Я только собрал все документы с пола и привел в какой-никакой, но порядок, как позвонила директриса с тендерного объекта и, едва ни плача, сказала, что у нее в клинике мост едва не обрушился под одним из пациентов и только чудо, что никто не пострадал.
Я видел этот мост в прошлый визит. Проще снести и построить новый, сохраняя прежний стиль, чем привести этот в порядок. Обеспокоенность Зинаиды Степановны также можно понять, однако это, по-большому счету, не мои заботы. Тендер мы еще не выиграли, только подали заявку. В любой другой день я бы отказал директрисе, но не сегодня. После того, как девушка сбежала, я и без того ощущал себя ничтожным дерьмом.
Поэтому согласился помочь Зинаиде. Решил, что может быть, зачтется в счет других мудацких поступков. Вызвал бригаду и поехал.
Я и предугадать не мог, что встречу свою сбежавшую и несостоявшуюся секретаршу здесь. В этой юдоли скорби, где государство всячески способствует обреченным как можно скорее увидеть свет в конце туннеля.
Если бы к этому мигу мы не были бы знакомы, то она перевернула бы мой мир с ног на голову прямо сейчас.
Я думал, что больше никогда ее не увижу. И вот опять. Худая угловатая фигура в узких рваных джинсах, все в той же ветровке, растрепанная коса на плече. В глазах стоят не пролившиеся слезы. А перед ней инвалидная коляска с усохшей женщиной с пергаментной кожей.
Защитить и сделать своей. Это была однозначная и мгновенная реакция на нее. Узнать о ней всю правду тоже не мешало бы. Еще одна подработка?
Какими квадратными глазами она на меня смотрела, стоя на аллее. Такая смелая в офисе, когда поднялась с колен, и такая испуганная сейчас. Глядя на нее, хотелось вымыть рот с мылом после всего, что я сказал ей этим утром.
Валерия. Так ее зовут.
И с ее появлением в моей жизни, мир сужается до нее одной.
А Зинаида, как заметила ее, сразу запела соловьем:
– …самоотверженная девушка, которая делает все ради своей бабушки. Таких работящих, как она, днем с огнем не сыщешь.
Значит, не подработка. А уход за родственницей.
И тут до меня доходит, что директриса и знать не знает, откуда Валерия берет деньги. На что идет ради бабушки. И как именно проявляется ее работоспособность.
– Очень хочется помочь, чтобы у нее все было хорошо и ей не пришлось… Ну делать такие вещи, о которых она бы потом пожалела.
– Поздно, – не сдержался я. Но потом выкрутился.
Еще утром я считал ее лживой проституткой. А сейчас снова вижу ее такой, как в первый вечер, когда она явилась в офис по рекомендации этой самой Зинаиды.
Я не хотел делать ей больно, а в итоге – так и поступил. Знал же, что лучше держаться от нее подальше.
Лера не знает, что я знаю, как она проводит вечера. Но после моего «поздно» непонимающе приподнимает одну бровь. Штирлиц еще никогда не был так близок к провалу.
Одновременно с этим я вспоминаю ее слова, и если она работает только для того, чтобы содержать в клинике бабушку, то значит, может быть…
Может быть, она действительно хотела меня.
Просто так.
Разве это иррациональное желание не может быть обоюдным? Мне сносит крышу от одного ее вида. Хочется целовать, вымаливая прощение, и любить ее всю ночь, чтобы, наконец, обладать ею.
– Видите, я же говорю, замечательная девушка. Вы подумайте.
– Подумаю, – обещаю я.
Хотя думать уже не о чем. Все решено. Я в ее глазах редкостный мудак и сам сделал все, чтобы так оно и было.
И все-таки только я могу ей помочь. Ведь ей действительно нужна нормальная работа.
Зинаида прощается, и следом уходят мои парни. Они займутся мостом в понедельник за счет фирмы, а если тендер выиграем, то просто внесем траты в список. Если нет… Ну, значит, нет.
– Давай лучше я.
Я повел коляску сам. Невозможно смотреть, как она пыталась оттащить ее. Хочется сказать о многом, но не сейчас, когда между нами седая бабушка в кресле.
Удивительно, но все это время я не знал ее имени. Нарочно рвал все связующие нити. А она все равно оказывается рядом. Смотрю на ее профиль, пока она старательно отводит глаза.
– Валерия, значит… Вот и познакомились.
После всего.
Она косится на меня и моментально понимает, что заявление я в глаза не видел после того, как она его написала. Да, Лера, я его уничтожил в шредере, чтобы держаться от тебя подальше, но ты ворвалась в мою жизнь сутки назад и, кажется, теперь все вертится вокруг тебя.
Она вдруг хватается за мою руку, у нее ледяные пальцы. Хочется спросить, есть ли у Леры вообще теплое пальто, потому что ветровку не носят, когда по вечерам изо рта уже валит пар.
Она обегает коляску и опускается перед бабушкой на колени. Прямо рваными коленками на холодную землю.
– Валерия… – едва слышно шелестит женщина.
В глазах Леры стоят слезы. Она боится моргнуть, чтобы это наваждение не исчезло.
– Так зовут мою внучку, – произносит женщина, мечтательно глядя вдаль, и Лера все-таки моргает.
По щекам бегут слезы.
Старушка замолкает, а Лера так и сидит, замерев перед ней, ждет, что бабушка вспомнит ее. Или скажет что-нибудь еще.
Я оставляю коляску и подхожу к ней, поднимаю с колен. Она дрожит, цепляясь за меня.
Вожу рукой по голове, плечам и спине. Сейчас в этих жестах нет вожделения и страсти. Мне стыдно. За то, что другие женщины привили привычку, что все покупается и продается.
Теперь я, черт возьми, действительно хочу ее спасти. Хочу помочь.
Она трет тыльной стороной ладони глаза и отстраняется.
Вечерний тусклый полумрак делает ее кожу бледно-восковой. Глядя на меня, она вновь закусывает губу. Пытается отвести взгляд, но я наклоняюсь и целую ее.
Она замирает. Самое время оттолкнуть, послать или наорать. Но Лера отвечает на поцелуй, обхватив меня за шею обеими руками. Она смешно балансирует на цыпочках, ее тело под моими руками вытягивается в струну.
Мы целуемся какое-то время, а потом, так и не говоря ни слова, я снова берусь за коляску.
Когда мы добираемся до пандуса, уже темно. Горит только фонарь над входом.
Бабушку забирает санитарка, говорит Лере, что та может идти, но упрямица Лера уходит вместе с ней. Не знаю, пытается ли она так сбежать от меня или просто хочет остаться рядом с бабушкой, надеясь, что сегодня она все-таки вспомнит, что эта девушка и есть ее внучка.
Лера все-таки появляется спустя какое-то время. Мнется на пороге, глядя на меня. Не ожидала, что я останусь и дождусь ее?
– Ты как добираешься сюда?
– На автобусе. Тут недалеко.
Ага. Какой-то час времени впотьмах по городским окраинам.
– Идем, я подвезу.
По-прежнему избегает смотреть на меня. Кивает и идет рядом бесшумно, как будто и не ступает по земле.
Да, все сложно, но мы разберемся. Или нет?
Беру ее за руку, переплетая пальцы. Когда я в последний раз вел кого-то за руку? Так и не вспомнить.
– Ты замерзла, – говорю.
– Немного.
Довожу ее до машины, открываю перед ней дверь. Она стоит. Не садится.
– Не думаю, что это хорошая идея, – говорит она.
– Я не буду распускать руки. Но нам нужно поговорить, как думаешь?
– О чем?
– О твоей работе.
Она бледнеет. Это видно даже при слабом свете единственного фонаря, под которым стоит машина.
– Как ты узнал?… – шепчет она.
– Случайно так вышло.
– И ты… видел?
Она отступает на шаг назад от машины. Еще немного и убежит в ночь, как лиса в свете фар.
Хватаю ее за руку, притягиваю к себе. Держу крепко.
– Видел.
Она вздрагивает, как будто я ее ударил.
– Вот почему… Ты так вел себя со мной.
Это даже не вопрос.
Да, поэтому я окунул тебя в грязь и вывалял. Думал, ты к ней привыкла.
– Прости за это.
– Ты не должен… я ведь…
Не смогла договорить. А что хотела – «я ведь…» Кто? Шлюха?
– Нет, я должен перед тобой извиниться. Ты – это ты. Чертовски сложная, неоднозначная, непредсказуемая женщина, которую я очень хочу с нашей первой встречи. И я прошу у тебя прощения.
Лера шумно выдыхает. Чувствую, как ее холодные пальцы пробираются ко мне под куртку.
– Где же ты был такой этим утром… – шепчет она.
– Разве нет пути назад?
– Не знаю… Просто… – она сглатывает и поднимает глаза. – Мне надо работать этим вечером, понимаешь?
Соловьеву потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить эту фразу. «Мне надо работать».
Как бы звучал ответ при нормальном положении вещей? «Встретимся после работы?» и никаких проблем. В моем случае все сложнее. Он сам сказал. И я знаю, что все действительно чертовски сложно. Это не та профессия, которую можно уважать.
Есть большая разница между «Прости, сегодня не могу, мне надо писать диплом этим вечером» или «Вообще-то я должна сегодня поработать с вибратором на камеру. И лучше успеть сделать это дважды».
Он знал, кто я и обращался со мной в офисе утром так же, как мужчины обычно относятся к женщинам, торгующим своим телом. Не знаю, как узнал. Даже думать не хочу, хотя это и глупо. Все тайное становится явным, так учили в детстве рассказы Драгунского, и это действительно так.
Казалось, я успешно разделяю два мира – один онлайн, в котором я – голая искусительница. И другой – оффлайн, обычная студентка, в одежде и без вибратора в руке.
Он видел, как я делаю это. Не знаю, какую из сессий, но это ведь не то, о чем можно просто так спросить, эй, как тебе мои новые анальные шарики? Иногда я удивляла подписчиков. Не зря я продержалась столько лет в первых позициях чата. У меня не было выбора, но понимает ли это Соловьев?
Вообще не представляю, как говорить об этом открыто. Я ни с кем еще не говорила. Ленка работает в том же чате, она не в счет. Никто не знал о моей тайной ночной жизни. Не знаю, какой вообще нормальный парень готов смириться с этим.
Хотя… Наверное, ничего серьезного у нас и не будет. Не с такой профессией.
Только секс на одну ночь. Хороший, наверное, секс, но все же.
Я могла бы взять отгул на сегодня. Такое не поощряется, но всякое бывает, можно списать на технические неполадки, в конце-то концов. Выйти в сеть позже… Или отработать двойную смену после.
Я бы попросила Ленку заменить меня на одной из сессий, если бы Соловьев не знал правды. Тогда бы я врала напропалую, как делала это с тем парнем в августе, но не продержалась и две недели. Да и секс с ним был не тем, ради чего стоило терять деньги так часто.
Соловьеву врать бесполезно. Он знает, кем я работаю. И должен понимать, что даже после ночи с ним для меня ничего не изменится.
У него хорошая выдержка.
– Тебе надо работать, – только и повторяет он за мной, обдумывая каждое слово.
Чувствую, как он отстраняется. Вижу, как хмурится.
– Лера, я должен кое-что спросить, ладно?
Киваю.
– Ты всегда работаешь одна?
– Да.
И это честный ответ, по крайней мере, я так думаю. Пока не вспоминаю о справках и договоре с Серегой на воскресенье вечер. Ладно, сегодня суббота. Решаем проблемы по мере их возникновения.
– Только ты и твои пальцы?
– Иногда вибратор, иногда – два.
Соловьев нервно сглатывает.
– … Но всегда одна, – быстро заканчиваю фразу.
Он упирается одной рукой в капот, а второй ерошит собственные волосы.
– И ты не можешь сегодня пропустить? Никак?
– Могу, но я потеряю деньги. А они мне нужны.
Я хочу быть с ним честной. Теперь. Раз уж он и так знает правду. Не только про меня, но и про бабушку.
– У тебя были парни, которые знали… что ты делаешь?
– Нет.
Разговор дается ему с трудом, но ничего с этим не поделать. Не знаю, как об этом говорить иначе.
– Послушай, то, что я видел… Все это очень быстро закончилось.
Теперь ясно, когда он смотрел на меня. Мой единственный фиаско, по закону подлости сразу после нашей встречи.
– Да, вчера это было очень быстро, – киваю. Не уверена, но, кажется, у меня горят щеки. – Я думала о тебе.
Вот теперь у него отваливается челюсть.
Я тоже прекрасно понимаю, зачем мужчины смотрят такие видео. И ясно, чем Соловьев занимался до или после. Хотя не ясно, успел ли он вообще кончить за эту короткую сессию прошлой ночью.
Вид у него такой, как будто я своими глазами застукала его за мастурбацией.
Криво усмехаюсь.
– Ты ведь смотрел на это… с одной целью.
– Ага, – выпрямляется он, хватает за талию и притягивает к себе. – Хотел тебя забыть.
– Не вышло, судя по всему, – сжимаю его член через джинсы.
Он хрипло стонет.
– Не делай так, иначе я никуда не отпущу тебя сегодня, – шепчет он, поглаживая большим пальцем мои губы.
– Тебе и не нужно меня отпускать.
Соловьев отстраняется.
– Что ты сказала?
До меня с запозданием доходит, что я только что ему предложила.
О проекте
О подписке