Глава 4

Вот чего Павел точно не ожидал в этой жизни, так это удара по носу от своей секретарши. Что она там плела про увольнение? Черт! Ни одна женщина никогда не била его по носу. Пощечины были. Это да. Бывшая жена практиковала. Кто-то когда-то сказал ей, что пощечина – это очень женственно. Вот она и старалась. Правда, у нее это получилось всего один раз, во второй он ей ответил. Империя наносит ответный удар, да. Он и ударил-то слегонца, но жена все равно отлетела к стенке. А Павел тогда сказал, помнится: «Оль, до греха не доводи. Я ж арматуру рукой гну». И жена все прекрасно поняла. Хотя и прожили они после этого недолго. Он пошмыгал носом. Там что-то все еще хлюпало. Павел оглядел залитую кровью грудь, содрал футболку и полез в мини-бар. Черт! Виски осталось на пару глотков. Водки не хотелось. От нее завтра будет мутить желудок, и вонять изо рта. Собирался же сегодня купить целую бутылку любимого «Джонни Уокера», но из-за Янкиных закидонов, конечно же, забыл. Он задумчиво перебирал оставшиеся в баре напитки. Что за гадость они здесь понапихали! Голова раскалывалась. А Янки все нет. Он автоматически нажал кнопку вызова на телефоне. Послушал гудки и мрачно решил – вернется, оторвет ей ноги по самое не могу.

Маша мучилась и страдала, лежать не было никакой возможности. Стоять, что ли, всю ночь, как боевая лошадь? Она пробовала приложить лед, но от него стало еще хуже. Господи, зачем, зачем, она поехала одна? Теперь никто не принесет ей сметаны, и не намажет спину, и не станет терпеливо обмахивать опахалом из павлиньих перьев. А вдруг она умрет и будет сиротливо лежать в номере, пока какая-нибудь горничная не обнаружит ее распухший от жары труп? Бр-р-р!

Нет уж. Ничто и никогда не могло надолго выбить Машу из колеи, даром она три года в школе оборону держала? Да один только Димка Максимов сколько крови у нее выпил пока… пока она не нашла к нему подход. Да и остальные тоже не сахар были, вовсе не мальчики-конфетки. А девочки? О! Тоже не девочки-ромашки, отнюдь. Так что Павел Сергеевич по сравнению с ними просто мелочь. Так, грубый невоспитанный хам с замашками большого босса. А на самом-то деле, тьфу! Ничто и никто не испортит ей отдых. Ни хамоватый шеф, ни солнечный ожог. Покряхтывая и постанывая, Маша сползла с кровати, влезла в просторную футболку, длинную широкую юбку, сунула ноги в пляжные тапочки и решительно вышла из номера. Идти приходилось очень осторожно, стараясь как можно меньше задевать одеждой горящую, сухую, готовую лопнуть, воспаленную кожу.

В баре, как всегда, было многолюдно. Отцы семейств, уложив чад, а кто и жен, предавались заслуженному отдыху. Из бильярдной слышался сухой треск костяных шаров. Маша подошла к стойке и кивнула бармену. Тот улыбнулся. Если Машина просьба и удивила его, то вида он не подал.

Павел сидел за столиком в компании широкогорлого стакана с виски и мрачно испепелял взглядом мобильный телефон, посматривал на часы и медленно свирепел. Время показывало полночь. Он убьет ее, а потом выпорет. Нет, сначала выпорет, а потом убьет. И больше никаких игр! Яна виртуозно расправлялась с ним, прекрасно зная, что его кнопка находится там же, где и у большинства мужчин. Каждый раз он говорил себе, что все, больше он не потерпит ее выходок, и каждый раз покорно прыгал через обруч, снова и снова. Но на этот раз она перегнула палку.

Краем глаза он заметил истеричку, разбившую ему нос. Сейчас-то он ее сразу узнал. Вон чего-то с барменом толкует. Выпить, что ли, захотела или свидание назначает? Его бесили бабы, приезжающие к морю за своей порцией любовных утех. В отеле было полно холеных сорокалетних женщин, которые только так и проводили свой «сексхолидей». Эта хоть и молодая, но дура дурой, с нее станется и с барменом роман закрутить, ишь, как он ей усиленно авансы строит, ручки к сердцу прикладывает, глазки умильно закатывает. А эта дурища, ничего, стоит рядом, уши развесила, лыбится во весь фейс. Рожа красная, тьфу!

Павел сжал стакан в лапищах. Ярость, темная мутная, поднималась откуда-то снизу, заполняя все свободное пространство, он просто физически ощущал, как она колотится уже где-то возле горла. Сейчас он готов был убить любого, кто неосторожно подвернется ему под руку. Он знал за собой эти плохо контролируемые припадки гнева в момент, когда что-то не поддавалось его воле, но на работе легко гасил их, закованный, как в броню, в английский деловой костюм.

Когда-то, в самом начале, он терпеть не мог всякие там пиджаки, галстуки и кожаные папочки. Он создавал свой завод, оборудовал цеха, сам вместе с рабочими учился гнуть швеллер, так его не так, отрабатывал технологии, изучал документацию, бегал по большой, не обустроенной еще территории в свитере с закатанными до локтя рукавами и армейских ботинках с высокой шнуровкой. Домой приходил уставший и голодный, как бездомный пес, и жадно ел наспех сваренную рассыпчатую картошку. Иногда просто, а иногда с маслом или сосисками, если каким-то чудом не забывал зайти в магазин. Ему всегда было жаль тратить драгоценное время на всякие там магазины. У отца была специальная диета: кашки на воде и кисели, которые варила приходящая домработница. Просить ее варить еще что-нибудь для него, Павла, ему и в голову не приходило. Ни ему, ни отцу, которому всегда было неловко, что у него вот, как у буржуя, домработница.

Батя, всю жизнь отпахав в строительстве, пройдя путь от разнорабочего до главного инженера, так и остался верен делу партии Ленина. И даже теперь, пройдя нескольких операций, после которых от желудка практически ничего не осталось, продолжал таскаться на коммунистические митинги.

Павел усмехнулся и осторожно разжал пальцы. Стакан, слава богу, не треснул, а ведь мог. Сколько он их передавил уже за свою жизнь. К красномордой девице возле стойки подбежал молодой парнишка в бордовой форменной жилетке, с пакетом в руке. Девица заглянула в пакет и расцвела от счастья, принялась благодарить, деньги достала, замахала руками, видимо, показывая, что сдачи не надо. Презервативы он ей, что ли, бегал в аптеку покупать?

Павел посмотрел на телефон и снова нажал на вызов. «Зайка моя, я твой хвостик…», запиликало рядом, Павел судорожно дернулся и стал озираться. Источник звука находился где-то здесь, совсем близко. Турок в жилетке полез в карман и достал серебристый телефон. «Рыбка моя…», – продолжал звучать игривый голос. Павел заревел и рванулся, опрокидывая стол.

Парнишка в ужасе отскочил от надвинувшегося на него огромного, заросшего щетиной, чудовищного человека. Тот схватил его за воротник расшитой золотым позументом рубахи, и принялся трясти, хрипло повторяя: «Где она, мать твою?! Где она?!»

Голова у парня моталась, как у автомобильной собачки на торпедо, он хватал ртом воздух и все никак не мог закричать, потому как огромные лапищи почти совсем перекрыли доступ кислорода в легкие. Перед глазами заплясали красные круги, и парень с сожалением почему-то вспомнил, что так и не зашел в номер к одной очень симпатичной русской, а она уж так ему улыбалась, такие взгляды бросала. Тут он очнулся и увидел, что страшный человек уже не держит его за воротник рубашки, а ошалело стоит, разведя в стороны огромные руки, и с лица его прямо на грудь капает ярко-желтая жидкость.

– Твою мать, – тихо зарычал Павел, глядя, как на футболку стекает апельсиновый сок.

– Вы что, ку-ку? – спросили рядом.

Павел посмотрел на тупую дуру с пустым стаканом в руке. Ладно, он потом с ней разберется. Сначала этот. Он протянул руку и выхватил у парня телефон.

– Откуда? – спросил он тихо, но так, что парнишка и так-то перепуганный, качнулся в сторону. – Я бить не буду, – успокоил Павел. – Скажи, где взял? – Турок махнул куда-то в сторону. Павел схватил его за плечо и потащил за собой.

Бармен за стойкой, сосредоточено посмотрел им вслед, соображая вызывать полицию, или так обойдется? Нет, надо ж быть таким идиотом? Спер телефон Салим или нашел, но хотя бы отключить-то мог догадаться?

Павел размашисто шел за парнем в жилетке, не выпуская его плечо. Тот что-то лопотал, оглядывался, махал рукой куда-то вдаль, потом остановился и ткнул пальцем в землю.

– Здесь? – переспросил Павел, глядя под ноги. Мощенная плиткой дорожка шла от бассейна мимо солярия к ступенькам, ведущим к пляжу.

Турок указал на кусты, окружающие дорожку.

– Так здесь, – Павел топнул ногой по плитке, – или там? – кивнул он на кусты. Турок всхлипнул и попытался стряхнуть с плеча огромную руку. – Да не молчи ты, урод!

– Вы его сейчас до инфаркта доведете, Павел Сергеевич, – выскользнувшая из-за спины Маша, положила руку парню на другое плечо и заглянула в глаза. – Не бойся, – улыбнулась она. – Мы тебя не обидим. Покажи, где ты нашел телефон? Павел Сергеевич, да отпустите вы его!

Салим немного оживился. Если эта женщина с этим русским, может, еще и ничего. Может, и обойдется. Он же ничего плохого не сделал? Ну нашел телефон. Он хотел вернуть, честно. Он бы утром главному администратору отдал, Аллах свидетель. Только бы его не уволили. Он так долго добивался этой должности. Это хороший отель и клиенты сюда не бедные приезжают, не то что в том отеле, где он до этого работал: чаевых не дождешься, сдачу по два раза проверяют, и, не дай бог, цента не досчитаются. Салим резво полез в кусты и оттуда из глубины закричал:

– Здесь, здесь!

Маша посмотрела на Павла и засунула руки в карманы, как бы показывая, что уж в кусты-то она ни за что не полезет. Она, вообще, не понимала, чего побежала за ними. Из любопытства? Пакет со сметаной болтался на руке. Нет, не из любопытства, просто ей стало жалко бедного парня. Он так старался угодить ей. Бармен поначалу тряс головой, какая, мол, такая сметана ночью, но потом позвал парнишку-посыльного. Тот и побежал куда-то в ночной магазин. Ну, правильно, она так и думала, не может курортный город обходится без ночных магазинов. А Павел Сергеевич-то совсем спятил, ведь едва-едва не уходил бедолагу. Кусты затрещали, раздвинулись, с них посыпалась листва, и на дорожку выбрался Павел, а затем и турок-посыльный. Павел помотал головой, стряхивая мусор, взгляд хмурый, брови сошлись к переносице.

– Ничего не понимаю. Что она в кустах делала? А ты не врешь? – Павел развернулся к турку. Тот отпрянул и замотал головой, что не врет.

Павел постоял еще немного, подышал влажным ночным воздухом. В темноте ярко выделялся прямоугольник бассейна, подсвеченный по периметру голубыми светильниками. Получалось очень красиво. Подумав немного, он шагнул на ступеньки лестницы, ведущей вниз к бассейну, к столикам и пластиковым стульям. Зачем-то прошелся по одному из бортиков. Площадка для бассейна заканчивалась террасой, с которой небольшая лестничка вела вниз на следующую площадку, где располагался еще один, детский бассейн, – с одной стороны мелкота и водяные горки, а с другой противоток. Там тоже стояли кресла, шезлонги, зонтики.

И вдруг что-то он там такое увидел, Маша не поняла что, но он вдруг побежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки (она еще подумала, что он сейчас обязательно сломит шею). Он мчался, отшвыривая с пути столы и стулья. Потом Павел куда-то пропал, Маша вытянула шею и увидела, что нет, не пропал, просто опустился на колени перед чем-то, что находилось там, возле бассейна, на одном из откидных кресел. И вот тут Маше стало страшно. Она стояла на самой верхней ступеньке и не могла заставить себя сделать шаг. Ни вперед, ни назад. Надо пойти к себе, думала она, и лечь спать. Это не мое дело, это не мои проблемы, я не хочу ничего этого видеть. Но было понятно, что уходить уже поздно, потому что, то, что находилось там, в шезлонге, навсегда изменит такую простую и понятную Машину жизнь.

Павел поднял голову и посмотрел на нее сухими блестящими глазами. Голубые блики от воды скользили по его лицу, странно видоизменяя его, искажая гримасой. Маше даже показалось, что он смеется, и она чуть было не вздохнула облегченно – ничего нет, все в порядке, сейчас все разъяснится, они дружно посмеются и разойдутся по своим номерам. Павел шевельнул губами и отвернулся. Маша посмотрела ему в затылок, потом вверх на небо, она упорно не хотела смотреть вниз. Но все же посмотрела. Тонкая женская рука свешивалась до самой земли, витой золотой браслет поблескивал на запястье. Маша сделала маленький шажок вперед.

– Не подходи, – глухо сказал Павел и поднялся. Посмотрел куда-то за ее спину. Маша резко оглянулась. Невдалеке маячил посыльный. – Эй, – позвал его Павел, – позови врача… и полицию.