Неистовая и грубоватая карга куда-то пропала, вернув холодную, деловитую даму. Я не понял, чего именно дожидается писательница, но если вы считаете, что я отказался из чувства гордости или неудобства, то ничего подобного. Мой лозунг: бери от жизни все, ввязывайся, храбрись.

Мы некоторое время поговорили о книге, об обычаях, в которых вкушение пищи с гостем является очень важным элементом, а затем девушка с кексом громко воскликнула: «Смотри! Смотри!» Я по инерции глянул в окно и увидел, как с неба падают первые снежинки. Сначала они двигались бесконечно медленно, создавая мягкую завесу, а затем начали слипаться в крупные хлопья, покрывая дорогу белым покровом. Первый снег вошел в город тем вечером, помогая мне получить работу.

– Будем считать это добрым знаком. – Алиса встала, оставив меня и недоеденный пирог. – Я готова с вами сотрудничать, Нестор. Детали отправлю по электронной почте.

Не успел я ответить что-то подходящее случаю, как дверь за заказчицей захлопнулась. Снег завалил следы, как будто ее и не было никогда, но на столе лежало несколько тысяч аванса.

Следующую неделю я провел за перепиской с Алисой Ветер и за чтением книг, которые она мне присылала. Имитировать архаичный стиль заговоров не так просто, как кажется: в них не всегда присутствовала рифма, но образность заставляла присвистывать. Особенно в старой магии поражала несовременная, нутряная и эгоистичная жестокость. Любовные заклятия просили ветер разорвать живот возлюбленного и вместо печени и сердца вложить тоску по девушке, проклятия же, пронизанные грубой откровенностью и злобой, так и вовсе заставляли мурашки бежать по коже. Строчки свивались в змеиный ком, текст начинал прыгать перед глазами.

«Из избы выйду не дверями, со двора не воротами, выйду я черным окном, пойду я темным лесом, там пни да коренья, там грязь и раздор», – читал я в книге Алисы, пытаясь представить, как это должно звучать в стихах. Имитировать древнюю ненависть или животные страсти было тяжело, но это раззадоривало. Я наскакивал на заклятия снова и снова, словно кусачая собака; пробовал разные ритмы, даже шептать себе под нос начал, чтобы понять, складываются фразы или нет. Впервые за долгое время я действительно писал стихи, пусть и странные, пусть и отталкивающие.

Критические замечания Алисы и ее внимание к строгой стилизации импонировали. Впечатлить ее оказалось тяжело, похвалы выдавались скупо, но все же она меня приняла, и теперь я старался исправиться, выдать что-то особенное. Следующим заданием писательницы стало стихотворение, в котором ведьма проклинает юношу, заставляя его стать ее вечным слугой. Сильный образ. В этом мне виделось что-то средневековое, так что я оторвался от книг и позвонил Моне. Если кто-то и даст внятный совет, то только она.

Раньше мы встречались и смогли расстаться друзьями – просто разошлись, будто связывающая нас нить безболезненно распалась. Мона писала диплом по магическому мышлению европейских Средних веков и до сих пор иногда читала лекции студентам первых курсов, так что я рассчитывал на помощь. Я объяснил ей суть задачи, и девушка вздохнула.

– Проклятие? Хм… – Пауза длилась долго. – Пользоваться магией в прежние времена означало продать душу дьяволу. Даже рыцари, которые носили с собой безобидные бумажки с бессмысленной белибердой, надеясь не умереть в бою, считались еретиками. Так что теперь ты тоже еретик на пути к сатане.

Она тихо, еле слышно, посмеялась.

Мона обожала юмор, который понимала лишь она сама. Эта девушка не нуждалась в собеседнике, чтобы получать удовольствие от шуток, и источником смеха обычно служили те, кто не разбирался ни в истории, ни в философии, ни в искусстве, поэтому нормально общалась Мона только с узкой сектой таких же глубоких гуманитариев, как она сама. Я не до конца отвечал ее требованиям, но пока мы были вместе, она сдерживалась.

– Да, я вступил на тропу зла, – согласился я. – Посоветуешь, как качественно проклясть невинного юношу, чтобы заработать денег на пропитание?

– Почему бы и нет? – Мона отхлебнула невидимый напиток. – Тут все зависит от того, к какой традиции обращаться. Ты хочешь европейскую традицию или нашу? Держись лучше корней, так атмосфернее. У меня волосы дыбом встают от старых русских заговоров и ворожбы, от всех этих домовых и жутких полуночных обрядов.

Девушка открыла невидимую мне книгу, и я слушал, как она листает страницы. То, что Мона сразу нашла подходящий запросу том, казалось совершенно логичным. Когда я жил у нее, то ощущал себя лишним среди груд книг, не имеющих системы. Она, разумеется, существовала, но ее сложное устройство понимала только Мона, поэтому она не терпела, когда кто-то перемещал книги из одной стопки в другую. Самое интересное, она всегда знала, в какой из куч какая книга находится, хотя со стороны они представляли собой хаос.

Но стоит признать, что только Мона запросто могла начать искать талмуд про средневековых ведьм, не вдаваясь в подробности и не тратя времени на расспросы, зачем это понадобилось. Она считала, что если взрослый человек о чем-то просит, значит есть веская причина. Из-за такого отношения к людям ей пришлось урезать круг общения до тех, кто действительно руководствовался в просьбах важными мотивами, а не отвлекал ее зазря.

– Если хочешь сконструировать проклятие или заговор, то они состоят из пяти частей, – наконец сказала она. – В первой описываешь, что делаешь, во второй идут желания, цель. Дальше, как в любой магии, рисуешь символический образ действия, а затем ссылка на авторитеты – кого ты привлекаешь, чтобы проклятие имело силу. Потом эффектная закрывающая кода, и всё.

Я ничего не понял и потянулся за бумажкой.

– Мона, погоди… Мне нужно записать. Что такое «кода»?

– Последний яркий аккорд. Тада-ам! «Да будет слово мое крепко, как камень, нерушимо, как скала», – в таком духе. Ты подберешь образы пожестче, если нужно… – Она замялась. – Это не моя специализация вообще-то. Ты хотя бы представляешь, насколько необъятна история Средних веков даже в рамках одной страны? А уж в русской специфике я плаваю тотально.

– Я представляю, но больше у меня знатоков прошлого в друзьях нет, – начал раздражаться я. – Все эти части должны идти друг за другом?

– Нет, необязательно. У каждого колдуна свой стиль. – Она опять усмехнулась сама себе. – Поищи собственный почерк, поэкспериментируй, почитай книги про старорусскую ворожбу и гадания, а мне пора.

Мона положила трубку. Она умела уходить быстро, не затягивая. Именно так она и попросила уйти меня, когда поняла, что я все больше пропадаю вне дома и ищу приключений. Мона считала себя самым лучшим приключением и никакого пренебрежения не терпела. Иногда я скучал по запаху ее растрепанных волос и полному шкафу темных строгих рубашек.

Я скачал пару книг по русской ворожбе и засел за материалы. Найти свой стиль, выстроить его на основе чужих жутковатых заговоров, выбрать лучшее, отбросив дурное, – да, это я могу. Если верить источникам Моны, я был неофитом на пути к сатане, так что стоило постараться.

Я утонул в море одержимости, обретя давно отсутствующую уверенность и непробиваемую целеустремленность. Трудно сказать, почему я из кожи вон лез со стихами-заклятиями, но наличие сложной, не решаемой с наскока задачи вдыхало в каждый новый день азарт и свежесть. Мне нравилось работать над чем-то, имеющим смысл. Время внезапно освободилось от мусорных занятий и превратилось в чистую, широкую полосу, которую можно отдать под нечто значимое. Ничто, кроме работы, не запоминалось. Я ощущал себя занятым профессионалом – не кем-то, кого мотает по жизни, будто клочок мусора, а человеком, вносящим свой вклад в мир.

У каждого из нас полно возможностей изучить целые области знания, но мы предпочитаем отдыхать, заполняя время чем угодно вместо того, чтобы потрудиться. Алиса избавила меня от мук безделья, подарив четкие дедлайны и конкретные задания, не прощающие подхода спустя рукава. Ко мне взывали черные леса, куда не проникает ни луча света, я крался под окнами темных избушек. В них жили необъяснимые, чуждые существа, с которыми можно договориться лишь с помощью жертвы или принуждения.

Звонки от приятелей я отбивал, потому что хотелось поскорее закончить дело. Стоит отвлечься – и я потеряю неожиданную жилу вдохновения, идеальный распорядок.

Я был целиком захвачен книгой Алисы Ветер, необычными поворотами истории, загадочными требованиями, но главное – ритмами, образами. Я мечтал быть Бодлером, романтическим певцом цветов зла, но превратился в шамана, который гнет неистовую и ненавидящую человека природную бездну, создает из нее предметы, вытряхивает из нее нужные события под негодующий рев. В работе с заклятиями таилась опасность, я легко ее представлял. Я топил корабли, отбирал здоровье, заставлял людей гореть нездоровыми страстями вместе со странствующими ведьмами из истории Алисы. Детские истории закончились.

Звонка в дверь я никак не ожидал и легко его проигнорировал, охваченный порывом, но так же легко отбросить дублирующий его, надоедливый вопль телефона уже не смог. Чья-то целеустремленность ничуть не уступала моей. Посмотрев в глазок, я понял, в чем дело. Мона. Мона никогда не сдается.

– Нестор! Открывай, черт бы тебя подрал!

Я открыл дверь. Мону вот так, во плоти, я не видел давно. Волосы собраны в неаккуратный хвост, брови все такие же лохматые, какими я их помню, в уголке рта – легкая усмешка. Только теперь она походила не на недовольную, заспанную дриаду, выглядывающую из куста, а на героиню «Макса Пэйна», в честь которой себя назвала. Спокойный взгляд, длинное пальто, руки торопливо стаскивают перчатки. Она ненавидит мерзнуть, но лишнюю одежду ненавидит тоже, поэтому начинает расстегивать пальто уже в подъезде.

– В чем дело? Я занят.

– Дело в твоих родителях, Нестор. – Гостья толкнула дверь и прошла внутрь, заставив посторониться. – Им не удалось до тебя дозвониться, и они решили, что ты попал в беду, вот и попросили проверить, как ты тут. Присылай им сообщения, что ли, раз в месяц. Я попросила их удалить мой телефон, чтобы не попадать в столь неудобную ситуацию, но вряд ли они послушают. Родители вечно делают, что хотят.

Она присела на стул в прихожей, пошевелила ногами в узких джинсах, а потом уставилась на меня. Женщины обычно дозируют взгляд, будто распределяют его по всему телу, чтобы не казаться навязчивыми, грубыми. Мона никогда не боялась показаться грубой, поэтому смотрела прямо в лицо, спрашивая взглядом, какого черта ей пришлось сюда тащиться.

– Ты выглядишь вполне здоровым. Хотя и похудел килограммов на пять, – прокомментировала она. – Почему ты не выходишь из дома целый месяц?

– Что? – не понял я.

Вот теперь Мона стала более внимательной и осторожной. Осмотрела снова, но уже как врач или человек, оценивающий уборку квартиры чужими людьми. Потом, сделав про себя выводы, расширила радиус сканирования и включила в него мою квартиру. Я невольно следовал за ее взглядом и отмечал то же самое, что и она: упаковки от заказанной на дом еды, разбросанные повсюду, темнота, нарушаемая только отдаленным сиянием монитора в комнате, исписанные листки в самых неожиданных местах.

– Видимо, заказ с ведьмами тебя так поглотил, что ты забыл обо всем вокруг, – озвучила девушка свои мысли. – Но месяц?.. Вряд ли стихи требуют такого неусыпного внимания. Что-то случилось?

Я хотел рассердиться, выказать недовольство, но ее визит был чем-то из ряда вон выходящим, поэтому я попытался понять, какое сегодня число. Цифры в правом углу компьютера констатировали, что с момента встречи с Алисой Ветер прошло чуть больше месяца. В зеркале отражалось давно не бритое сероватое лицо. Я попытался вспомнить, когда в последний раз выходил на улицу, однако в памяти сохранился лишь падающий снег за окнами кафе.

Мона молча наблюдала за моими метаниями, но в конце концов не выдержала:

– Ну, что скажешь?

Я не знал, что ответить. Нестерпимо хотелось завершить неловкий разговор и вернуться к делу. Мылся я, судя по всему, несколько дней назад, поэтому начал стесняться присутствия гостьи. Она была слишком деятельной и свежей, словно пришла из другого мира.

– Все нормально. Ты меня отвлекаешь, – пояснил я с деланой беспечностью.

– Покажешь, над чем работаешь? – спросила она.

Отказаться было бы глупо. Я гордился тем, что сейчас делал, – непривычный и захватывающий проект.

Так Мона подобралась невероятно близко к моим стихам. Они выплеснулись далеко за границы монитора, заполонив всю квартиру. Я рисовал на полях своих заклятий, увлеченный новой реальностью, хотя не брался за иллюстрирование с первых курсов университета, когда мне пришло в голову, что пора отбросить все лишнее и посвятить себя слову.

– Проходи.

Присутствие Моны проявляло основную ноту последнего времени – одержимость. Девушка выглядела лишней, словно детектив, явившийся в обитель сумасшедшего. Без детектива все имело смысл, все складывалось, но теперь не представлялось возможным восстановить скрытые связи, потому что она их разметала.

Мона взяла несколько листков, пробежалась глазами, аккуратно положила на место. Эта аккуратность была самой чуждой частью ее поведения.

– Ты написал то заклятие про захват души юноши? – поинтересовалась она, чтобы нарушить тишину.

– В тот же день, когда звонил тебе. – Я поразился той гордости, какая звучала в моем голосе. – Сделал хитрую сборку из разных заговоров, получилось очень зловеще.

– Я даже не подозревала, что ты можешь так отдаваться работе.

– Мне просто прежде не попадалось ничего стоящего.

– Позвони родителям.

Мона вышла из комнаты, похлопав меня по спине. Странный жест, нечто среднее между дружеским похлопыванием по плечу и поглаживанием спины бывшей любовницей.