Первая книга

Весной 1958 года я начал писать свою первую книгу «Биосинтез белков и проблемы онтогенеза». Понятие «онтогенез», сейчас мало применяемое, объединяет процессы развития и старения. В 1956 году после поездки в Англию Хрущева и Булганина, взявших с собой срочно рассекреченного академика Игоря Курчатова, удивившего британских ученых докладом о разработках в СССР проблем термоядерной энергии, были значительно облегчены условия переписки советских ученых с иностранными коллегами и обмен результатами научных исследований. До этого любые письма или оттиски публикаций, посылаемые коллегам из капиталистических стран, нужно было в открытом виде сдавать в так называемые спецотделы, где они подвергались цензуре и поступали на почту с особыми «разрешительными формами». Письмо, например, в США, отправленное не по официальным каналам, а брошенное в почтовый ящик, обычно не доходило до адресата. С осени 1956 года я неожиданно стал получать письма из-за границы, чаще всего это были стандартные запросы с просьбой прислать оттиск той или иной статьи. Во всем мире ученые разных стран ведут активный обмен оттисками публикаций своих работ – этой традиции, наверное, больше 150 лет. Для советских ученых запреты на зарубежную переписку стали вводить в 1936 году. Я быстро воспользовался новыми свободами и, начав обширную переписку с коллегами, по интересующим меня проблемам мог теперь получать оттиски публикаций, вместо того чтобы конспектировать их в библиотеке.

В раскрытии механизма синтеза белков к началу 1958 года было сделано много открытий. Была идентифицирована информационная РНК, воспроизводившая структуру отдельных участков ДНК. Синтез любых белков происходил, как оказалось, на поверхности рибосом в цитоплазме с помощью еще двух форм РНК, транспортной и рибосомальной. Информация гена каким-то образом передавалась в этой системе. Возникла теория «один ген контролирует синтез одного белка», быстро ставшая доминирующей. Работа над книгой давала возможность обобщить весь новый материал и использовать его для понимания молекулярных механизмов старения клеток и тканей. «Мичуринская» биология стояла в стороне от этих исследований и была совершенно беспомощной в объяснении механизмов наследственности. Некоторые ведущие биохимики – А. И. Опарин, Н. М. Сисакян, А. В. Палладин – по-прежнему отрицали возможную роль ДНК в явлениях наследственности и вообще существование генов в форме молекул. Другие – А. Н. Белозерский, С. Е. Северин, А. Е. Браунштейн – рассматривали взаимодействие между ДНК, РНК и синтезом белков как чисто биохимическую проблему, не имеющую отношения к генетике. Единственным академиком-биохимиком, пытавшимся разгадать механизм генетической роли ДНК, был В. А. Энгельгардт, директор недавно созданного Института физико-химической биологии. В СССР в 1958–1959 годах не появилось ни одной обзорной работы или книги, которые можно было бы отнести к биохимической генетике или к молекулярной биологии. Термин «ген» был исключен из научного оборота. Не было и учебников генетики.

Поток новой информации в области биосинтеза белка оказался в 1958 году таким широким, что, завершив к концу года первый вариант книги, я видел, что он уже устаревает и требует переделки, и начал писать весь текст заново. Закончив в конце 1959 года третий вариант книги, я понял, что она получилась. Мне казалось, что эта книга с обзором и анализом современного состояния проблемы обеспечит оживленную дискуссию и объединит концепции генетики, цитологии и биохимии с анализом проблем развития и старения. Я не вел полемику с «мичуринской» биологией, просто не упоминал о ней в тексте. И рад был бы поспорить с Лысенко, но цензура не позволяла. Несколькими годами ранее «Ботанический журнал», издававшийся в Ленинграде, открыл полемику с Лысенко по проблемам эволюционного учения и видообразования. Однако в декабре 1958 года на заседании пленума ЦК КПСС Хрущев сделал резкое заявление по этому поводу, и редколлегию «Ботанического журнала» немедленно заменили новой, «мичуринской».

Рукопись книги (тогда я писал все от руки на больших листах бумаги) мне перепечатала профессиональная машинистка. Получилось почти шестьсот страниц. Их сопровождали более пятидесяти рисунков и графиков. Список литературы включал около двух тысяч публикаций. Только после этого я задумался об издательстве.

До 1935 года в России и в СССР было много разнообразных многопрофильных издательств. Но затем начались слияния и специализация, что облегчало работу цензуры. Цензоры Главлита работали теперь непосредственно в издательствах, но общались лишь с главным редактором и его заместителями. Все специализированные издательства были к 1959 году не самостоятельными учреждениями, а находились в подчинении разных министерств и ведомств. Издательское дело потеряло коммерческую основу и стало одной из финансируемых госбюджетом форм деятельности министерств и ведомств. Благодаря этому цены на книги были очень низкими. Профиль издательств отражался в их названиях: Госполитиздат, Издательство художественной литературы, Сельхозгиз, Учпедгиз, Детгиз и т. д. Во всем Советском Союзе существовало лишь три издательства, в которые можно было отдать рукопись по теоретической биологии: Издательство Академии наук СССР, издательство «Высшая школа» и Государственное издательство медицинской литературы.

Я, естественно, выбрал академическое, которое публиковало преимущественно научные монографии. В небольшом старинном особняке в Подсосенском переулке в неописуемой тесноте размещалось самое большое в СССР научное издательство. Немалое число сотрудников работало за своими столами не только в коридорах, но и на лестнице. В редакции биологии мне сразу отказали, не взяв рукопись для рассмотрения. Оказалось, что это издательство вообще не принимает рукописей от авторов, которые не работают в системе Академии наук. Весь годовой лимит бумаги распределялся по отделениям Академии, а затем по институтам. Издательство принимало рукописи от институтов, одобренные их учеными советами, а не от авторов. Вторым издательством, куда я отправился через несколько дней, была «Высшая школа». По ведомственной принадлежности наша сельскохозяйственная академия входила в систему Министерства высшего образования. Поэтому мою книгу должны были принять хотя бы для рецензирования. У меня имелось письмо в издательство от ректора академии профессора Г. М. Лозы, который и при Немчинове, и при Столетове был заместителем ректора по научной работе и знал и поддерживал меня еще с 1944 года.

Дирекция издательства «Высшая школа» размещалась в небольшом коридорчике инженерно-экономического учебного института, а его редакции по различным отраслям науки нашли приют в здании бывшей церкви в районе Красной Пресни. Одно из помещений занимала редакция биологической литературы, где и работали ее сотрудники, человек пятнадцать. Одни читали рукописи, другие что-то печатали или объяснялись с авторами. В углу за письменным столом сидела заведующая редакцией Ольга Григорьевна Гольцман. Она приняла меня очень приветливо. Две недавно изданные книги по проблемам старения были быстро проданы. Белки и нуклеиновые кислоты входили в моду. Просмотрев оглавление, Гольцман сразу согласилась принять рукопись и попросила привезти еще один экземпляр. На принятую рукопись требовалось два рецензента. Автору их имена не сообщали. Однако одно из них стало мне известно очень быстро, так как он сам написал мне письмо. Это был профессор Харьковского университета Владимир Николаевич Никитин, ученик А. В. Нагорного. Мы были с ним знакомы, я два раза принимал участие в семинарах по старению в Харьковском университете. Никитин был серьезным ученым, биохимиком и физиологом. Я вполне доверял его объективности. Вскоре он прислал краткий, весьма положительный, но предварительный отзыв, который требовался не для издания, а пока только для включения книги в план издательства на 1961 год.

Второй рецензент долго был мне неизвестен. Но где-то в марте 1960 года знакомый биохимик из Московского университета рассказал мне, что видел рукопись моей книги на столе заведующего кафедрой генетики МГУ В. Н. Столетова. Эта новость меня сильно огорчила. Столетова я тоже знал достаточно хорошо, так как в августе 1948 года он был назначен ректором Тимирязевской академии и проводил там «чистку» от менделистов-морганистов. Столетов являлся главным комиссаром Лысенко, и в 1950 году, еще при Сталине, его назначили министром высшего образования СССР. В 1954-м несколько понизили, переведя на пост министра высшего образования РСФСР. Кафедрой генетики в МГУ он руководил по совместительству. Столетов занимал множество влиятельных постов одновременно: он был заместителем председателя Высшей аттестационной комиссии, присуждавшей докторские степени и звания профессоров, членом Комитета по Ленинским премиям, членом ученых советов многих институтов, даже Института биохимии АН СССР. По узкой специальности он был растениеводом и автором нескольких публикаций по переделке озимых пшениц в яровые условиями среды, то есть по яровизации. В биохимии он не разбирался и дать квалифицированный отзыв на мою книгу не мог. Но для издательства требовалось в данном случае одобрение, а не отзыв. Столетов, имея столько высоких должностей, просто не имел времени, чтобы читать толстую рукопись по биохимии. Но ему принадлежало право «вето». Таков был механизм административной монополии Лысенко. В 1958 году, благодаря политике большей кооперации с мировой наукой, Советский Союз послал делегацию отечественных генетиков на Международный конгресс по генетике в Канаду. В состав советской делегации были включены только «мичуринцы», и именно Столетов был ее руководителем. От СССР не оказалось ни одного экспоната для выставки достижений генетики. Все доклады советских ученых попали лишь на секцию прививочных гибридов и производили жалкое впечатление. Может быть, эта поездка в Канаду научила чему-то и Столетова?

Труд «внутреннего» рецензента издательства неплохо оплачивался. Сроки рецензирования зависели от объема рукописи. В моем случае они составляли три-четыре месяца. Одной предварительной рецензии В. Н. Никитина оказалось достаточно для включения книги в план издательства, о чем меня и известили письмом главного редактора П. Иванова от 23 марта 1960 г. Тематический план издательства «Высшая школа», довольно толстая книга аннотаций, рассылался по всей стране книжным магазинам, библиотекам, вузам и научным учреждениям. В этом плане одна страница посвящалась и моей книге. Аннотация была очень доброжелательной: «…Громадный фактический материал, приведенный автором, и актуальность книги, несомненно, привлекут к ней внимание широкого круга читателей…»

Тираж издания определили в 10 000 экз. Выход книги в свет намечался на последний квартал 1961 года. По тематическому плану начали поступать заказы. По общему количеству заказов обычно уточнялся и тираж. К декабрю 1960 года я узнал, что количество предварительных заказов на мою книгу только от Книготорга превысило 10 000. «Международная книга» заказала 600 экземпляров для продажи за границей – их должны были печатать отдельно, на лучшей бумаге, с суперобложкой и без указания цены.

В декабре 1960 года поступил развернутый отзыв профессора В. Н. Никитина. К этому времени у меня уже был готов новый, четвертый дополненный вариант рукописи. Никитину для рецензии на тринадцати страницах потребовалось тринадцать месяцев. Рецензия давала книге очень высокую оценку и рекомендовала ее к изданию. Однако, касаясь центральной в книге главы о биохимических основах наследственности, связывавшей проблему биосинтеза белков с проблемами развития и старения, Никитин осторожно писал:

«Автор излагает проблему наследственности несколько односторонне, приводя в своей главе фактический и теоретический материал только одного, противоположного мичуринскому, направления… Поэтому я считаю целесообразным рекомендовать автору несколько переработать эту главу, сделав ее более объективной путем включения в нее материалов и положений других направлений генетики…»

Это был, можно сказать, смертный приговор для моей книги, так как перерабатывать главу о наследственности я не мог. Но от издательства, вопреки моим опасениям, такой рекомендации и не последовало. О. Г. Гольцман ждала вторую рецензию, так как по данной проблеме мнение Столетова было решающим. Но торопить министра издательство не решалось. Между тем критическая дата приближалась. Чтобы успеть с книгой к последнему кварталу 1961 года, нужно было заключить договор и сдавать рукопись в набор. Меня также защищал и закон. В СССР действовал Кодекс по авторскому праву, который обязывал издательство заплатить автору 60 % гонорара, если рукопись пролежала в редакции два года без решения об издании или без «мотивированного и обоснованного отказа». Этот гонорар считался компенсацией автору. Случаи получения таких компенсаций имели место. Но юрисконсульт издательства тоже не дремал. Незадолго до истечения двухлетнего срока с моего первого визита в издательство курьер доставил мне прямо в лабораторию один экземпляр рукописи и письмо, подписанное и. о. директора В. Дубровской:

«Уважаемый Жорес Александрович!

Издательство “Высшая школа” возвращает Вам рукопись “Биосинтез белков и проблемы онтогенеза”, так как издательство в настоящее время не имеет возможности публиковать труды монографического характера ввиду перегрузки плана учебной литературой».

Второй экземпляр рукописи с рисунками так и остался у Столетова.