Великан замер. Зрачки у него расширились – точь-в-точь как у животного, ведущего ночной образ жизни. Очевидно, в кромешной тьме беспамятства для него забрезжил лучик света. Фрер и так намеревался во время предстоящего сеанса слегка растормошить его разум, дабы указать пациенту правильную дорогу к себе. Но сейчас ему стало очевидно, что механизм восстановления памяти уже пришел в движение – Патрик Бонфис на глазах превращался в самого себя. Врачу оставалось только ускорить этот процесс.

– Я отвезу тебя домой, Патрик.

– Когда?

– Сегодня.

Ковбой медленно покачал головой. Незаконченная маска выпала у него из рук, и он перевел на нее глаза. Ну вот и все. Это билет в один конец, и обратного пути не будет. Что касается Фрера, то он как психиатр все свои надежды связывал с возвращением пациента в Страну Басков. Там, в знакомой обстановке и при поддержке близкой женщины, он обретет свое «я».

Но теперь на Матиаса нахлынули сомнения. Когда к беглецу возвращается память, он чаще всего забывает выдуманную личность. И Фрер боялся, что Патрик заодно забудет и о том, что видел на вокзале. Однако заговаривать с ним о Паскале Мишелле… Нет, на это он не пойдет.

Фрер поднялся и дружески коснулся плеча Патрика:

– Отдыхай. Я зайду за тобой после обеда.

Мужчина в стетсоновской шляпе согласно кивнул. По его виду невозможно было понять, радует его новый поворот событий или, напротив, огорчает. Фрер быстрым шагом шел назад, в свой кабинет. Двери. Ключи. Столы и койки, намертво прикрученные к полу. И непреходящее ощущение, что он – надсмотрщик, стерегущий чужие души.

Он попросил секретаря купить ему свежие газеты и позвонил Сильви, чтобы предупредить об их приезде. Женщина, казалось, все еще не пришла в себя.

Под конец разговора он с некоторым пафосом заявил:

– Для Патрика наикратчайший путь к самому себе – это вы.

Они условились встретиться около трех часов дня в порту Гетари, и Фрер повесил трубку. Он продвигался вперед наугад. Еще никогда ему не приходилось сталкиваться с подобной ситуацией. На миг у него возникло искушение позвонить капитану Шатле и сообщить ей новость. Потом он вспомнил, что они расстались далеко не в самых дружеских отношениях. А главное, он ведь обманул эксперта из криминалистической службы. Интересно, какое наказание ему за это полагается?

Оставалась и еще одна проблема. Утром Анаис должна получить результаты анализов, которые он выведал прошлой ночью. Наличие планктона на руках ковбоя и в яме усилит ее подозрения на его счет. Возможно, она захочет взять его подопечного под стражу. Лучше всего поскорее увезти его подальше. При самом неудачном раскладе они пошлют кого-нибудь за Патриком в Гетари, но у него будет день или два, чтобы в знакомой обстановке вспомнить, кто он такой.

Его мысли прервал стук в дверь. Пришла секретарь с кипой местных газет: «Сюд-Уэст», «Нувель Репюблик де Пирене», «Депеш», «Журналь дю Медок»… Матиас проглядел заголовки на первой странице. Все, как один, были посвящены одной теме – туману, в минувшие выходные накрывшему плотной завесой всю Жиронду. Перечисление несчастных случаев, произошедших из-за плохой видимости, занимало половину газетной полосы.

В заметке, набранной мелким шрифтом, сообщалось также, что «на вокзале Сен-Жан найдено тело бездомного, погибшего от переохлаждения». Фрер оценил хитроумие сыщиков. Он понятия не имел, как им удалось заморочить голову журналистам, но факт оставался фактом: они умело обезвредили мину, способную вызвать в обществе взрыв паники и насторожить преступника. Разумеется, он понимал, что полиция вовсе не сидит сложа руки, но лишняя шумиха вокруг этого дела следствию совсем ни к чему.

Что касается Бонфиса, то его случай удостоился упоминания лишь где-то в середине номера, на страницах, отведенных под местные новости. В ночь с 12 на 13 февраля, писала газета, на вокзале обнаружен неизвестный мужчина с признаками психического расстройства, немедленно доставленный в клинику Пьера Жане.

Фрер сложил газеты. Если повезет, журналисты не заинтересуются его новым пациентом. Он посмотрел на часы. 10.00. Затем подвинул к себе стопку историй больных, поступивших в понедельник. За утро ему надо заполнить их, провести обход в своем отделении и принять амбулаторных больных. А потом он поедет в Страну Басков. В компании с Патриком Бонфисом и его тайнами.

* * *

Всю ночь ей снилась бойня.

Темные просторные помещения. Сверху свисают какие-то металлические конструкции. Под ними – дымящиеся туши. Слышен стук топоров, опускающихся на бычьи спины. По желобам струятся потоки черной жидкости. Высятся груды белых черепов. Развеваются развешанные шкуры, похожие на пелерины. Мужчины в кепках трудятся не покладая рук – режут, рубят, пускают кровь. Громко хекают. Это хеканье преследовало ее всю ночь.

Проснувшись, она даже удивилась, что не выпачкалась в крови.

Анаис приняла душ. Сварила кофе. И села за письменный стол, перечитать набросанные ночью заметки.

Обезглавленная туша быка была обнаружена утром 13 февраля на пастбище ganadería Жельды – фермы по разведению быков для корриды, расположенной близ города Вильнев-де-Марсан. Анаис поздравила Закрауи и велела ему отправляться спать. Сказала, что с владельцем побеседует сама. Парень вроде бы огорчился, но спорить не стал: как и остальные члены группы, он уже больше суток был на ногах.

Анаис вернулась домой. Позвонила фермеру и предупредила, что приедет завтра утром. Затем поискала в Интернете ссылки на упоминание об имевших место в последние годы случаях калечения животных. Самым громким делом на эту тему оказалась серия нападений на лошадей в Германии в девяностых годах. Их находили с отрезанными ушами и половыми органами, некоторых – забитых ножом. В многочисленных статьях, посвященных этой проблеме, говорилось, что полиция арестовала нескольких подозреваемых, но преступления продолжались. Похожие случаи отмечались в Великобритании и Нидерландах не далее как десять лет назад. Анаис ознакомилась с каждым – ничего общего с ее убийством. Ни одной зацепки, способной помочь ей в расследовании.

В восьмидесятых годах в Америке много шуму наделали случаи так называемой подпольной хирургии. На полях стали находить изувеченные трупы крупного рогатого скота, причем наблюдатели отмечали, что «операции» производились неизвестными науке инструментами. Вывод авторы публикаций делали следующий: в актах варварства повинны или пришельцы из космоса, или сами фермеры. Добравшись до этого места, Анаис закрыла сайт. Этот след вел в никуда.

Наступила полночь, но спать ей пока не хотелось. Она погрузилась в чтение материалов о выращивании «торо браво». Узнала, чем их кормят. Как содержат. Как занимаются селекцией. Узнала, как они гибнут на арене. Вся информация, почерпнутая ею из многочисленных статей, лишь подтверждала то, что ей было известно и раньше: коррида – дерьмо. Быков держат в изоляции, кормят до отвала, клеймят раскаленным железом и без всякой подготовки в четырехлетнем возрасте выпускают на арену. Это при том, что в нормальных условиях бык может жить до двадцати лет.

В два часа ночи ее, задремавшую над клавиатурой, разбудил телефонный звонок. Звонивший – он представился ветеринаром Аношем – сказал, что днем к нему обратился Лонго. В 20.00 ему доставили бычью голову, и он немедленно принялся за работу. Его и раньше привлекали к сотрудничеству с правоохранительными органами в качестве эксперта по делам, связанным с отравлениями и заражением домашнего скота. Говорил он быстро, явно нервничая, но Анаис была ему благодарна – он позволил ей сберечь драгоценное время.

Прежде чем приступать к исследованию головы, эксперт взял пробу крови и отправил ее на анализ в лабораторию токсикологии при инспекции по контролю за качеством мяса. Результаты уже пришли: в кровеносных сосудах мозга быка обнаружены следы кетамина – мощного анестетика, используемого для усыпления животных. Активное вещество кетамин, пояснил ветеринар, содержится во многих препаратах, но лично он склоняется к имальгену как наиболее распространенному из всех. Так что перед тем, как отрубить быку голову, убийца усыпил его огромной дозой снотворного. Анаис это не удивило: бойцовые быки – это вам не комнатные собачки.

По мнению ветеринара, убийца либо подмешал препарат животному в пищу, либо, что более вероятно, воспользовался специальным пистолетом для подкожных вспрыскиваний. Найти такой легче легкого – они есть у каждого ветеринара, есть у спасателей и у служителей зоопарков. Зато имальген продают строго по рецепту врача и только в аптеках при ветеринарных клиниках. Это может быть следом. Надо лишь проверить, кто в последние недели покупал имальген на территории Аквитании и по какому рецепту. И конечно, выяснить, не зарегистрированы ли случаи незаконного проникновения в ветеринарные клиники и лаборатории, выпускающие препарат.

Что касается техники обезглавливания, то, по мнению Аноша, они имели дело с настоящим профессионалом. Чувствуется рука мастера, в смысле хирурга или мясника. Вначале он сделал надрезы на шкуре и мягких тканях, затем ввел нож в сочленение между затылком и атлантом, то есть первым шейным позвонком, и отсек спинной мозг и сухожилие, проходящее под вторым шейным позвонком. Ветеринар полагал, что таким образом голову можно без труда отделить от тела с помощью простого скальпеля. Убийца по неизвестным причинам также вырезал язык. Записывая за экспертом, Анаис подумала, что он сделал это ради красоты мизансцены, не желая, чтобы у его Минотавра язык вывешивался изо рта, как у какой-нибудь страдающей от жажды коровы.

Постепенно перед ней вырисовывались детали картины. Убийца не мог быть ни нищим, ни тем более обыкновенным дилером. Разумеется, это и не мужчина с амнезией с вокзала Сен-Жан. Безумие убийцы носит рациональный, холодный характер. Это человек со стальными нервами, тщательно подготовившийся к акту жертвоприношения. Не мясник, не фермер, не ветеринар – в этом Анаис не сомневалась. Но он обладал опытом, необходимым для постановки страшного спектакля.

Мысль о том, что ей предстоит столкнуться с подобным противником, заставила ее вздрогнуть. От страха или от возбуждения – она и сама не поняла. Наверное, и от того и от другого одновременно. Кроме того, для нее не было тайной, что в большинстве случаев убийцу-психопата ловят либо если он допустит ошибку, либо если полиции просто повезет. Рассчитывать на то, что ошибется этот убийца, не приходилось. А что до везения…

Она поблагодарила ветеринара и попросила прислать ей письменный отчет. Потом легла и несколько часов купалась в бычьей крови. В восемь утра она уже сидела за рулем своей машины, направляясь в Мон-де-Марсан.

На улице шел дождь. Нехотя, словно через силу, наступал тусклый рассвет. Она ехала, и один пейзаж за окном сменялся другим – пихтовые леса и дубовые рощи уступали место пастбищам и виноградникам. Но картины природы не радовали ее. Утром, едва проснувшись, она поняла, что зверски простудилась: голову стянуло тугим обручем боли, в горле драло, нос заложило. Вот что бывает, если на ночь глядя шататься по холмам, обливаясь слезами…

С магистрали А62 (или это была Е05?) она свернула на принадлежащее департаменту шоссе Д651, ведущее на юг. Хорошо, что ферма далеко, – у нее будет время подумать. «Дворники» выбивали на стекле мелодию, похожую на похоронный марш. Дорога за пеленой дождя еле просматривалась. Она несколько раз повторила себе, что преступник проделал тот же путь, только в обратном направлении. И увозя с собой трофей. Голову в мешке.

Она обогнула Мон-де-Марсан и взяла курс на Вильнев-де-Марсан. По дороге остановилась возле аптеки. Накупила лекарств. Долипран. Юмекс. Фервекс. В соседней булочной прихватила бутылку колы без сахара, чтобы запить таблетки. И завершила экзекуцию над собой, обильно опрыскав горло и за капав нос.

Снова за руль. На выезде из города она заметила справа придорожный щит с надписью «Ganadería de Gelda» и двинулась по мокрой грунтовке. Ни одного быка в пределах видимости не наблюдалось. Анаис этому не удивилась. Она знала, что основной принцип в разведении toro bravo заключается в том, чтобы до корриды держать их подальше от людей. Чтобы они были более злобными и агрессивными, а главное – хуже подготовленными к встрече с матадором.

Вообще-то ей следовало предупредить о своем приезде жандармерию. К чему зря обижать местные власти? К тому же они позволили бы ей ознакомиться с материалами дела. Но она сознательно предпочла вести расследование в одиночку – не хотела, чтобы во время беседы с фермером на нее хоть что-то давило. А дипломатией займемся позже, сказала она себе.

Она углубилась в неширокий проезд. Голые ветви окаймлявших его деревьев смыкались над головой, расчерчивая небо в не ровную клетку, похожую на переплетение трещин. В конце дороги, справа, показалось здание с фахверковой стеной. Анаис проехала еще несколько метров и остановилась. Типичная ландская ферма. Просторный земляной двор в окружении вековых дубов. Хозяйский дом – черные балки, белая замазка. Деревянные оштукатуренные пристройки…

Все вместе производило впечатление благородства, но вместе с тем уныния и какой-то шаткости. Обитатели фермы десятилетиями, если не столетиями, боролись за выживание, далекие от технического прогресса и современных удобств. Анаис представила себе жилые помещения без центрального отопления и водопровода. Она намеренно сгущала в воображении краски, испытывая чувство едкой горечи.

Она вышла из машины и направилась к главному дому, нахлобучив на голову капюшон и стараясь не ступать в лужи. Залаяла невидимая собака. Потянуло навозом. Она постучала в дверь. Тишина.

Анаис еще раз огляделась. Между двумя строениями мелькнула arena de tienta^[13]. Здесь устраивали пробные бои, но не быков, которых до наступления великого дня вообще не выпускали на арену, а их матерей. Коров загоняли на площадку и кололи пиками. Считалось, что те из них, кто реагирует на уколы особенно нервно, станут лучшими производительницами toro bravo. Как будто в природе существовал ген агрессивности.

– Это вы из полиции? Вы мне вчера звонили?

Анаис обернулась. За спиной у нее стоял худой как жердь мужчина в иссиня-черной куртке. Вес пера, подумалось ей. Не больше пятидесяти килограммов при росте метр семьдесят. Как его еще ветром не сносит? Анаис достала удостоверение:

– Капитан Анаис Шатле, центральный полицейский участок Бордо.

– Бернар Рампаль, – представился мужчина и без всякого воодушевления пожал протянутую ему руку. – Я тут за главного. Mayoral. И conocedor^[14].

– Вы специалист?

– По генеалогии животных. По хронологии боев. Разведение быков для корриды – это прежде всего память. – Он ткнул себя указательным пальцем в лоб. – Все тут.

Дождь поливал его серебристую шевелюру, стекая с нее. Как с гуся вода, мелькнуло у Анаис. Выглядел он и в самом деле более чем странно. Узкие плечи. Маленькое, чуть ли не детское землистого цвета личико, хоть и покрытое густой сетью морщин. Под стать фигуре был и голос – высокий и тонкий. Вообще-то она совсем иначе представляла себе заводчика быков для корриды – этаким мужланом весом в полтонны. Но, должно быть, мужество этого человека проявлялось в другом. В глубоком знании своего ремесла. В привычке командовать. В отсутствии склонности к сантиментам.

– Вы найдете ту сволочь, которая убила моего быка?

– Для меня важнее то, что он убил человека.

– Люди спокон веку друг друга убивают. А ваш гаденыш напал на беззащитное животное. Это уж что-то новенькое.

– Разве вы сами не занимаетесь тем же самым круглый год?

Conocedor нахмурил брови:

– А вы что, из этих фанатиков, которые против корриды?

– Я с детства ходила на корриду.

Анаис не стала уточнять, что всякий раз возвращалась с этого зрелища больной. Лицо фермера немного смягчилось.

– Кому принадлежит ganadería?

– Одному бизнесмену из Бордо. Настоящий знаток корриды.

– Вы ему сообщили?

– Конечно.

– И как он реагировал?

– Как и все тут. Кипел от возмущения.

Анаис записала имя и координаты бизнесмена. Надо будет его опросить. Как и всех работников ganadería. Пока нельзя сбрасывать со счетов версию о том, что преступление совершено кем-то из своих. Хотя жандармы наверняка уже со всеми побеседовали.

– Пойдемте со мной, – предложил мужчина. – Мы убрали тело в хлев. Для страховой компании.

Интересно, по какой статье фермер собирается получить страховку, подумала Анаис. Порча материала, что ли? Они проникли в большой сарай. Внутри было кучами свалено сено. Под ногами чавкала грязь, и стоял прямо-таки полярный холод. Влажный силосный запах перебивала вонь органического разложения. Так воняет протухшее мясо.

Труп быка, прикрытый пленкой, занимал середину помещения.

Мужчина решительно сдернул пленку, выпустив на свободу плотный рой мух. Смрад усилился. Анаис посмотрела на огромную, уже раздувшуюся черную тушу. К ней как будто вернулся ночной кошмар: мужчины без лиц, размахивающие топорами, трупы животных, свисающие с крюков, телята с ободранной шкурой, чья обнаженная плоть переливается матовыми бликами…

– Сегодня ждем эксперта. Потом уж закопаем.

Анаис не отвечала. Рукой она крепко зажимала рот и нос. Огромная обезглавленная туша наводила на мысли об античных жертвоприношениях, призванных высвободить жизнетворные силы природы и увеличить плодородие земли.

– Вот ведь несчастье-то, – вздохнул фермер. – Cuatreno^[15]. Как раз собирались его выпустить.

– В первый и в последний раз.

– Вы рассуждаете точь-в-точь как все эти горлопаны, которые нам житья не дают.

– Спасибо за комплимент.

– Выходит, я прав. За милю таких чую…

Сменить тему. Иначе из него ничего не выжмешь.

– Я полицейский, – твердо сказала она. – Мои личные убеждения никого не касаются. Сколько весил этот бык?

– Примерно пятьсот пятьдесят кило.

– Доступ к нему в загон был открыт?

– Мы держали его на пастбище. Туда доступа нет вообще. Дороги нет, понимаете? Только верхом можно проехать.

Анаис обошла вокруг мертвого тела быка. Ее мысли вернулись к убийце. Не всякий решится напасть на такого бугая. Но убийце для его чудовищной постановки позарез нужна была бычья голова, и он не колебался.

– Сколько всего у вас быков?

– Две сотни. На разных пастбищах.

– Сколько животных содержалось вместе с этим быком?

– Примерно пятьдесят голов.

Анаис, все так же прижимая руку ко рту, приблизилась к туше. Черная шкура потускнела и казалась пропитанной влагой. Анаис не могла не почувствовать, как картина бесформенной массой лежавшего на полу мертвого быка перекликалась с тем ужасом, что она своими глазами видела в ремонтной яме. Только там в жертву был принесен Филипп Дюрюи. Но если Дюрюи воплощал собой одновременно и Минотавра, и его жертву, то обезглавленный бык символизировал и высшее божество, и жертвенное животное.

– Как, по-вашему, преступник сумел справиться с быком?

– Выстрелил капсулой со снотворным. Бык свалился, и тот отрезал ему голову.

– Разве он не испугался остальных быков?

– Так они разбежались, наверное. Первая реакция быка на опасность – бежать.

Анаис и раньше был известен этот парадокс. Быки для корриды вовсе не агрессивны. Просто их защитная реакция проявляется в таких беспорядочных метаниях, что это создает впечатление злобности.

– А он не мог подсыпать снотворное ему в корм?

– Нет. Зимой мы даем им сено и pienso^[16]. Пищевые добавки. Кормушки наполняют только наши пастухи. К тому же все животные едят из одного и того же лотка. Нет, он точно выстрелил в него капсулой. По-другому никак.

– У вас на ферме имеется запас препаратов снотворного действия?

– Нет, зачем? Если надо усыпить быка, мы вызываем ветеринара. А у него свои лекарства. И свой пистолет.

– Не знаете ли вы кого-нибудь, кто бы интересовался быками для корриды?

– Знаю. Тысячи человек. Каждый год съезжаются к нам на праздник.

– Я имею в виду человека, который крутился бы возле вашей фермы. Шнырял тут, что-то вынюхивал?

– Нет, такого не видал.

Анаис вглядывалась в перерубленную шею животного. Мертвые ткани приобрели темно-фиолетовый оттенок. Словно корзина, полная спелой ежевики, подумалось ей. Поверх раны поблескивали какие-то мелкие кристаллики.