VIII
Разбогатевший крестьянин

Господин Бриколен был крепкий благообразный мужчина лет пятидесяти. Но его когда-то мускулистое тело приобрело теперь излишнюю тучность, как это бывает обычно у зажиточных крестьян, проводящих весь день на открытом воздухе, почти не сходя с лошади, и ведущих деятельную, но не обремененную трудом жизнь, которая утомляет их ровно настолько, чтобы поддерживать отличное здоровье и превосходный аппетит. Благотворное действие деревенского воздуха и постоянное движение некоторое время помогают этим людям безнаказанно переносить излишества в пище; однако, увидев их в поле, вы с первого же взгляда отличите их от крестьян, хотя они одеты почти одинаково. Тогда как крестьянин худощав и строен и лицо его покрыто загаром, придающим ему какую-то своеобразную красоту, – у деревенского буржуа уже к сорока годам появляется толстое брюхо, тяжелая походка и багровый цвет лица, отчего даже самая красивая внешность становится грубой и безобразной.

У тех, кто нажил состояние своим трудом, а до того принужден был вести скудную жизнь крестьянина, тучность и нездоровый цвет лица почти неизбежны. Наблюдения показали, что как только крестьянин начинает есть мясо и пить вволю вино, он становится неспособным к тяжелому труду, а возврат к прежнему образу жизни неминуемо приводит к ранней смерти. Можно сказать, что деньги входят в его плоть и кровь, что он привязывается к ним душой и телом и, лишившись богатства, роковым образом погибает или сходит с ума. Никакие идеи служения человечеству, никакие религиозные убеждения несовместимы с тем коренным переворотом, который произвело в его физическом и духовном естестве это сытое существование. И напрасно мы будем возмущаться этим. Он не может быть другим. Он жиреет до того, что кончает смертью от удара или впадает в слабоумие. Его способность добывать и накапливать богатство, которая вначале проявляется с такой силой, к середине его деятельности начинает постепенно притупляться, и, нажив состояние с необычайной ловкостью и быстротой, он вскоре теряет вкус к наживе и становится вялым, нерадивым, распущенным. Благотворное влияние социальных идей и стремление к прогрессу совершенно недоступно этим людям. Вся их жизнь сводится к заботе о желудке, а богатство, добытое с такой настойчивостью, не успев упрочиться, претерпевает тысячи злоключений и очень часто висит на волоске из-за неумелого ведения дел, не говоря уж о тщеславии, которое заставляет их пускаться в рискованные предприятия, превышающие их денежные возможности; таким образом, все эти богачи почти всегда разоряются как раз к тому времени, когда начинают возбуждать наибольшую зависть.

Господин Бриколен не дошел еще до такого состояния. Он был в том возрасте, когда способность и воля к деятельности могут еще бороться против невоздержанности и тщеславия. Но стоило посмотреть на морщинки вокруг его глаз, на огромный живот, на лоснящийся нос, на нервную дрожь рук – последствия утренней порции, то есть двух бутылок белого вина, выпиваемых натощак вместо кофе, – чтобы предсказать, что недалеко то время, когда этот человек, встающий с рассветом, такой бодрый, предусмотрительный и беспощадный в деловых отношениях, потеряет здоровье, память, рассудок и даже твердость характера и превратится в жалкого пьяницу, несносного болтуна и легковерного хозяина.

Лицо Бриколена, когда-то красивое, было лишено всякого благородства. Тупой нос и резко выступающий подбородок выдавали недюжинную энергию и страшную алчность. У него были черные глаза, живые и колючие, чувственный рот, низкий лоб, курчавые волосы, быстрая и отрывистая речь. В его взгляде не было и намека на лживость, а в манере обращения – ни малейшего лицемерия. Он ни в каком случае не был человеком нечестным; чрезмерное уважение к тому, что в современном обществе называют «мое» и «твое», делали его совершенно неспособным к обману. Кроме того, он был так откровенен в своей жадности, что не находил нужным скрывать свои намерения, и когда заявлял своему собрату: «Мои интересы заставляют меня идти наперекор твоим», то хотел показать, что поступает согласно своему священнейшему праву и, предупреждая его, совершает акт высокой честности.

Наполовину буржуа, наполовину деревенщина, он по праздникам щеголял в какой-то странной одежде, не то крестьянского, не то городского покроя. Тулья его шляпы была ниже, чем носили обычно в деревне, а поля уже, чем у горожан; в серой блузе с поясом, собранной у короткой талии, он напоминал обитую обручами бочку; от его обуви несло стойким запахом конюшни, а черный шелковый галстук лоснился от жира. Этот человек, неотесанный и грубый, произвел на Марсель неприятное впечатление, а его бесконечные разговоры, все время вертевшиеся вокруг денег, понравились ей еще меньше, чем притворная любезность его супруги.

Вот краткое содержание двухчасовой болтовни, которую ей пришлось выслушать от Бриколена: поместье Бланшемон было заложено в сумме, равной доброй трети его стоимости. Кроме того, покойный барон перебрал немало денег вперед в счет аренды, под огромные проценты, которые Бриколен вынужден был потребовать от него, потому что доставать деньги было крайне трудно, а процент, установленный местными ростовщиками, очень высок. Если госпожа де Бланшемон намерена сохранить тот порядок ведения дел, на какой она уполномочила своего супруга, то ей придется принять еще более жесткие условия или же, прежде чем требовать выдачи доходов, погасить отсроченные платежи, как основной долг, так и проценты и проценты на проценты, что составит сумму свыше ста тысяч франков. Что касается остальных заимодавцев, то они хотят или полностью получить обратно свои ссуды, или оставить их целиком в качестве вложенного капитала. Стало быть, необходимо или продать землю, или немедленно найти требуемые деньги; стоимость земли выражается в сумме восемьсот тысяч франков, долгу на ней четыреста тысяч франков, не считая долга Бриколену; таким образом, триста тысяч – это все, чем сейчас может располагать госпожа де Бланшемон, помимо того, что оставил господин Бланшемон сыну, но оставил ли он вообще что-либо, об этом она еще не была осведомлена.

Марсель никак не думала, что разорена до такой степени; она и наполовину не предвидела размеров катастрофы. Заимодавцы еще не предъявили требований об уплате. Будучи солидно обеспечены залоговыми документами, они ждали, – и прежде всего ждал сам Бриколен, – чтобы госпожа де Бланшемон ознакомилась с положением дел и они могли бы потребовать от нее или уплаты полностью следуемых им денег, или же продолжения выплаты процентов, дающих им прочный доход. Когда госпожа де Бланшемон спросила у Бриколена, почему он за весь месяц ее вдовства не потрудился сообщить ей о состоянии ее дел, он заявил ей с присущей ему грубой откровенностью, что у него не было никаких оснований торопиться с этим, что его долговое обязательство в порядке и что каждый день такого безучастного отношения к делу со стороны владельца приносит ему доход и дает возможность положить в карман проценты на капитал, ничем не рискуя. Этот резонный довод сразу же раскрыл Марсели истинный моральный облик Бриколена.

– Конечно, – сказала она, улыбнувшись с иронией, которую фермер не удостоил внимания. – Я вижу, что сама виновата в том, что каждый истекший день поглощает больше, чем дает доход, на который, как мне казалось, я могла рассчитывать. Но, соблюдая интересы моего сына, я должна положить конец такому положению дел и жду, что вы, господин Бриколен, дадите мне добрый совет на этот счет.

Бриколен был весьма удивлен спокойствием, с каким госпожа де Бланшемон выслушала сообщение, что она почти разорена, и еще больше тем, как она доверчиво обращается к нему за советом. Он пристально посмотрел на нее и прочел на ее невозмутимом лице как бы насмешливый вызов его алчности.

– Я вижу, что вы искушаете меня, но я не желаю, чтобы ваши родственники меня ругали. Еще, пожалуй, будут говорить, что я заодно с ростовщиками. Мне надо с вами серьезно потолковать, но здесь стены слишком тонкие, а то, что я хочу вам сообщить, незачем предавать огласке. Сделайте вид, будто идете вместе со мной осматривать старый замок, и там я скажу вам, во-первых, что бы я посоветовал вам, будь я на месте ваших родственников; во-вторых – что мне, как вашему кредитору, желательно получить от вас. А затем уж вы сами решите, есть ли еще третий выход. Думаю, что нет.

Если бы старый замок не был окружен зарослями крапивы, зловонным стоячим болотом и кучами мусора, что производило впечатление отталкивающего беспорядка и запустения, то развалины его были бы довольно живописны. Остатки рва, поросшего высоким камышом, пышный плющ, обвивающий доверху фасад замка, обрыв, над которым причудливо свисали ветви дикой вишни, – все это было не лишено поэзии. Бриколен показал Марсели комнату, в которой ее муж жил обычно во время своих наездов. Здесь еще сохранились остатки мебели времен Людовика XVI, грязной и полинявшей. Однако комната казалась обитаемой, и госпожа де Бланшемон решила переночевать в ней.

– Это, понятно, обидит мою жену, она считает за честь принять вас в своем новом даме, – сказал Бриколен, – но, по-моему, нет ничего хуже, как надоедать людям. Если старый замок вам нравится, то, как говорится, на вкус и цвет товарищей нет. Я велю перенести сюда ваши вещи. Можно в комнате рядом поставить складную кровать для вашей горничной. А пока я расскажу вам подробно о делах. Этого, госпожа де Бланшемон, не следует откладывать.

И, пододвинув кресло, Бриколен уселся и начал так:

– Прежде всего позвольте мне спросить, имеется ли у вас какое-либо другое имущество, кроме Бланшемона? Как будто нет, насколько мне известно.

– У меня лично нет ничего, – ответила Марсель спокойно.

– И вы рассчитываете, что сыну вашему достанется от отца большое наследство?

– Я ничего не знаю; если владения господина де Бланшемон так же обременены долгами, как мои…

– Ах, вы ничего не знаете? Значит, вы не занимаетесь своими делами? Странно! Впрочем, все знатные господа таковы. А я обязан знать ваше положение, этого требует мое ремесло и мои интересы. Так вот, заметив, что покойный господин барон живет не по средствам и, не предвидя, что он умрет так рано, я должен был удостовериться, какой ущерб нанес он своему имуществу, и предупредить займы, которые в один прекрасный день превысили бы стоимость его земель и лишили бы меня обеспечения. Я поставил на ноги верных людей, заставил их все это выведать, и теперь я знаю с точностью до одного су, что осталось вашему малышу на нынешний день.

– Так сделайте одолжение и расскажите мне все, господин Бриколен.

– Дело не трудное, вы сами можете все проверить; самое большое, если я ошибаюсь на каких-нибудь десять тысяч. Все состояние вашего мужа в недвижимом имуществе, оно исчисляется в миллион франков, причем из них следует уплатить не то девятьсот восемьдесят, не то девятьсот девяносто тысяч долга.

– Следовательно, у моего сына ничего нет? – сказала Марсель, пораженная этим новым открытием.

– Пожалуй, что так. С тем, что имеется у вас, он все-таки получит когда-нибудь триста тысяч франков. Это будет не так уж плохо, если вы решите все привести в порядок, распродав, что следует. Земля может давать шесть или семь тысяч ливров ренты. Если же вы решите все промотать, будет еще проще.

– Я не имею намерения губить будущность сына. Мой долг – найти по возможности выход из того затруднительного положения, в котором я нахожусь.

– В таком случае выслушайте меня. Его и ваша земля приносит два процента дохода. Вы платите по долговым обязательствам пятнадцать или двадцать процентов; при накоплении процентов вы будете без конца увеличивать долг. Что же вы думаете делать?

– Придется продать, не правда ли?

– Это как вам угодно. Я считаю, что это будет к вашей выгоде, если только вы, имея в течение долгого времени в своем распоряжении имущество сына, не предпочтете воспользоваться этой неразберихой в своих интересах.

– Нет, господин Бриколен, я не намерена поступить так.

– Но вы могли бы еще извлечь кое-какой доход из этого имущества; и так как у ребенка пока живы еще дед и бабка, от которых он получит наследство, то ко времени своего совершеннолетия он может и не оказаться банкротом.

– Все это вполне резонно, – сказала Марсель холодно, – но я хочу поступить совершенно иначе. Я продам все, чтобы долги по наследству не превысили капитала, а что касается моей доли, то я должна рассчитаться с долгами, чтобы иметь возможность дать сыну хорошее воспитание.

– Стало быть, вы хотите продать Бланшемон?

– Да, господин Бриколен, и притом немедленно.

– Немедленно? Ну еще бы: когда находишься в вашем положении и хочешь выйти из него чистым, без долгов, нельзя терять ни одного дня, потому что с каждым днем дыра в мошне становится все больше. Но вы думаете, что так легко будет продать такие обширные земельные угодья немедленно, будь то целиком или по частям? Это все равно, как если бы я сказал, что можно за сутки построить замок вроде этого, да еще крепкий, чтобы он простоял пятьсот – шестьсот лет. Знайте же, что в нынешние дни капитал делает большие обороты только в промышленности, на железных дорогах и в других крупных предприятиях, где можно получить или потерять сто на сто. Что же касается земельного имущества, то тут уж черта с два! У нас тут все хотят продать, и никто не хочет покупать, – всем надоело зарывать в землю большие деньги, чтобы получать грошовые доходы. Хорошо иметь землю тем, кто на ней живет, как я к примеру, кто на ней работает и копит денежки, рассчитывая каждую копейку. Но для вас, горожан, это доход ничтожный. Вот почему на имение стоимостью тысяч в пятьдесят, самое большое сто, сразу найдутся охотники, тогда как поместье, за которое надо заплатить восемьсот тысяч, превышает наши возможности, и вам придется поискать через контору вашего нотариуса в Париже какого-нибудь капиталиста, который не знает, куда девать деньги. Вы думаете, много таких найдется в нынешние дни, когда можно играть на бирже, в рулетку, вложить свой капитал в копи, железные дороги, городские участки и в тысячу всяких других крупных предприятий? Значит, вам надо найти какого-нибудь напуганного старого дворянина, который в страхе перед революцией предпочитает получать на свой капитал два процента, чем пускаться в рискованные спекуляции, которые нынче так прельщают всех. Кроме того, надо, чтобы при усадьбе был хороший жилой дом, где бы старый рантье мог поселиться и доживать свой век. А вы видите, каков ваш замок? Я бы не взял его и на снос, потому что труд, потраченный на это дело, не окупился бы ни трухой, в которую превратились балки, ни рассыпающимся в порошок щебнем. Итак, если вы дадите объявление о продаже земли, возможно, что вам посчастливится сбыть ее целиком в ближайшие дни, но может статься, что вы прождете лет десять, ибо, пусть ваш нотариус сколько угодно говорит и печатает в своих объявлениях, как это принято, что земля приносит три – три с половиной процента, стоит только заглянуть в мой арендный договор, и станет ясно, что, за вычетом налогов, она не даст и двух.

– Ваш договор был, по-видимому, заключен в соответствии с теми суммами, которые вы давали господину де Бланшемон вперед? – спросила Марсель с улыбкой.

– Само собой разумеется, – ответил Бриколен, не смущаясь. – И договор подписан на двадцать лет; один год уже прошел, остается девятнадцать. Вам это хорошо известно, вы его подписали, хотя возможно, что вы его и не прочли… Что ж, я тут ни при чем.

– Да я никого и не виню. Следовательно, я не могу продать имение целиком, а только по частям?

– По частям вы продадите легко, по хорошей цене; но дело в том, что вам не заплатят.

– Это почему же?

– Потому что вам придется продавать сразу большому количеству людей, из которых многие будут неплатежеспособны; скажем, крестьянам, которые в лучшем случае станут расплачиваться небольшими суммами в течение долгого времени, а от самых бедных, которые соблазнятся иметь собственный клочок земли, как это у них водится в нынешние дни, вам придется лет через десять взять ее обратно, не получив никакой пользы. Ведь вам надоест их теребить!

– Да я никогда и не стану этого делать. Итак, по-вашему выходит, что я не могу ни продать, ни сохранить имение?

– Если хотите поступить благоразумно – продать недорого, но получить наличными, у меня есть покупатель.

– Кто же это?

– Я сам.

– Вы, господин Бриколен?

– Да, я, Никола-Этьен Бриколен.

– В самом деле, – сказала Марсель, вспомнив в эту минуту слова, случайно вырвавшиеся у мельника из Анжибо, – я слыхала об этом. А что вы предлагаете?

– Я договорюсь с вашими заимодавцами, раздроблю землю на участки, одним продам, у других куплю, возьму себе то, что мне подходит, и выплачу вам – что останется.

– А кредиторам вы тоже уплатите наличными? Вы ужасно богаты, господин Бриколен!

– Да нет, они у меня подождут, но вас я так или иначе от них избавлю.

– Мне показалось, что они все хотят немедленно получить деньги; ведь вы мне так говорили?

– С вас бы они требовали, а мне окажут кредит.

– Они правы, я, очевидно, числюсь у них неплатежеспособной.

– Возможно. В нынешние дни люди очень недоверчивы. Так вот, госпожа де Бланшемон, вы мне должны сто тысяч франков, я вам даю двести пятьдесят – и мы в расчете.

– Иначе говоря, вы хотите заплатить двести пятьдесят тысяч за то, что стоит триста?

– Этот маленький лишек вы, по справедливости, должны бы мне предоставить: ведь я плачу наличными. Вы можете возразить, что, раз у меня есть деньги, мне не придется платить процентов. Но это и к вашей выгоде – получить готовые денежки, тогда как, еще немного помешкав, вы можете остаться на бобах.

– Значит, вы хотите воспользоваться моим затруднительным положением, чтобы оттягать шестую часть той ничтожной суммы, которая у меня осталась?

– Это мое право, и всякий другой на моем месте взял бы больше. Будьте уверены, что я по возможности соблюдаю ваши интересы. Так вот вам мое первое и последнее слово! Подумайте об этом.

– Да, господин Бриколен, мне кажется, что об этом надо подумать.

– Еще бы, черт возьми! Прежде всего вы должны убедиться в том, что я вас не обманываю и что я сам не ошибаюсь ни насчет вашего положения, ни насчет стоимости вашего имущества. Вы сейчас здесь, на месте, можете обо всем разузнать, все сами увидеть, вам даже не мешает посмотреть земли вашего мужа под Ле-Бланом, – и, когда вы будете обо всем осведомлены, то есть примерно через месяц, вы дадите мне ответ. Но только вы можете спокойно принять сделанное мною предложение, произведя подсчет на основании представленных мною данных; проверки я не боюсь. Во-первых, вы можете продать то, что у вас останется, вдвое дороже, чем я вам предлагаю, – но вам не получить наличными и половины или надо будет ждать десять лет, в течение которых вам придется уплатить такие проценты, что у вас ничего не останется; во-вторых, вы можете продать мне, потеряв одну шестую, – и получить ровно через три месяца двести пятьдесят тысяч франков золотом, серебром или же банковыми билетами, по вашему выбору. Ну, я все сказал! А теперь, через часок, приходите отобедать с нами. Не стесняйтесь, будьте как дома. Слышите, госпожа баронесса? Мы с вами люди деловые, и если вы не потребуете другой надбавки, то это недорого обойдется.

Отношения, которые установились между госпожой де Бланшемон и Бриколенами, заставили ее отбросить щепетильность и принять приглашение. Она выразила согласие, но, в ожидании обеда, пожелала остаться в замке, чтобы написать письмо. Бриколен ушел, обещая прислать ее слуг и вещи.