Цитаты из книги «Аллюзия любви»

Толстым в эпилоге романа «Война и мир» – это Пьер и Наташа. Наташа, которая была кокетливой и романтической девушкой, выйдя замуж, к удивлению всех своих близких, не думает ни о туалетах, ни о свете, ни о развлечениях. Она отдает всю себя мужу и детям, становится образцовой замужней женщиной: «В ее лице не было, как прежде, этого непрестанно горевшего огня оживления, составлявшего ее прелесть. Теперь часто видно было одно ее лицо и тело, а души вовсе не было видно. Видна была одна сильная, красивая и плодовитая самка». Она требует от Пьера такой же самоотверженной любви, какую испытывает к нему сама, ревнует его, он вынужден отказаться от развлечений, от дружбы и, так же как Наташа, полностью посвятить себя семье. Он «не смел ездить в клубы, на обеды… не смел уезжать на долгие сроки, исключая как по делам, в число которых жена включала и его занятия науками, в которых она ничего не понимала, но которым она приписывала большую важность». Пьер был «под башмаком своей жены», но взамен этого: «Наташа у себя дома ставила себя на ногу рабы мужа… Весь дом руководился только мнимыми повелениями мужа, то есть желаниями Пьера, которые Наташа старалась угадывать». Когда Пьер уезжает, Наташа не может дождаться его возвращения, без него она страдает. Между ними царит полное согласие, они понимают друг друга с полуслова. В заботах о детях, о доме, о любимом и уважаемом муже она испытывает почти безоблачное счастье. Эту идиллическую картину стоит рассмотреть более подробно. Наташа и Пьер едины, как душа и тело, говорит Толстой. Но если душа покидает тело, человек умирает. Что же случилось бы, если бы Пьер разлюбил Наташу?

В середине прошлого века Жан-Поль Сартр, провозгласивший человека свободным, и Симона де Бовуар, «родоначальница» феминизма, каждый по-своему научили современников думать: открыто и свободно, как думали сами они. Каждый человек, утверждал Сартр, должен быть творцом своей

молодая женщина доверяет свою руку, но не замечает, что доверяет. Она не замечает этого, поскольку вдруг оказывается, что она в этот момент становится вся духовной. Она ведет своего собеседника к самым возвышенным сферам сентиментальной спекуляции, она говорит о жизни, своей жизни, она показывает себя в своем существенном аспекте: личностью, сознанием. И в это время совершается разрыв тела и души; ее рука неподвижно покоится меж теплых рук ее партнера, ни соглашающаяся, ни сопротивляющаяся – как вещь.

Напротив, тот, кто хочет быть любимым, не желает порабощения любимого существа. Он не довольствуется несдерживаемой и механической страстью

она была очарована его умными речами, недюжинным интеллектом, остроумием и не в последнюю очередь тем, что у них было много общего во взглядах на жизнь и на их любимую философию. Со студенческих лет за Симоной закрепилась слава опасного полемиста, легко улавливающего неуверенность или фальшь в аргументах собеседника

основная тема его творчества – подлинное счастье быть самим собой и непонимание окружающих («Ад – это другие!» – этой формулой он наградит XX век) – родом из детства

Любовь как первичное отношение к другому является совокупностью проектов, которыми я намерен реализовать эту ценность.

любовь есть действие, то есть органическая совокупность проектов к моим собственным возможностям.

Таким образом, как реакция на поражение третьего экстаза, для-себя хочет отождествиться со свободой другого как основывающей его бытие-в-себе. Быть в себе самом другим – идеал, который всегда конкретно имеется в виду в форме бытия в себе самом этим другим, – и является первым значением отношений с другим; это свидетельствует о том, что мое бытие-для-другого преследуемо указанием на абсолютное-бытие, которое было бы собой в качестве другого и другим в качестве себя и которое, полагая свободно в качестве другого свое бытие-себя и в качестве себя бытие-другого, было бы бытием из онтологического доказательства, то есть Богом.

Я не прекращаю для этого утверждать другого, то есть отрицать собой, что я являюсь другим; другой, будучи основанием моего бытия, не может раствориться во мне без того, чтобы не исчезло мое бытие-для-другого. Если, таким образом, я проектирую реализовать единство с другим, это значит, что я проектирую ассимилировать инаковость (alterite) другого, как таковую, как мою собственную возможность