5

София нашла свободную скамейку.

– Лоик не смог прийти?

Вопрос она задала только ради удовольствия лишний раз указать на несостоятельность своего бывшего.

– Он занят по работе.

– Ну да, после кокаина своего отсыпается.

Неплохое начало. Эрван, не отвечая, сел рядом. Она неприязненно поглядывала на суету на игровой площадке:

– Не знаю, кто придумал воскресные походы в парк, но, на мой взгляд, это одна из причин бросить ребенка в роддоме.

София, образцовая мать, любила маленькие провокации. Она переняла эту манеру парижанок: обожала соленые шуточки, говорила прямо обратное тому, что думала, ради единственного удовольствия сострить или непонятного удовлетворения оттого, что выставляет себя стервой.

– По крайней мере, – заключила она, – у развода есть свои положительные стороны: все неприятное делится на двоих.

У нее был тонкий голос, не гармонирующий с ее лицом скорбящей Богоматери.

– А как дела у тебя? – спросила она дружеским тоном.

Он вымучил какие-то банальности о своей поездке в Африку. Она покачивала красивой головой, на самом деле почти не слушая. Ему самому было неинтересно то, что он говорил. В уголке сознания он всегда задавался вопросом: догадывается ли она о его чувствах?

Пока София жила с Лоиком, он держал ее на расстоянии. Теперь, когда пара распалась, он позволил себе роскошь влюбиться в нее. Шансов у него было не больше, чем раньше, – а может, и меньше. Но именно потому ему и нравилась эта безнадежная, ни к чему не обязывающая страсть.

– Ты знаешь, что я жила в Африке? – небрежно спросила она.

Ее черная шевелюра переливалась под зеленой листвой каштанов.

– Вот так новость!

– У моего отца были там дела.

– Какие дела?

– Металлы, как всегда.

– В каких странах?

– В бывших итальянских колониях. Эфиопия, Сомали, Эритрея…

Он попытался представить себе маленькую девочку, резвящуюся на латеритных^[20] тропинках у подножия гигантских плюмерий,^[21] но быстро опомнился. Она все выдумала: он прекрасно знал, где она выросла и где училась.

Она рассмеялась – снова искренне, по-товарищески.

– Несу всякую чепуху, – призналась она. – В жизни там не бывала. У тебя ведь есть на меня досье?

Вместо ответа он улыбнулся. Едва он приближался к ней, его охватывала неодолимая апатия. Не оставалось ни сил, ни энергии, хотя нервное напряжение так и пульсировало под кожей.

Неожиданно Мила и Лоренцо бросили свои игры и прибежали требовать полдник. Эрван пошарил в кармане в поиске монет, чтобы купить им мороженое, но София уже достала из сумки – винтажная вещица от Баленсиаги – печенье и «Актимель», которые они проглотили в одно мгновение. И исчезли с той же скоростью, что и появились. После мрачного обеда у бабушки с дедушкой они возвращались к жизни.

– Когда я была беременна, – продолжала София, провожая их взглядом, – я была такой же, как многие красивые женщины. Мечтала, чтобы это скорее закончилось и я снова стала такой, как раньше. Я не желала ни набрать хоть один лишний килограмм, ни пропустить хоть одну вечеринку. А главное, я хотела все держать под контролем. Но ребенок в твоем животе уже все за тебя решил. Может, он сам и решает, когда появиться, а?

Она прикурила сигарету. Детская площадка – последнее место, где нечто подобное можно проделать, но он любил ее и за это: за беспечную – и вполне естественную – манеру навязывать другим свою волю.

Почти мгновенно перед ними воздвиглась мать семейства с перекошенной физиономией и сжатыми кулаками:

– Вы что, с ума сошли?

Эрван, даже не вставая со скамейки, продемонстрировал свой бейдж с триколором:

– Полиция. Отойдите, пожалуйста.

Та застыла на несколько секунд, не зная, что сказать.

– Отойдите, или я устрою повальную проверку во всем парке!

Растерявшая свой благородный пыл дама побагровела и убралась, не говоря ни слова.

– Ну и рожа у нее была! – прыснула София.

Эрван улыбнулся в ответ. Он был доволен своим маленьким подвигом, но куда приятней было бы развлечь ее разговорами. Если надо закадрить официанток или продавщиц, ему равных нет, но перед ней он пересыхал, как печь для пиццы.

– Когда ты познакомишь нас со своей невестой? – осведомилась она, будто прочитав его мысли.

– У меня сейчас никого нет.

– Я иногда спрашиваю себя: ты коп или монах?

Снова он не нашелся что ответить и предпочел уставиться на орду ребятишек, которые с жутким гомоном носились во все стороны. Мила и Лоренцо болтались на тарзанке.

Заметив, что Эрван не реагирует на ее подколы, София заговорила о своем отдыхе в Тоскане, потом о многочисленных поездках из Парижа в Милан и обратно. Она собиралась создать дизайнерскую фирму – изготовление и продажа итальянской мебели. Эрван знал, что так или иначе она придет к единственной действительно важной для нее теме: войне, которую она вела против Лоика ради получения развода и опеки над детьми. По неясным мотивам его брат отказывался официально оформить их расставание.

– Я кое-что тебе принесла.

Она достала коричневый конверт формата А4 и открыла его: там лежали фотографии Лоика, общающегося с какими-то явно подозрительными типами. Незачем было рассматривать дважды, и так понятно, о чем речь: его брат покупал наркоту у второразрядных дилеров. Дата и время были указаны в уголке каждого снимка.

– Ты установила за ним слежку?

– Только когда он с моими детьми.

– У тебя с головой не в порядке?

– Это у него с головой не в порядке. По моим подсчетам, он сейчас на дневной дозе в пять граммов. – Она взяла одну из фотографий и сунула ему под нос. – Видишь это? Сделка происходит на паркинге в Ле-Аль около одиннадцати вечера. Если приглядишься, увидишь спящих в машине детей.

Эрван вернул ей снимки. София снова прикурила сигарету. Зажав ее губами, она нервно запихала фотографии обратно в конверт и снова сунула ему в руки.

– И что ты хочешь, чтобы я с ними сделал?

– Начни расследование против Лоика.

– Я в угрозыске, – заметил он ледяным тоном.

– Обратись к коллегам из наркоконтроля. Пять граммов – это больше, чем для личного пользования, это запас для торговли. Он может считаться…

– Ты сейчас говоришь о моем брате.

– А еще об отце моих детей. О наркомане до мозга костей, который утверждает, что в состоянии оставлять себе детей каждую вторую неделю, отводить их в школу, кормить, заботиться о них при любых обстоятельствах и…

Он резко встал:

– Можешь на меня не рассчитывать.

– Друг за друга горой, так?

– У Лоика свои недостатки, но…

– Свои недостатки? Он жалкая развалина. Я заснуть не могу, когда они с ним. Господи, это же просто здравый смысл!

Тревога исказила черты его невестки. Свет вокруг них переменился. Ртутные отблески мелькали среди листвы. Будет гроза. Настил под ногами показался Эрвану еще более неустойчивым.

– Делай что хочешь. – Он постарался придать голосу твердость. – У тебя есть эти фотографии. Наверняка есть и свидетельские показания. Отдай все своей адвокатессе. Она знает, что делать.

– Клан Морванов: плечом к плечу против угрозы.

– Твои дети тоже Морваны. Повторяю, не рассчитывай на меня.

Она тоже поднялась, яростно запихивая конверт обратно в сумку от Баленсиаги. В этот момент прогремел гром, и с такой силой, что задрожали портики. Дети закричали, многие бросились к матерям.

Эрван поискал глазами племянников, чтобы попрощаться, но не нашел. Ну и ладно. Внезапно тучи с облегчением вывернули свое нутро. Ливень обрушился с безудержной силой.

– Позвони, если я буду нужен, – сказал он Софии, – но только не для такого дерьма.

Она бросила сигарету и пристально посмотрела на него. Когда она сосредоточивалась, ее глаза под тяжелыми полуопущенными веками чуть заметно косили. Несколько секунд он видел ее такой, какой она была, – без поэтических прикрас и фантазмов. Папина дочка, выросшая в комфорте, любви и беззаботности, женщина, которой теперь пришлось столкнуться с горькой реальностью.

Не сделав и пары шагов, он насквозь промок. Тем лучше. Он испытывал потребность смыть с себя всю эту грязь. Отец, который установил слежку за собственной дочерью, чтобы подсчитать, с кем и сколько она трахается. Невестка, которая шпионит за его братом, чтобы подсчитать, сколько кокаина тот потребляет.

Садясь в машину, он решил, что Бретань и впрямь пойдет ему на пользу.

Воздуха! Воздуха с морским йодом!

6

Он любил бывать здесь.

Под этим прогнившим мостом, в запахе мочи и горелого жира.

Он, Лоик Морван, финансовый вундеркинд, директор самых известных в Париже хедж-фондов,^[22] любой костюм которого стоил не меньше пяти тысяч евро, а машина – «Астон-мартин V12 Vanquish» – больше трехсот тысяч, чувствовал себя уютно только в таких клоаках, где гнездилось всякое отребье и куда забегали вколоть дозу.

Простое возвращение к истокам. Он признавал только одну родословную: наркотик. На сегодняшний день он почти с этим справился – «почти» было правильной оговоркой, потому что именно сейчас он ждал дилера под железнодорожным мостом, на углу улиц Криме и д’Обервилье, – но он никогда не забывал трущобного мрака своих юношеских лет.

Вынырнув из ступора у родителей, после обеда, он испытал привычную паническую атаку. Грудь сжимает, голова в огне, руки как две ледышки. Он спросил о Миле с Лоренцо, поцеловал отца и мать и смылся.

Позвонил, назначил встречу. В такие моменты он боялся только одного: что кончатся запасы. По мнению его психиатра, прогресс налицо: теперь он обходился одним-единственным страхом, пусть совершенно необоснованным (кокаин всегда был распихан по его карманам, лежал в бардачке и еще дома), так что от этого страха всегда находилось подручное средство, а значит, и скорое избавление.

Под мостом, как всегда, никого не было.

Он запер машину и устроился поудобнее в своей скорлупе. Дождь утих, но вода еще стекала с бордюров железнодорожных путей над ним, словно из гигантской капельницы. Он включил кондиционер до отказа (ему хотелось замерзнуть) и, спасибо окружающей обстановке, позволил нахлынуть воспоминаниям.

* * *

Грегуар Морван желал, чтобы его сыновья стали настоящими бретонцами, а значит, мореходами. В «Гленаны»^[23] их записали с шести лет. Интенсивные тренировки каждое лето. Эрван, упрямец, отказался продолжать. А Лоик, как примерный ребенок, стал лучшим в группе. Швертботы. Килевые яхты. Катамараны. Годы шли, кубки выстраивались рядами…

Старик ликовал: наконец-то в семье появился пацан, который умеет держать курс! Бретонец, разрезающий волны! Лоик к своим триумфам относился сдержанно. Он выигрывал регаты с рассеянной улыбкой, трофеи принимал смиренно, к заигрываниям «папиных дочек», которые вились вокруг него, относился с робостью. Серьезные вещи происходили не здесь.

Когда весь день рулишь, к вечеру заруливаешь в бар. Очень быстро Лоик заработал и иные знаки отличия: самый юный алкаш побережья (в двенадцать лет), самая луженая глотка всего Финистера (в тринадцать), самая долгая пьянка в Ле-Конке (семьдесят два часа, в пятнадцать)…

Свой порок он перевез в Париж. Дела пошли хуже, и воцарилась скука. От рюмочки к бутылке, от бутылки к полутора литрам, он надирался за несколько минут. Любая вечеринка оборачивалась этиловой комой, прерываемой рвотой. Тогда он открыл для себя кокаин, чудо-вещество, устраняющее нежелательные последствия алкоголя. Порошок позволил ему умножить объемы, поглощаемые за ночь. И держаться до утра, вдоволь наслаждаясь этими проспиртованными часами.

Он получил аттестат в семнадцать лет, чудом, и записался на экономический факультет. Его отец нацелился на Институт политических исследований и – почему бы нет – Национальную школу администрации. Лоик хотел заработать денег, и быстро. Он выпивал по нескольку литров за день – истинная доза клошара, – вот только предпочитал водку, а не винище. Окружил себя парнями того же сорта, алкашами со студенческим билетом, которые на глазах скатывались все ниже, с угробленной печенью и пропитыми мозгами.

В Бретани отныне он был больше известен своими питейными подвигами, чем моряцкими лаврами. Он утверждал, что за штурвалом не пьет. Врал: он прятал бутылки и кокаин в трюме, выходил в море в одиночку, бездумно и наобум. Разумеется, победы случались все реже, спонсоры повернулись к нему спиной: его во всех смыслах списали на берег.

Плевать он хотел. Ему было двадцать, и он жил в наркотическом тумане. Крэк, гашиш, дурь, попперсы, бупренорфин, трихлорэтилен… сколь обширные области еще предстояло покорить. На свой манер он оставался мореходом. Искателем искусственного рая.

На рейвах он пристрастился к экстези. И столкнулся с новым типом похмелья: после двух дней транса приземление было жестким, от депрессии до суицидальных порывов. И снова он нашел средство: укол героина с утра в понедельник. Благодаря герычу все долги списывались, и можно было начинать по новой. Но герыч не был бескорыстным другом. Лоик подсел за несколько недель. А через несколько месяцев он катился к смерти.

И речи не было об институте или работе. На счете в банке ноль, отец перестал платить за аренду студии. Лоик начал трахаться направо и налево – женщины, мужчины, без разницы, лишь бы хватило денег на дозу.

Но однажды, без всякого видимого объяснения, наркоты для него ни у кого не оказалось. Все было как в фильме «Потерянный уик-энд», когда Рей Милланд безуспешно ищет выпивку и не находит ни одной открытой лавки. И тогда он понимает, что сегодня Иом-кипур, то есть Судный день, а евреи в святой день не работают. Для Лоика Иом-кипур теперь наступал каждый день, и он не понимал причин такой катастрофы. Объяснение он получил из уст собственного отца.

Отследить попойки сына невелик труд для копа, который распутал сеть терактов на улице Ренн^[24] или арестовал ребят из «Прямого действия».^[25] В первые годы он все оставлял как есть: пусть перебесится. Но когда в нем созрела уверенность, что Лоик серьезно подсел на наркоту, он довел до сведения дилеров: любой, кто продаст снежок или что другое его сыну, окажется за решеткой. Или на кладбище.

Лоик дошел до ручки. Агония вперемешку с ломкой, неутолимый голод по наркотику, выпивке, колесам, когда он принимал все, что попадалось под руку. В один прекрасный день он встретил собрата по наркоте в том же состоянии, что и он сам. Тот не переставая твердил: «Я знаю выход». Он повел Лоика к себе, все так же повторяя: «Я знаю выход». В огромной родительской квартире, расположенной рядом с фешенебельным Трокадеро, Лоик понял, что это за выход: отец наркоши, который отказывался дать хоть грош. Парень умолял, грозил. В конце концов он пошел за молотком и проломил отцу череп. Обыскал его карманы и взломал ящики секретера, чтобы достать оттуда еще несколько пачек.

Трясясь в ознобе и судорогах, Лоик, не шевелясь, присутствовал при этой сцене. Повсюду кровь, на паркете мозги, на стенах осколки костей. Убийца убежал, Лоик спрятался в комнате младшей сестры (как раз школьные каникулы). Наконец парень вернулся с несколькими дозами. Каждый вколол себе от души, в окружении кукол Барби и детских колясок, и оба заснули на бледно-розовом паласе.

Когда Лоик пришел в себя, он увидел рядом Морвана.

– Все хорошо, мой мальчик.

Люди в белых комбинезонах вылизывали палас, очищали все поверхности, вытягивали пылесосом малейшие частички. Другие вводили наркотик его неподвижному знакомцу. Прежде чем потерять сознание, Лоик понял, что они убивают брата по наркоте.

– Все хорошо…

На следующий день Морван предложил сыну сделку. Он стер его преступление, провел губкой – в самом прямом смысле слова. Теперь сын должен склонить выю и отправиться поправлять здоровье на Антильские острова. Лоик согласился, не выдвигая никаких условий.

На этот раз наивняком оказался коп. Морван до сих пор полагал, что в тропическом раю придерживаются здорового и воздержанного образа жизни. Однако в портах, где причаливают прогулочные суда, наркотики можно найти без труда. Шкипер, красивый парень, бисексуал, Лоик был просто находкой для определенного типа круизов. Хочешь – колись, хочешь – нюхай, а хочешь – групповуха в кабине или парное кувыркание в морской воде…

Он вновь поплыл в ад, на этот раз вне досягаемости отца. Дрейф занес его аж на Андаманские острова, а потом в Бенгальский залив. Он очутился в Калькутте, снова доведенный до точки, готовый на что угодно, лишь бы понюхать хоть ватку от старого шприца.

И тогда его спас другой человек…

* * *

По стеклу постучали. Лоик, погруженный в свои мысли, подскочил на сиденье. Ушлая рожа пыталась разглядеть, что внутри кабины. Дреды, желтая изъеденная кожа, зубы в последней стадии… Со своими средствами и связями Лоик мог подыскать себе дилеров куда презентабельней, но он как раз предпочитал вот таких жутких образин. Наркотик – это мерзость. Но он его сущность и топливо. Придавать ему респектабельный лоск? Исключено.

Он отпустил стекло и протянул свернутые в трубочку триста евро мелкими купюрами. Тот передал ему пластиковый пакетик. Когда Лоик хотел поднять стекло, зомби его заблокировал:

– Клевая тачка.

– Отпусти.

– Не прокатишь меня, красавчик?

Лоик был самым большим трусом, какого носила земля. Но, чувствуя себя в безопасности в своем укрытии из жести и стали, он повел себя воинственно:

– Вали отсюда!

Парень ухватил его за воротник и взмахнул лезвием. У Лоика возникло ощущение, что он растекся лужей горячего дерьма по коже сиденья, но его левая нога сработала отдельно от него. Рефлекторно он включил вторую скорость. Правая нога нажала на акселератор. Машина рванулась вперед с ревом, усиленным стенами туннеля, – дилер с воплем отскочил.