и увлекла за собой, добавив шепотом:

– Ты сегодня поклялась делать одни глупости. Ты за это поплатишься. Я простила тебе то, что ты не хотела танцевать с хозяином дома; он действительно мог поверить, что ты нездорова. Но плясать с другим означает вести себя вызывающе по отношению к барону, и я не могу допустить, чтобы он это сам заметил.

Кристиано пошел вслед за Маргаритой, ища способа обезоружить или отвлечь ее тетку, если бы вдруг нашлась удобная минутка, чтобы к ней обратиться, но тут он увидел приближающегося барона. Он сразу остановился у подножия статуи, внимательно следя за тем, что должно было произойти между этими тремя лицами.

– Как! – воскликнул барон. – Вы уже уводите свою племянницу? Так рано! Она как будто перестала скучать у меня! Прошу вас ее помиловать, и коль скоро, как меня уверяют, она уже танцевала, я прошу ее потанцевать и со мной. Теперь она уже не сможет мне отказать, и я уверен, что она охотно согласится.

1
...
...
16