Цитаты из книги «Клуб неисправимых оптимистов»

Леонид Кривошеин на полном серьезе рассказал однажды такую историю: – Я оказался в камере с двумя русскими, не понимавшими, за что их арестовали. Лично я, сказал киевлянин, опоздал на пять минут на работу, и меня обвинили в саботаже. А я, сказал новгородец, пришел на пять минут раньше, и меня объявили шпионом. А я пришел вовремя, и меня обвинили в том, что у меня часы западной марки.

Если бы мама и Франк все знали заранее, они бы помирились, но никто не способен предсказать будущее.

«Мы были в ссоре, он и я. Ссора – ерунда, если знаешь, что снова встретишься, ссора – всего лишь один из способов жить рядом и не терять друг друга из виду в нашем тесном мире. Ссора не мешала мне думать о нем, чувствовать его взгляд на странице книги, газеты, которую он читал.

Проблема заключалась в одном: для Франка Сартр был высшим авторитетом, Сесиль же обожала Камю[68], которого Франк терпеть не мог. Я тогда не знал, что между Сартром и Камю следовало выбирать – как между «Реймсом» и парижским «Рейсинг-клубом», «рено» и «пежо», бордо и божоле, русскими и американцами, причем выбор делался раз и навсегда.

В такой момент не сводят счетов. Не подводят итогов. Все равны, и все не правы.

Я не знал, как быть с тем фактом, что обожаемые мной Жюль Верн, Мопассан, Достоевский, Флобер, Сименон и многие другие писатели были теми еще мерзавцами. Как поступить – забыть об их существовании и никогда больше не читать? Сделать вид, что их вообще нет, когда их романы как будто специально для меня написаны? Как таким отвратительным особям удалось создать гениальные творения?

Определение «бонвиван» как нельзя лучше подходило папаше Маркюзо.

Папа четыре года был заключенным шталага[19] в Померании

Я больше не чехословацкий подданный. И не французский. Я – апатрид.

Думаешь, что все забыл, – раз не думаешь о нем, значит забыл, а оно раз – и тут как тут.