Цитаты из книг автора «Жорж Роденбах»

столько горя, будучи таким больным, как он, так изменившись за эти последние месяцы, Гюг не проживет долго. Его считали богатым; он был чужим и одиноким в этом городе, не имел знакомых. Какое безумие было бы выпустить это наследство, которое ей так легко было бы получить!

Она поняла своим чутьем авантюристки, какую власть имела над этим человеком, настолько привязанным к ней, что она могла делать с ним, что хотела.

Лебедь, казалось, страдал: он временами кричал; затем, сделав усилие, он поднялся над водою, и его крик, благодаря отдалению, казался мягче и нежнее; это был голос раненого существа, почти человеческий, настоящее пение с модуляциями… Гюг смотрел, слушал, потрясенный этою таинственною сценою. Он вспомнил народное поверье. Да, лебедь пел! Он, значит, должен был умереть, или, по крайней мере, чувствовал смерть в воздухе!

Какова бы она ни была, он жаждал ее. В душе ему было стыдно за свою слабость, но он не мог бы жить без нее… К тому же, – кто знает! – люди так злы… Она не хотела даже оправдываться. И он был охвачен сильною грустью перед этим завершением мечты, конец которой он предчувствовал (разрыв в любви – подобно смерти, так как люди прощаются навсегда). Но в этот момент его приводила в отчаяние не только разлука с Жанной, точно гибель зеркала с отражением: он в особенности ощутил ужас при мысли остаться снова одному лицом к лицу с городом, не имея никого между ним и городом. Разумеется, он сам избрал этот неизменный Брюгге с его серой меланхолией. Но тяжесть от тени башен была слишком велика! Жанна приучила его к тому, что она облегчала ему отчасти эту тяжесть. Теперь он будет всецело выносить ее сам. Он останется один во власти колоколов. Еще более одинокий, точно испытав вторичное вдовство! Город покажется ему еще более мертвым.

В эту торжественную минуту он почувствовал, что наряду с иллюзией миража и сходства он любил ее страстною любовью: это была запоздавшая страсть, грустный

Ах, сколько он перенес от этой капризной, изменчивой женщины!

Что касается ее, он прекратит все; вот и конец! Но как исправить свое собственное падение, свой траур, ставший смешным, свой священный культ и свое искреннее отчаяние, сделавшееся предметом публичного посмеяния?

Гюг больше не обманывал себя; он изловил Жанну во лжи, собрал улики; вскоре он понял все, когда вдруг посыпались к нему по обыкновению, принятому в провинциальных городах, письма, анонимные послания, полные оскорблений, иронии, подробностей измены, беспорядочной жизни, о которой он уже подозревал…

Дело шло не об умершей: очарование Жанны мало помалу околдовало его. и он боялся потерять ее. Не только ее лицо, но ее тело, ее жгучая внешность привлекали его ночью, хотя он видел только ее тень, скользившую по складкам занавесок… Да! он любил ее саму, так как ревновал ее до боли, до слез, когда он сторожил вечером, среди полночного колокольного звона, мелкого дождя, беспрерывного на севере, где облака постоянно переходят в изморось.

Гюг страдал; с каждым днем все более проявлялась разница в отдельных подробностях сходства. Даже с физической стороны, не было больше возможности предаваться иллюзии. Лицо Жанны приняло несколько сердитое или утомленное выражение, под глазами легла складка, бросавшая тень на ее похожие на перламутр глаза. Ей пришла снова фантазия, как во время ее службы в театре, пудрить щеки, красить губы, подводить глаза. Гюг тщетно пробовал убедить ее не краситься, так как это не подходило к тому естественному и чистому лицу, о котором он помнил. Жанна иронически смеялась, жестокая, раздраженная