Маленький Икрамчик первым схватил чадор и сразу же ловко в нее завернулся, будто делал это каждый день. А старший брат Рои и Ромины Хамид заявил, что чадру не наденет и вообще никуда не пойдет. Сказал, что лучше ляжет пораньше спать, ведь завтра у него ответственный день. Он будет сменять отца за рулем, потому что у нас дальняя и обширная программа. Нас тоже разбудят рано, и на нашем месте он бы не гулял до рассвета.
На это хаджи Рухи заявил, что Хамид стал таким ответственным лишь потому что по соседству нет девчонок, которые ему бы нравились:
– А живи тут рядом Лейла, он бы побежал к ней в чадре, стуча в кастрюлю, как миленький!
Все захохотали, а Хамид покраснел. Видно, ему и впрямь нравилась какая-то Лейла.
А мне ужасно нравилось, что в семье Рухишек все общаются на равных, много смеются и взрослые на полном серьезе принимают участие в подготовке нашего похода по соседям, который моя мама назвала бы «безобразием».
Для нас с Икрамчиком покрывала оказались слишком длинными. Я завернулась и попробовала пойти, но споткнулась о подол и чуть не упала.
– Ты зубами придерживай! – подсказала мне Ромина. – А еще говорят, что мы сами просим чадру!
Все опять засмеялись. Персиянки и впрямь вынуждены иногда закусывать чадор зубами, если им нужно что-то сделать руками. Чадра же никак не прикреплена к телу и если ее не держать, сразу спадает.
Моя мама как-то обратила внимание на прогулку местного семейства по магазинам улицы Моссадык. Жена шла впереди, придерживая чадру унизанной золотыми перстнями, рукой, а муж тащил за ней на себе кучу сумок, пакетов и детей.
– А неплохо персиянки устроились! – прокомментировала моя мама. – С этой чадрой никакую сумку не понесешь, разве что кошелек! А наши женщины, хоть и без чадры, зато увешаны авоськами так, что за ними половую принадлежность не разглядишь! Советская хозяйственная сумка лишает женственности похлеще этой тряпки, а еще и потяжелее будет!
Роя притащила с кухни три металлические салатницы, две кастрюли и набор половников разной величины. И снова все хохотали, что самый маленький Икрамчик выхватил самый большой половник, а с чадрой он управляется ловчее любой искушенной ханум.
Мне досталась маленькая кастрюлька, в такой моя мама варила «Доктора Квакера», и средней величины половник.
Марьям-ханум давала нам какие-то наставления по фарси.
– Волнуется, – коротко перевела мне Ромина. – Пошли!
Мы вышли на ночную улицу. Для меня это было захватывающим приключением! До этого я никогда не гуляла по ночным улицам без взрослых – ни в Москве, ни в Тегеране. А уж тем более в чадре. Больше всего я боялась споткнуться о ее подол и свалиться, громыхая своей кастрюлей с половником.
Мы пошли не в сторону Каримхана, где была оживленная магистраль, а свернули в ближайший переулок, ведущий вглубь квартала. Узкая улочка поднималась на север, потому что впереди замаячили глыбы гор, в ночи похожие на жирные кляксы. По обе стороны переулка вплотную стояли белые двухэтажные дома, похожие на дом Рухишек. Если бы меня в тот момент оставили одну, я бы точно запуталась, в каком именно из этих домов я в гостях.
В свете ночных фонарей улочка казалась таинственной. Ни машин, ни пешеходов в такое время внутри жилого квартала не было. Но из окон домов то и дело доносились возбужденные голоса и смех.
– Сюда не пойдем, ну их! – махнула рукой Ромина на первые два дома в ряду.
У входа в третий мы остановились.
– Запоминай, – шепнула мне Ромина, – как только войдем, начинай как можно громче стучать ложкой по кастрюле и подвывать вот так: «Зарди-йе ман аз то, сорхи-йе то аз ман!»
– Подожди, – испугалась я, – я не запомнила!
– Не беда, – отмахнулась Ромина, – просто повторяй за мной! Так просят духа Огня о всяком приятном – близким здоровья, тебе подарков… Только загадай заранее, чего ты хочешь!
– Парня тоже можно загадать, – вставила Жанет, – если тебе какой-нибудь нравится.
– Все бы тебе парней! – шутливо осадила ее Роя на правах старшего товарища. – Загадай лучше, чтобы тебя отпустили с нами на Каспий на Новруз!
– Никто ее не отпустит! – заявил маленький Икрамчик. Оказывается, он тоже говорил по-английски. До этого он все время молчал, и я подумала, что он просто не понимает, о чем мы говорим.
– А ты стесняйся дальше! – буркнула брату Жанет и на секунду приуныла. Видимо, родители и впрямь ее не отпускали.
– Она не сдала тест по математике за полугодие, – пояснила Роя.
В моей школе тесты были только по инглишу, но я догадалась, что иранские подружки так называют итоговую контрольную.
– А мы всей семьей поедем на берег Каспийского моря, – похвасталась Ромина. – Там у нас дом. Жанет мы бы тоже взяли. И тебя тоже можем взять, – обратилась она ко мне. – Тебя отпустят?
Я вспомнила свою маму и ответила, что вряд ли.
Ромина нажала на кнопку интеркома.
– Бале! («Да!» – перс) – отозвался женский голос.
– Зарди-йе ман аз то, сорхи-йе то аз ман! – протрубила Ромина в микрофон утробным голосом, как заправское привидение.
Интерком тут же пискнул, а входная дверь щелкнула.
Ромина потянула за ручку и мы вошли в подъезд. Он, как и в доме Рухи, был не подъездом в московском смысле этого слова, а скорее, прихожей. В ней стоял диван и кресла, на полу ковер и кадки с цветами, а дальше еще одна дверь. Из этого входа можно было войти только в апартаменты первого этажа. У жильцов второго этажа был свой вход. Правда, в квартире Рухи была внутренняя лестница на второй этаж, где жила семья Жанет. Ромина мне ее показала и сказала, что они дружат семьями, поэтому этот вход открыт. Но есть и такие соседи, которые вешают на внутренних лестницах друг от друга замок. Сказала это она таким тоном, что я постеснялась рассказать, что в Москве все запираются друг от друга на три замка и часто не знают, как зовут соседей по лестничной клетке.
Ромина приложила палец ко рту и, словно дирижер, жестами показала, чтобы мы построились гуськом друг за другом и приготовили свои кастрюли. И одновременно ударили в них, когда она откроет внутреннюю дверь.
Едва Ромина коснулась дверной ручки, как мы разом грохнули по своим кастрюлям и послушным зычным хором свое прошение к духу Огня.
Из-за двери показалась какая-то ханум в длинном шелковом халате и тюрбане на голове, всплеснула руками, закрыла лицо, будто от ужаса, и убежала куда-то вглубь квартиры.
За ней выскочил какой-то господин, увидев нас, запричитал «О, Аллах, Аллах!», и тоже убежал. Потом один за другим выбежали разные дети, большие и маленькие, они показывали на нас пальцами и что-то кричали на фарси.
В какой-то момент мне показалось, что, несмотря на заверения семьи Рухи, эти люди не в курсе традиции про пришествие гонцов духа Огня, испугались всерьез и сейчас вызовут полицию.
Но тут снова появилась ханум в шелковом халате с пятью пакетами в руках. Когда она успела их собрать, одному Аллаху известно, но каждый был полон угощений.
С первого взгляда мне показалось, что там только сладости и фрукты, но дома выяснилось, что там еще и «цепляющиеся» игрушки – несбыточная мечта каждого советского ребенка того времени. Куклы и игрушечные животные, которых при помощи приделанных к ним липучек можно было прицеплять к мягкой мебели, занавескам и даже к спине другого человека. Мне досталась липучая длинноногая Линда из породы Барби в розовом купальнике и длинная плюшевая собака, похожая на желтую сосиску с коричневыми ушами.
После вручения подарков ханум, ее муж и их дети перестали нас бояться, расцеловали всех пятерых и стали что-то оживленно говорить на фарси, хватая Рою и Ромину за руки.
Мои подружки по очереди твердили «Хейли мамнун!», прикладывая правую руку к левой груди, и мотали головой. Я знала это выражение, его часто употреблял мой папа, и я запомнила, что оно значит «Очень вам признателен!» А если к нему прибавить «Бебахшид!» («Извините!» – перс) оно значит вежливый отказ. И когда мои подружки произнесли и это слово, я поняла, что нас всячески приглашают в дом, а мы вежливо, но упрямо отказываемся.
Наконец мы снова вышли на улицу.
– Если к Зухра-ханум зайти, то она будет угощать до утра, больше никуда не попадем! А у нас еще два дома в плане, – пояснила Роя.
– У Зухры-ханум всегда вкусное мороженое, она сама его делает в специальной мороженице! – вспомнила Жанет и причмокнула.
– Не напоминай мне про мороженое! – взмолилась Ромина. – А то я сейчас вернусь к ней и мы больше никуда не пойдем!
– Дальше будет еще вкуснее! – важно заявил Икрамчик.
Мне было ужасно весело в их компании! Ничего подобного раньше я не делала и не видела.
Потом мы зашли на второй этаж того же дома. Нам тоже сразу открыли, сделали вид, что испугались, когда мы забарабанили в свои кастрюли, но тут Роя с Роминой дали знак, что заходим. Там была большая семья, но у меня в голове уже все настолько смешалось, что я не запомнила, как кого зовут. В большом зале горел камин, и все домочадцы сидели вокруг него и любовались пламенем.
Нас усадили туда же, хозяйка принесла кучу угощений, а потом тоже пакеты с подарками каждому из нас. Тут говорили по-английски только дети. Симпатичный мальчик лет 13 перевел мне, что говорит его отец:
– Раньше в эту ночь костры жгли на улице до самого утра, мужчины прыгали через них, а девушки водили хороводы. Но теперь это нельзя. Но на живой огонь все равно надо смотреть на Чахаршанбе-сури, он приносит счастье! – и хозяин дома указал на красивые языки пламени в камине.
– У нас тоже есть похожий обычай, только летом, в ночь на Ивана Купалу, – важно поддержала я обмен культурными ценностями.
Про Ивана Купалу я тоже вычитала, кажется, у Гоголя.
В третьем доме все повторилось – притворный испуг, угощения, подарки.
Опытная Ромина надела на себя под чадру школьный рюкзак, иначе бы мы не смогли утащить все мешки со своими подарками.
В четвертом доме мои глаза уже слипались от усталости, избытка впечатлений и необходимости говорить и понимать на английском.
Мои подружки, кажется, это заметили. Во всяком случае, меня перестали дергать бесконечными рассказами, усадили в кресло перед очередным столиком с угощениями, и на какое-то время оставили в покое.
В этом доме были две дочки постарше Рои и Ромины. На вид им было лет 17-18, обе показались мне очень красивыми. Я поняла, что здесь живут какие-то родственники семьи Жанет и Икрама.
Маленький Икрамчик только в этих гостях перестал быть серьезным и даже позволил ханум, которая тут хозяйничала, взять себя на руки и потискать.
Тем временем сестры, у которых мы гостили, Роя, Ромина и Жанет почему-то стали высовываться в окно и к чему-то прислушиваться. Каждый раз, вывесившись в окно по пояс, они на секунду замолкали, а потом раздавался взрыв хохота.
Я вспомнила, что аналогичный смех я слышала из разных окон, пока мы шли по улице. Видно, не только мои подружки так делали.
Ханум-хозяйка, отпустив Икрамчика, тоже вдруг вылезла в окно и через секунду громко расхохоталась.
– Эй, мама, у тебя уже есть муж! – крикнул ей по-английски хозяин дома.
Мне стало любопытно.
– Что там такое смешное происходит на улице? – спросила я Икрамчика.
Вместо него ответила возвратившаяся от окна хохочущая ханум:
– Это старинный обычай «фаль-гуши»: загадываешь желание и подслушиваешь, о чем говорят соседи. Первое, что услышишь, это ответ на твой вопрос. На нашей крыше сейчас парни собрались, гостят у соседского сына и девушек громко обсуждают, все слышно, поэтому и смешно. Я спросила, будут ли у меня деньги в этом году? А сверху донеслось: «Нет, она слишком толстая!»
Прибежала разрумянившаяся от смеха Ромина и сообщила, что не ее вопрос, какой у нее будет муж, «дух Огня» в лице мальчишек сверху ответил: «Этот Хоссейн такой жадный, даже кошка от него ушла к соседям».
Зато хозяйские дочки таинственно сообщили, что им сверху пришел хороший знак. Обеих в новом году ждет большая любовь. Но пояснить, что именно в мужском разговоре на крыше навело их на такую мысль, отказались.
Последней от окна вернулась Жанет. Вид у нее был обескураженный.
– Три раза спросила дух Огня, как мне сдать тест по математике! И три раза мне ответили, что какая-то Бехназ обязательно поцелует какого-то Бехруза!
– А как зовут твоего учителя по математике? – осведомился маленький Икрамчик. – Случайно не Бехруз?
– Но я же все равно не Бехназ! – резонно возразила брату Жанет.
– В общем, ты сдашь математику, если Бехназ поцелует Бехруза, – заключила Роя. – Найди двоих с такими именами и заставь их целоваться, чтобы тебя отпустили с нами на Каспий!
Я уже устала смеяться!
На прощанье нам снова выдали мешки с подарками.
К дому Рухи мы явились часа в три ночи. С Жанет и Икрамчиком расцеловались возле их входа.
Марьям-ханум ждала нас в зале, господин Рухи и Хамид уже отдыхали.
Мама подружек расцеловала каждую из нас и сказала, что уже постелила мне в комнате Ромины. На постели меня ждала красивая ночнушка, похожая на «платье», которое мы с мамой купили в «Куроше».
Когда мы с Роминой переоделись, Роя и Марьям-ханум зашли к нам пожелать спокойной ночи. Мама Ромины принесла нам уютный глиняный кувшинчик и сказала, что в нем айран, если ночью нам захочется пить. А Роя вручила мне новую зубную щетку в красивой упаковке. Она была до того красивая, что я подумала: интересно, а можно ли будет забрать ее с собой?! Но спросить постеснялась.
Я умылась и приготовилась вырубиться, чувствуя, что впечатления меня переполняют и надо их «переварить», разложить по полочкам. А это утром, потому что сейчас уже нет сил.
Только я улеглась, как Ромина прошептала:
– Подожди спать! У нас еще есть дело в эту ночь! Надо только дождаться, пока все уснут!
Любопытство заставило меня разлепить веки. По знаку Ромины мы минут 15 полежали в полной тишине, потом она встала, приоткрыла дверь в коридор и прислушалась!
– Спят! – удостоверилась подружка и достала откуда-то из-под кровати запасенную кастрюлю, в которую стучала, пока мы ходили по гостям.
– Это зачем? – удивилась я.
– Увидишь! – загадочно отозвалась Ромина.
Она перелила в кастрюлю айран из принесенного ее мамой кувшина, ополоснула его под раковиной и жестом пригласила меня к окну, выходящему на задний двор. Там, на маленькой забетонированной площадке торчал гигантский радиатор кондиционера, из которого тихо капала вода. В то время такие в Тегеране были повсюду и мне они очень нравились. Если под него засыпать, кажется, что на улице идет дождь. Дождей в Тегеране почти не было и, в отличие от зимы и снега, по дождичкам я немного скучала.
Ромина схватила кувшин, размахнулась и с силой швырнула его на бетонную площадку. Раздался треск, это кувшин разлетелся вдребезги.
– Что ты делаешь??? – ужаснулась я. – Тебе же попадет!
– Попадет! – удовлетворенно улыбнулась подружка. – Но это будет завтра. А сейчас дело сделано!
Она сообщила мне, что специально выпросила у мамы на ночь айран, зная, что она нальет его в глиняный кувшин, так положено. И припрятала кастрюльку, потому кувшин нужен для «кузе-шекани». Это примета такая на Чахаршанбе-сури. Если в ночь на последний четверг старого года выбросить в окно старый кувшин, в новом году в дом придет богатство.
– Утром мама, конечно, будет ругаться, – серьезно пояснила подружка, – но когда придет богатство, еще спасибо мне скажет! Подумаешь, кувшин!
«Какое ей еще богатство?! – думала я, засыпая. – У нее и так все есть, даже собственная ванная!»
Наутро Роя разбудила нас в семь и сказала, что ничего, выспимся в новогодние каникулы.
Мне очень хотелось спать и я чуть не сказала, что у меня-то на Новруз нет никаких новогодних каникул! Но потом вспомнила, что у меня и школы-то нет!
Стол был уже накрыт к завтраку: омлет с сабзи, тосты с моим любимым плавленым сыром панир-хомэи, похожим на очень густые сливки, и чай со свежими ширини, уже принесенными Хамидом из армянской пекарни.
За столом Марьям-ханум качала головой и что-то тихонько втолковывала Ромине на фарси. В ответ Ромина только улыбалась и разводила руками – мол, ну что теперь поделаешь?! Я догадалась, что мама отчитывает ее за кувшин.
И я снова подумала, какие все же славные эти Рухи! Если бы я нарочно разбила дома кувшин, моя мама ругалась бы куда громче. И едва ли я могла бы беспечно улыбаться, как Ромина, выслушивая то, что она обо мне думает.
Хаджи Рухи объявил, что на сегодня у нас большие планы. Сначала мы поедем в загородный клуб кататься на лошадях.
– Ты ездишь верхом? – спросил меня Хамид.
Для меня это прозвучала как в кино про жизнь аристократов: «Кстати, вы играете в теннис?»
Мое знакомство с лошадьми на тот момент сводилось к тому, что однажды, гуляя со мной по парку Сокольники, папа завел меня на территорию спортивного общества «Урожай», где мы немного поглазели на занимающихся в манеже всадников. Запомнился острый конский запах, щелчки хлыста и резкость тренера, которая уже ассоциировалась у меня с любым «большим» спортом. Если тренер не кричит и не ругается, значит, это не серьезные занятия, а так – группа здоровья. На «Урожае» все было серьезно. Хотя бы потому что нас с папой вскоре выгнали, сказав, что посторонним на тренировки нельзя. А если мы желаем сами скакать, то по воскресеньям с утра работают группы проката для «чайников».
Вспомнив все это, на вопрос Хамида я просто отрицательно помотала головой.
– Наши лошадки – полностью заслуга Хамида! – сказал хаджи. – Он их навещает и выгуливает. Благодаря ему, они ухоженные красавицы.
О проекте
О подписке