Вступление

Самые грандиозные революции зачастую совершаются без кровопролития, а порой и вообще бесшумно. Не углубляясь в историю, оценить их масштабы из современной перспективы уже невозможно. Именно такая тихая революция произошла и в мире инвестиций. Ее скорее следовало бы назвать эволюцией, в ходе которой постепенно и незаметно менялась структура управления личными финансами со стороны частных лиц.

За последние два десятилетия на финансовых рынках случился целый ряд катастроф. Инвесторы пережили один из самых серьезных кризисов в истории финансов, спровоцировавший беспрецедентное вторжение ведущих мировых центральных банков на финансовые рынки. Сначала инвесторы увидели, как у них на глазах испаряются миллиарды долларов биржевой капитализации, затем пережили периоды экстремальной волатильности, вызванные повторными кризисами, и, наконец, столкнулись с настолько серьезным вмешательством правительственных структур, что так называемая безопасная прибыль была практически полностью уничтожена, хоть и не напрямую.

Возникает вопрос: могут ли нынешние вкладчики управлять своими личными активами так же, как это было раньше?

Так называемый инвестиционный профиль^[3] вкладчика, то есть стратегия управления личными финансами, был универсален в течение многих десятилетий. Традиционный, или классический, подход к организации финансов состоял в том, чтобы после приобретения постоянного жилья начать инвестировать имеющиеся сбережения на финансовых рынках. Разумеется, управление капиталом всегда осуществлялось с теми или иными рисками; иначе говоря, доля рискованных активов в портфеле каждого инвестора зависела от его личной терпимости к более заманчивым, но менее надежным вложениям. Для инвесторов, ищущих безопасные инвестиции, существовали суверенные облигации – долгосрочные долговые продукты, выпущенные суверенными государствами для финансирования их государственного дефицита. В странах с формирующейся рыночной экономикой роль «подушки безопасности» обычно выполняла жилая недвижимость.

Особенность кризиса 2008 года заключалась в том, что от целой серии финансовых катаклизмов пострадали буквально все активы, начиная со считавшихся наиболее надежными денежных средств и кончая самыми рискованными акциями и вложениями в недвижимость. Когда в марте 2000 года лопнул гигантский «интернет-пузырь», инвесторов тоже прошиб холодный пот, но все-таки в то время владельцы недвижимого имущества, а также те инвесторы, чей портфель состоял из денежных активов и облигаций, были защищены от фондовых потрясений.

После взрыва «интернет-пузыря» правительственные органы, с целью остановить падение финансовых рынков, насильственно вмешались в экономическую сферу, многократно меняя учетные ставки центральных банков. Однако несвоевременное манипулирование учетной ставкой со стороны Федеральной резервной системы США привело в 2001–2008 годах к неслыханному росту рынков недвижимости. Дело в том, что, когда центральные банки снижают свои ключевые учетные ставки, на основании которых, напомним, определяются ставки заимствования по ипотечным кредитам, вкладчикам настоятельно рекомендуют воспользоваться открывающимися возможностями по приобретению жилья. Волна новых покупателей порождает растущий спрос на покупку недвижимости. Давление спроса вызывает рост цен, который провоцирует потенциальных новых покупателей лезть в долги, чтобы воспользоваться возможностью выгодного кредитования, слишком заманчивой, чтобы ее игнорировать. Эти – почти рефлекторные – действия инвесторов стали особенно заметны после того, как из-за неудач, вызванных взрывом «интернет-пузыря», вкладчикам было предложено держаться подальше от фондовых рынков, считавшихся слишком неустойчивыми, и инвестировать в рынок недвижимости, цены на котором, как тогда представлялось, могут расти вечно. Но когда и этот рынок лопнул, как мыльный пузырь, цены на недвижимость упали почти одновременно во всем мире на долю от 10 % до почти 40 % от первоначальной.

Этот резкий спад на рынке недвижимости привел к появлению огромного количества сложных финансовых продуктов, стоимость которых зависела от недвижимости США. Поскольку характер влияния банков на все эти финансовые продукты становился все более непонятным даже для самого банковского руководства, то вокруг кредитных учреждений начала сгущаться атмосфера подозрительности. Но банковский кредит – главная движущая сила экономической деятельности, поэтому в Европе очень быстро ощутилось пробуксовывание экономики, продемонстрировавшее хрупкость основ, на которых строились денежные отношения в Евросоюзе. В результате сокращения налоговых поступлений в некоторых странах резко возрос дефицит государственного бюджета. Португалия, Италия, Ирландия, Греция, Испания (группа стран, для которой в английском политическом сленге изобрели акроним PIGS) оказались почти не в состоянии выполнять свои финансовые обязательства.

В условиях назревающей экономической катастрофы валютные органы главных мировых экономических держав приняли решение вмешаться в процессы на рынке облигаций. В финансовой истории появилась крылатая фраза Марио Драги, президента Европейского центрального банка, пообещавшего во что бы то ни стало обеспечить правильное погашение суверенного долга и успокоить инвесторов: Whatever it takes^[4].

Нужно хорошо осознавать, что эта фраза – не мантра и не заклинание. Она на полном серьезе означала, что Европейский центральный банк был готов напечатать столько банкнот, сколько необходимо, и купить задолженность стран, находящихся в беде, чтобы не допустить взлета кредитных ставок. Отказ от вмешательства мог бы привести к драматическим последствиям: неспособность какой-либо страны (члена Евросоюза. – Прим. перев.) выплачивать долговые обязательства способно вызвать разрушительную цепную реакцию вплоть до валютного коллапса во всей зоне евро.

Для инвесторов это вмешательство финансовых властей не обошлось без ущерба. Из событий 2008 года инвесторы, желающие выгодно разместить свои сбережения, сделали несколько выводов. Они поняли, что традиционное распределение активов, состоящее из акций, облигаций, валютных ценных бумаг и недвижимости, больше не является надежным способом диверсификации. Возвращение волатильности на финансовые рынки заставило их относиться с гораздо большей осторожностью и даже с недоверием к фондовой бирже. Сложившаяся исторически альтернатива акциям в виде облигаций сделалась теперь гораздо менее привлекательной из-за понизившейся доходности государственных облигаций и других долговых продуктов. Массовое приобретение суверенных долгов валютными властями – главным образом в зоне доллара и евро – расплавило доходность этих активов так же быстро, как снег тает на солнце. Вот почему ставки, предлагаемые инвесторам для финансирования суверенного долга США, Франции или Германии, составляют на сегодняшний день менее 1 %. Если бы сейчас эти страны управлялись лучше, чем в прошлом, инвесторы могли бы еще согласиться с более низкой доходностью облигаций, но ясно, что это не так.

Кроме того, инвесторы осознали, что в 2008 году власти использовали для выхода из кризиса точно такие же методы, как и в 2000 году для преодоления спада фондового рынка, и что экономическая депрессия 2008 года была как раз следствием финансовой политики между 2000-м и 2008 годами. Следовательно, повторение такого подхода может предвещать и новый кризис в будущем. Призрак инфляции бродит по Европе, угрожая сбережениям вкладчиков.

Экономическая теория, лежащая в основе решения о вмешательстве на финансовых рынках, – это, конечно, кейнсианская теория. Полезно повторить здесь, что сказал об инфляции сам Дж. М. Кейнс (хотя это явно забыли его сторонники): «Через постоянно идущий процесс инфляции правительства могут незаметно и на вполне законных основаниях отобрать у граждан значительную часть их богатства»^[5].

Важно помнить, что деньги не появляются из ничего. Увеличивая денежную массу без создания эквивалентной стоимости, центральные банки ведущих экономик рисковали вызвать длительный цикл гиперинфляции – перспектива ни для кого не радужная.

На основе сделанных выводов инвесторы основательно поменяли свою стратегию. Во-первых, после кризиса, вызванного недальновидным подходом к ипотечному кредитованию, возродился интерес к активу, забытому более двух десятилетий назад: золоту. Спрос на желтый металл буквально взорвался, и его цена в период с 2008-го по 2012 год выросла вдвое. Поскольку количество золота на Земле ограничено, оно является одним из лучших убежищ от массовой печати не обеспеченных эквивалентной стоимостью банкнот.

Но золото не было единственным активом, который пользовался вниманием инвесторов после 2008 года. Исследования крупных банков, управленческих компаний и аудиторских фирм, таких как PricewaterhouseCoopers^[6], The Bank of New York Mellon^[7] или Blackstone Group^[8], способствовали росту интереса инвесторов к новым видам активов: так называемым «альтернативным активам». В 2009 году компания Preqin^[9] объявила, что доля альтернативных инвестиций, которая на тот момент составляла около 5 % портфеля вдумчивых инвесторов, должна удвоиться за год. В 2015 году престижный The Bank of New York Mellon заявил: вполне вероятно, что объем индустрии альтернативных активов вырастет до 7 трлн долл. в течение трех лет. По прогнозу, сделанному в том же году фирмой PricewaterhouseCoopers, прирост этого сектора в течение пяти лет составит 20 трлн долл. Возникла устойчивая, доказанная аналитиками тенденция вкладчиков проявлять все больше интереса к альтернативным инвестициям.

Что же представляют собой эти альтернативные инвестиции (или активы)? Проще всего определить их через то, чем они не являются. Альтернативные активы – это все, что отсутствует в традиционных портфелях вкладчиков, состоящих из акций, облигаций, денежных продуктов и их производных. К альтернативным инвестициям следует отнести недвижимость, включая коммерческую, возобновляемые источники энергии, драгоценные металлы, предметы роскоши и коллекционирования, инвестиционный капитал и хедж-фонды. В целом эти активы должны либо положительно коррелировать с ростом денежной массы (например, золото), либо, как в случае хедж-фондов, иметь положительный рост независимо от поведения финансовых рынков. Инвесторы недвусмысленно дают понять, что они больше не доверяют традиционным активам, ключ от которых – учетная ставка – находится в руках центральных банков.