– Ах, вот оно что! А я думала, вам нужна помощь моего реабилитационного центра. – И она кивнула на стопочку визиток, скрепленных серебряным зажимом и лежащих под лобовым стеклом. – Когда занимаешься такой работой, каждая женщина, выбегающая с криками из подворотни, автоматически воспринимается клиенткой. Если бы вы начали ломиться ко мне посреди ночи, я бы тоже так решила. Мне говорят, что нужно позаботиться и о собственной безопасности, но я всегда отказывалась, потому что прецедентов не было. А вот теперь есть! Меня раздобыла ревнивая жена!

И она опять расхохоталась.

Полина не знала, что сказать. Ее щеки пылали. Она схватила визитку и прочитала: «Пылева Аглая. Независимый реабилитационный центр помощи женщинам, пережившим домашнее насилие».

– Понимаете теперь?

– Меня никто не бил, – сказала Полина.

– И отлично, – серьезно ответила Аглая. – давайте так: мы приедем в Центр и выпьем там кофе. Познакомимся и разберемся, откуда мне знакомо имя вашего мужа.

– Хорошо, – воодушевилась Полина. Ей стало намного легче дышать: спокойный и уверенный тон Аглаи словно уверял ее: «все хорошо, все очень хорошо, не о чем волноваться…».

– Не нервничайте, – словно прочитав ее мысли, сказала Аглая, – я точно не спала с вашим мужем. А вот и наш Центр. – И она повернула в небольшой дворик, густо заросший сиренью. В розово-лиловых зарослях прятались беленькие колонны небольшого крыльца. За ним виднелась светлая деревянная дверь с колокольчиком и табличкой.

Домик был двухэтажным и явно относился к старой, еще довоенной застройке. Такие домики обычно охранялись государством как объекты культурного наследия, и интерьер их почти не менялся.

Внутри Полина увидела узкий холл и в конце его винтовую лестницу. На подоконниках низеньких окошек стояли орхидеи: все до одной цветущие. У лестницы за столиком вязала длинный разноцветный шарф тощая девица в круглых очках, в оправе под бронзу.

– Аглая Александровна, – обрадовалась она и воткнула спицы в клубок. – У нас новости: хорошие и не очень. Хорошие: муниципалитет наконец-то взялся за рассмотрение нашей заявки на аренду старого общежития. Плохие – Ира Морозова в больнице.

Аглая жестом попросила Полину задержаться, и Полина присела за столик, разглядывая полоски будущего шарфа: оранжевую, оливковую, желтую, снова оранжевую…

– Ира вернулась по месту жительства… Девочки говорят, муж ее устроил шоу «это было в последний раз», она поверила, взяла сына и поехала домой. Дальше имеем, что имеем. Подробностей нет. Аня Савина повезла ее в травматологию, но Ира впервые фиксирует побои, то есть, все, что мы сможем сделать – это получить с ее мужа пять тысяч штрафа по закону о шлепках.

– А сын где?

– С отцом остался… Ира рвется ехать забирать.

Аглая поджала губы, подумала немного.

– Аня приедет – выписку из травматологии мне занеси, пожалуйста. Посмотрю, что можно сделать.

– Хорошо.

И девица снова взялась за свои клубки. Рядом с ними на столике стоял небольшой ноутбук и чашка с давно остывшим кофе, наряженная в вязаный свитерок с пуговицами.

Полина подумала, что это очень милая рукодельная мелочь, и ахнула, войдя вслед за Аглаей в комнату, где в вязаной одежде щеголяло буквально все! В вязаных юбках сидели горшки с цветами, вязаную шапочку с помпонами носили настенные часы, вязаные подушки покрывали стулья, кресла и диванчики, стаканчики с ручками красовались в вязаных шарфиках, вязаные коврики устилали полы, и вязаные же портьеры прикрывали клетку с попугаем.

Аглая бросила ключи от машины на стол и жестом фокусника сдернула эти занавеси. Попугай, бело-желтый, большой, тут же оживился и пополз по прутьям, цепляясь за них синеватым клювом.

– Кофеварка на тумбочке, – сказала Аглая, щедро насыпая попугаю зернышек из картонной коробки, – там и кружки, там и сахар. Печенье было, по-моему… или я съела уже? Не помню. Сделаешь кофе сама?

– Конечно, – сказала Полина и занялась кофе.

Она заметила, что Аглая перескочила на «ты», но это не царапнуло ее. Она понимала, что какие-то очень важные и грустные дела отвлекли Аглаю и ей не до церемоний. И еще – было в этом переходе что-то доверительно-дружеское, беззлобное.

Кофеварка загудела, и ей в ответ залился быстрым щелканьем попугай.

– Эти вязаные вещи удивительные, – сказала Полина, опускаясь на стул с чашкой кофе в руках.

– Это Сонечка, – рассеянно ответила Аглая, – Сонечка вяжет, остановиться не может… Нам нравится.

– Мне тоже.

Аглая взяла свою чашку, уселась за стол и включила ноутбук.

– Я сейчас посмотрю по базе, какие дела Центр мог иметь с твоим мужем, – сказала она. – У нас все ходы записаны.

Несколько минут Полина молчала в томительном ожидании, а Аглая, прищурившись, пила кофе и набирала что-то на клавиатуре.

– Вот, – сказала она. – Вот почему я его помню.

Сложив руки перед собой, она взялась объяснять, медленно и вдумчиво, постоянно что-то припоминая.

– Год назад мы участвовали в благотворительном форуме, рассказывали потенциальным спонсорам о наших целях и задачах. После форума Захаржевский написал мне письмо. Оно сохранилось: он пишет… ммм… вот – пишет, что ознакомился с нашей деятельностью, считает ее важной и актуальной, сожалеет, что проблема существует в развитом цивилизованном обществе… Он предложил встречу. Дважды я приглашала его к нам в Центр: приезжал, знакомился, общался. Однажды он пригласил меня встретиться лично. У меня записано: двенадцатого апреля, в шесть часов вечера, Вишневая улица, дом 17, Глеб З. Гугл-календари – так удобно, правда? Я в них влюблена. Итак, мы встретились, он рассказывал мне о том, что увидел пробелы в концепции работы Центра и предлагает серьезную финансовую помощь при условии, что будут внесены некоторые коррективы в эту концепцию. Я поинтересовалась, какие именно коррективы, и Глеб предложил мне взять на работу, по его словам, хорошего психотерапевта и психиатра, который якобы специалист по реабилитации женщин, пострадавших от всех видов насилия. Я внимательно ознакомилась с этой кандидатурой. Прочла статьи, отзывы, кое-что узнала об этом специалисте через знакомых и отказалась от предложения Глеба. Больше мы не виделись.

Аглая замолчала.

Полина, слушавшая ее, словно прозревала. Ну конечно же! Благотворительность! Глеб часто занимался благотворительностью, он видел в этом бизнес-выгоды. Все так просто!

– Поняла, – сказала она и смущенно рассмеялась, – прости, что приехала истеричка-истеричкой. Теперь я все поняла! Глеб правда хотел помочь. Знаешь, он очень хорошо разбирается в таких проблемах. Он бы мог каждой несчастной женщине подсказать, как себя вести, чтобы найти нового мужа. Или, если женщина так хочет остаться с прежним мужем, как ваша Ира Морозова, то он мог бы сказать, как ей наладить с ним общение! Если бы он посоветовал, тот бы никогда больше не тронул Иру, это точно. Меня Глеб ни разу не тронул.

Аглая слушала, спокойно и внимательно глядя прямо в ее глаза.

– Возьми мою визитку на всякий случай. И звони в любое время, – сказала она, когда Полина закончила болтать и начала собираться восвояси.

– Спасибо, – поблагодарила Полина и сунула визитку в карман кардигана. – Приятно было познакомиться.

– Подождите, – окликнула ее в холле Сонечка. – Презент от Центра!

Полина вернулась и получила в подарок только что связанный пушистый цветок, еще теплый от женских рук.

На улице пахло сиренью и свежей выпечкой. Полина покрутила носом и пошла на сладкий коричный дух. Ее немного пошатывало: отпустило нервное напряжение, и осталась только дрожь в ослабевших коленях.

Слегка волновало теперь только странное и неведомое ощущение свободы. Куда идти теперь? Завершать ли расследование?

Полина прокручивала в голове разговор с Аглаей и гордилась Глебом. Он так внимательно отнесся к проблемам женщин, что готов был стать крупным спонсором реабилитационного центра, рекомендовал центру специалистов… Наверняка и остальные женщины из списка (Полина действительно написала список имен и адресов и носила его в кармашке кардигана) тоже связаны с ним по работе или по делам благотворительности.

То, что Полина не была в курсе – так это в порядке вещей. Глеб мало когда заводил разговор о своих делах – говорил, что нечего ей об этом думать, да и ему не хочется обсуждать дома профессиональные вопросы. Дом – это раковина, тыл, уютное место для отдыха, а не филиал офиса. Полина знала об этом, и вопросы задавала обычно нейтральные: как настроение? Как погода? Что он хочет на обед?

Запах выпечки усиливался. Полина остановилась у витрин кофейни, увитой диким виноградом. За чисто вымытыми стеклами лежали аппетитные рыжие плюшки, пончики в белейшей пудре, толстые вафли с начинками. Дверь открылась, смеясь, выпорхнули две девушки, а за ними потянулся аромат крепкого кофе.

Полина шмыгнула в кофейню, не в силах удержаться. Она заказала капучино, две вафли с кленовым сиропом и десерт-корзиночку с кремом маскарпоне и припущенными в вине грушами.

Ей выдали флажок с номерком, и она присела у окна в венский соломенный стул. В кафе было тихо: в углу листала книгу пожилая леди с аккуратными завитками седых волос, да пила в уголке чай какая-то пара, переговаривавшаяся тихими голосами.

Полине нужно было время побыть наедине с собой. Раньше это время занимали домашние заботы, теперь же оно требовательно звало ее в уединение собственных мыслей.

Хотелось все разложить по полочкам. Первая полочка: Полина и ее прошлое.

По словам Глеба и по записи в паспорте, Полине тридцать пять лет. Родилась она в неполной семье и воспитывалась одной матерью. Об отце Глеб ничего не знал, но считал, что официально мужем ее матери он не был. Полинина мама, как он говорил, родила ребенка «для себя». С одной стороны, это был неблаговидный поступок: ребенок должен расти в полной семье, а с другой – любая нормальная женщина хочет детей, вот и Полинина мама захотела и родила, что оценивалось Глебом положительно: нельзя бабе быть пустоцветом. Пустоцвет – это нереализованная баба, наплевавшая на свое природное предназначение. Она пошла против природы, и потому – никто в этом мире, пустышка, неродиха.

Полина вспомнила унизительную сдачу анализов на антимюллеров гормон. Сам анализ ничего особенного из себя не представлял: обычный забор крови. Но унизительность его заключалась в том, что Полину Глеб проверял, как породистую корову на удой, проверял ее возможность стать матерью. Ожидая результата анализа, Полина мучительно придумывала фразы, которые скажет Глебу, если ее фертильность окажется спорной: «Любимый, мы же не из-за детей вместе?»; «Я думаю, можно попробовать какие-нибудь гормональные средства, правда?» и «Ты же не бросишь меня из-за этого?..»

Глеб мог ее и не бросить: все-таки он любил ее. Так говорила Марго, а со стороны виднее. Но как тяжело было бы ощущать себя пустышкой-неродихой!

К счастью, анализ показал, что Полина вполне готова стать матерью.

И тогда произошел следующий разговор, к которому Полина не готовилась вовсе. Она считала, что с детьми можно повременить – год, два, три… Пока не восстановится ее память и не появится снова то желание иметь детей, которым она бредила прежде, до потери памяти.

Главное – у нее есть возможность, и реализовать ее можно когда угодно.

Глеб же придерживался другой точки зрения:

– Почему – не сейчас? – спросил он.

– Я пока не готова, – честно призналась Полина. – Я не очень хочу…

Ее действительно не радовали те образы, которые мелькали в голове. Вот она огромная, как дом, в фиолетовых отметинах стрий, неопрятно жует все подряд: мясо с чесноком, йогурт с колбасой, яблоки с майонезом. Вот она с опухшей от молока грудью лежит в безразмерной ночнушке, а к ней присасывается маленькое существо с красным лицом.