Если бы можно было остаться так навсегда: чистыми и грустными как двое сирот; но это невозможно, в жизни так не бывает. Жизнь – это огромная волна, которая должна обрушиться на Лулу и вырвать ее из объятий Анри. Твоя ладонь, твоя большая ладонь. Он гордился их величиной, он говорил, что у потомков древних фамилий всегда крупные конечности. «Он больше не возьмет меня за талию своими большими ладонями – мне было немного щекотно, но я была горда, потому что он мог почти сомкнуть пальцы. Это неправда, что он импотент, он просто чист, чист – и немного ленив». Она улыбнулась сквозь слезы и поцеловала его под подбородком.
– Что я скажу своим родителям? – сказал Анри. – Мою мать это убьет.
Нет, мадам Криспен не умерла бы, она торжествовала бы. «Они будут говорить обо мне за едой, все пятеро, с порицающим видом, как люди, которые знают много, но не хотят всего высказать из-за малышки, которой шестнадцать лет и которая слишком молода, чтобы при ней говорили о подобных вещах. Свекровь будет внутренне хохотать, потому что узнает все, она уже знает все, и она меня ненавидит. Какая грязь! И приличия против меня».
– Не говори им сразу, – умоляла она, – скажи, что я в Ницце из-за здоровья.
– Они мне не поверят.
Она покрыла его лицо быстрыми короткими поцелуями.
– Анри, ты был со мной недостаточно обходителен.
– Это правда, – сказал Анри, – я был с тобой недостаточно обходителен. Но ты тоже, – сказал он раздумчиво, – ты тоже.
– Да, я тоже. Ох, – вздохнула Лулу, – как мы несчастны