8

– Хочу последний… Хочу последний папин круассан!

– Все, ты уже почистил зубы.

Хироки говорил по-французски, Наоко ответила по-японски. Опустившись в прихожей на одно колено, она застегивала на сыне дождевик. Ей непременно хотелось, чтобы сыновья знали оба языка, но влияние школы, друзей и телевизора склоняло чашу на сторону французского, и она вечно из-за этого переживала.

– А мой мешок для плавания?

Наоко обернулась к Синдзи, засунувшему большие пальцы за лямки рюкзака. Сегодня понедельник, он идет в бассейн. Черт! Не отвечая, она встала и отправилась на второй этаж. Держась за каменные перила, слишком резко свернула в коридор, ударилась бедром об угол и тут же возненавидела эту бетонную халупу, которая состоит из сплошных углов.

В детской она собрала плавки, обязательную шапочку для плавания, махровое полотенце, пакетик с расческой, шампунем, мылом. Все засунула в непромокаемый мешок и вышла из комнаты, взглянув на часы: 8:15. Им бы уже следовало стоять перед школой. Она задыхалась от жары, на лице выступил пот. Ладно, сейчас не до макияжа.

8:32. Наоко притормозила на улице Карно у коллежа имени Жана Масе. Она гнала как безумная, чувствуя, что нервы на пределе. Высмотрела свободное место у самого тротуара, но другой водитель оказался проворнее и опередил ее.

– Урод! – заорала она.

– Мама, ты ругаешься. – Синдзи просунул голову между передними сиденьями.

– Извини.

Она остановилась чуть дальше, во втором ряду, вырубила зажигание, включила аварийку и распахнула заднюю дверцу. Ну и жара.

– Эй, живее! Все на выход! – бросила она по-японски.

Держа в каждой руке по мальчишке, Наоко добежала до дверей. Другие мамаши спешили не меньше. Тут она заметила палочку от леденца, торчащую у Хироки из нагрудного кармашка.

– А это что?

– Папин подарок! – вскинулся мальчик.

– У тебя тоже? – спросила она у Синдзи.

Старший кивнул еще более дерзко.

– Давайте-ка их мне, – приказала она, протягивая руку.

Дети, надувшись, повиновались.

– Вы знаете правило: никаких конфет и леденцов. – Она сунула чупа-чупсы себе в карман.

– Ты это папе скажи, – проворчал Синдзи.

У Наоко защемило сердце, когда она поцеловала их и отпустила, позволив во всю прыть нестись к дверям. При виде того, как рюкзаки подпрыгивают у них на плечах, ощутила, как снова сжимается сердце. Она в который раз задалась вопросом, терзавшим ее дни и ночи напролет: стоило ли затевать развод и позволить, чтобы все пошло прахом? Разве ради двух этих ангелов взрослым не следовало забыть о своих разногласиях? В такие минуты казалось, что ее собственная жизнь не имеет значения.

Она швырнула леденцы в мусорку и села в свой новехонький «Фиат-500». Отъезжая, Наоко сосредоточилась на предстоящем совещании. Она должна предупредить главу предприятия, что банкротство не за горами – стоит только взглянуть на цифры. Но как это лучше сделать? Какие потребуются словесные предосторожности? Японский – сложный язык, в котором, помимо трех отдельных алфавитов, существуют три уровня вежливости – своего рода три этажа, представляющие собой практически отдель ные диалекты. Ну а французский? Владеет ли она языком настолько, чтобы объясниться достаточно тактично?

Она проехала по мосту Пюто. Снова зарядил ливень. На въезде в Булонский лес она вздрогнула: показалось, что за ней следят. Наоко подвигала зеркалом заднего вида, но ничего особенного не заметила. В это время дня движение было довольно плотным, и машины проезжали мимо, как обычно.

Она продолжила путь в общем потоке, не имея возможности увеличить или сбросить скорость. Вскоре вид башни отеля «Конкорд Лафайет» внушил ей уверенность. Она бросила взгляд в зеркало заднего вида – все чисто. Отогнав подозрения, снова сосредоточилась на подборе слов для совещания. Как говорят французы, тут необходима деликатность.

Наоко пересекла Порт-Майо и выехала на авеню Гранд-Арме. Завидев Триумфальную арку, почувствовала себя еще увереннее. С годами ей полюбился Париж – его грязь, его красота, серые тона и величие. Здешние нахалы и золотисто-коричневые пивные ресторанчики.

Сегодня Наоко знала наверняка: она принадлежит этому городу.

В горе и в радости.

9

– Не понимаю я вас, майор. Вы с самого начала ополчились на Гийара.

У следственного судьи Иво Кальвини было имя мафиози и лицо инквизитора – длинное, в вертикальных морщинах, с тяжелым взглядом исподлобья, которым он словно испепелял собеседника. Правый уголок плотно сжатого презрительного рта слегка опущен, образуя горькую складку. Из-за этой детали казалось, что с его лица не сходит кривая, будто перевернутая улыбка. Он сидел за столом выпрямившись, выпятив грудь, всем видом выражая непреклонность.

– Гийар звонил двум первым жертвам. – Пассан поерзал на стуле.

– Вы же не будете снова на этом настаивать? – Кальвини полистал папку. – У вас это превратилось в навязчивую идею! Двадцать второго января – звонок Одри Сёра, четвертого марта – Карине Бернар. Вот и все ваши доказательства.

– Только его имя и связывает двух первых жертв.

– Ну а третья?

– Возможно, ее он нашел в другом месте. С сегодняшней жертвой он тоже не связывался, и…

– В любом случае сам Гийар никому из них не звонил. – Судья поднял руку, прерывая его. – Мы это знаем. В первый раз звонили с одной из его автобаз на участке «Альфьери». Во второй – из его автомастерских «Фари». Ваши «доказательства» – всего лишь звонки клиенткам, наверняка сделанные кем-то из служащих.

Ни к чему было напоминать Оливье, насколько шатки его улики. Выводы основывались исключительно на интуиции. Но он знал, что Гийар и есть Акушер, и не усомнился в этом ни разу с тех пор, как владелец автобаз попал в его поле зрения.

– А я и не говорю, будто он звонил жертвам, чтобы предупредить о намерении разделаться с ними. Думаю, он там их и высмотрел, на одной из своих автобаз.

– Там у него нет конторы. – Кальвини перевернул страницу. – Она находится на какой-то третьей автобазе в Обервилье, где…

– Месье, я работаю над этим делом почти четыре месяца. – Пассан подался к столу и повысил голос. – Гийар бывает на всех своих автобазах. Так он и выследил этих беременных женщин. Это не может быть простым совпадением.

– Еще как может, и вам это известно не хуже меня. Автобазы находятся в Кур-Нёв и в Сен-Дени. Все три жертвы жили в тех местах. Убийца охотится в этом районе, этим и ограничиваются совпадения. С тем же успехом вы могли бы подозревать охранника из ближайшего супермаркета или…

Пассан сел поглубже, застегнул пиджак. Его бил озноб. Кабинет Кальвини казался порождением чистого разума: металлическая мебель, панели из ПВХ, выцветшее напольное покрытие.

Судья продолжал излагать имеющиеся факты – а точнее, указывать на их отсутствие. Оливье уже и не пытался в очередной раз объяснять, что для него самого значит «интуитивная убежденность». Иво Кальвини был человеком редкого ума и в свои пятьдесят слыл одним из самых влиятельных судей исправительного суда Сен-Дени. Но он не имел никакого опыта работы «на земле». Это был блестяще образованный холодный разум, рассматривавший уголовные расследования как математические уравнения, без всяких эмоциональных связей с участниками.

Как-то Лефевр, дивизионный комиссар уголовки, спец по афоризмам, сказал: «Кальвини – просто ходячие мозги, но даже я не такой придурок, как он».

Пассан вновь сосредоточился на том, что говорил ему хозяин кабинета.

– В каждом случае у Патрика Гийара есть алиби.

Полицейский вздохнул: сколько можно об этом говорить?

– Мы ведь даже не знаем точное время убийств.

– Но мы точно знаем, когда пропадали жертвы.

– Допустим. Только алиби Гийара подтверждают его же служащие. Все это яйца выеденного не стоит. Ясно как божий день, он и есть Акушер. Да и о чем мы тут толкуем? Вам известно, что произошло сегодня ночью? Вам этого мало?

– Я ознакомился с протоколом антикриминальной бригады. Он говорит не в вашу пользу. Жду от вас рапорта.

Оливье насупился. Он спал всего пару часов, а проснувшись, обнаружил эсэмэску с приказом немедленно явиться к Кальвини. Принял душ, побрился и поехал обратно в Сен-Дени по магистрали А86, в это время дня забитой под завязку. Пришлось лавировать между полосами, включив сирену. В ушах до сих пор гудело.

– Мы с вами трудимся над этим делом уже несколько месяцев. – Голос Кальвини потеплел. – Мягко говоря, взаимопонимания у нас так и не возникло.

– Мы здесь не за тем, чтобы заводить друзей.

Пассан тут же пожалел о своем выпаде. Кальвини протягивал ему руку, а он в нее плюнул. Судья вздохнул и вынул из папки стопку распечаток. Оливье понял, что это собранные им же самим материалы на Гийара. Хотя он поднял ворот и скрестил руки на груди, его все еще сотрясала дрожь.

– В начале мая Патрик Гийар обвинил вас в преследованиях.

– Я вел за ним слежку.

– Круглосуточную. В течение трех недель. И без каких-либо постановлений. Кроме того, вы задержали его по простому подозрению. Вы проводили нелегальные обыски.

– Рутинные проверки.

– У него дома?

Оливье не ответил. У него дергалась правая нога. Он вдруг испугался, что из-за всех этих заморочек сорвется и задержание на месте преступления. Всякому известно, что закон защищает преступников.

– Предписание исправительного суда Сен-Дени от семнадцатого мая запрещает вам приближаться к Патрику Гийару больше чем на двести метров.

Полицейский хранил молчание.

– После той истории, – вздохнул Кальвини, – я надеялся, что вы разрабатываете другие версии. Но ошибся.

Оливье поднял глаза – пришло время выложить свой козырь.

– Я обнаружил новый факт.

– Какой же?

– Мотив Гийара. Почему он убивает женщин и сжигает детей.

Судья нахмурился и знаком предложил ему продолжать.

– Гийар – женщина.

– Прошу прощения?

– Ну, гермафродит. В его кариотипе содержится пара хромосом ХХ. Вероятно, у него аномальные половые органы. Но я не получил доступа к его медицинской карте. Все эти гребаные профессиональные тайны уже достали…

– Вы затребовали генетический анализ? Хотя я ничего не подписывал?

Майор снова заерзал на стуле. По его расчетам, значимость открытия должна была перевесить то, что сделано оно не вполне законным способом. Напрасно. В порыве гнева Иво Кальвини вскочил и встал у окна: он ждал ответа.

– На третьем трупе мы обнаружили образец неизвестной ДНК. Я решил сравнить ее с ДНК Гийара. Это ничего не дало, но в лаборатории заодно составили его кариотип.

Казалось, Кальвини высматривает какую-то загадочную точку в серой панораме Сен-Дени. Под его кожей ходили желваки.

– И каким же образом этот генетический факт может стать мотивом преступления?

– Гийар – психопат, – сказал Пассан, словно это все объясняло. – Возможно, он думает, что во время беременности его матери что-то пошло не так. Он ненавидит ее, а заодно и всех беременных женщин.

– А зачем ему жечь детей?

– Не знаю. Вероятно, он зол и на них. На всех, кто рождается просто мальчиком или девочкой. Всех их ему хочется сжечь.

– Где вы набрались этой дешевой психологии? – Кальвини наконец обернулся.

– Гийар рожден анонимно. Биологические родители от него отказались. Возможно, из-за его отклонений, не знаю. Не надо быть Фрейдом, чтобы угадать все остальное. Хорошо бы разработать этот след, но «Социальная помощь детству» отказывается предоставить его досье.

Судья снова подошел к столу, но, вместо того чтобы сесть, оперся на него руками и склонился к Пассану:

– Не все сироты, подвергшиеся жестокому обращению в детстве, становятся серийными убийцами.

– Этот тип – чокнутый, и точка! – Майор треснул по столу ладонью.

– Зачем вы напали на него сегодня ночью?

– Я не собирался. Вот уже три месяца я ищу место, где он их убивает. Вчера вечером я получил наводку, которую посчитал очень важной. Фирмы, входящие в холдинг Гийара, скрывали существование этой автомастерской в Стэне. Когда я узнал адрес, меня осенило. Три первых тела были найдены в радиусе меньше трех километров от этого места. Я понял, что там все и произошло.

– Но вы никому не сообщили.

– Время поджимало. Лейла Муавад пропала уже два дня назад.

Кальвини снова уселся. Доводы Пассана его явно не убедили.

– Кто навел вас на автомастерскую?

– Финансовая полиция.

– Вы связались и с ними? И опять же я ничего не подписывал.

– Иногда не остается времени на бумажную волокиту. – Оливье жестом отмел вопрос.

– Это не волокита, майор, а закон. Я найду того, кто помог вам, не имея на то разрешения. И все для того, чтобы вы облажались у всех на глазах. Вы вторглись в частное владение в три часа ночи.

– Мы застукали его на месте преступления!

– Я бы скорее сказал, вы превысили свои полномочия! Гийара допросили в больнице: он утверждает, что совершенно ни при чем, он, как и вы, наткнулся на горящий труп у себя в мастерской.

– Что за бред!

– Он говорит, что страдает бессонницей и по ночам приходит в мастерскую, чтобы повозиться с моторами. Зайдя внутрь, он застукал убегавшего убийцу.

– Куда убегавшего?

– Сзади есть другой выход.

Пассан стиснул зубы: он его даже не заметил.

– Есть следы взлома?

– Нет, но это ничего не значит. Были проведены анализы. На руках и одежде Гийара нет никаких следов крови Лейлы Муавад.

Оливье буквально чувствовал запах талька. Настоящая обонятельная галлюцинация.

– На нем были хирургические перчатки.

– Вы видели, как он убивал? Резал? Поджигал?

– Он смылся, когда мы пришли!

– Вы избили его табельным оружием.

Пассан хотел ответить, но не мог: во рту пересохло, горло горело.

– Полиция опросила окрестных жителей. Никто не видел, как он привез туда жертву. Никаких свидетельств против него нет.

– Я неделями рыскал в этом районе. Люди там скорее руку себе отрежут, чем станут якшаться с легавыми.

– Но их молчание говорит в пользу Гийара.

– Вы прекрасно знаете, что он убийца. Я застал его на месте преступления.

– Нет, ведь вы ничего не видели и ничего не слышали. Под присягой вы не сможете сказать ничего конкретного.

Пассан был готов взорваться. Задержание на месте преступления, оказывается, для них ничего не значит!

– Это все игра слов…

– Нет. Это факты. Патрик Гийар подал на вас жалобу за нарушение судебного запрета, нанесение телесных повреждений, попытку убийства. Он утверждает, что вы пытались убить его на шоссе.

Полицейский наконец понял, что его казнь была предрешена.

– И что теперь?

– Час назад я подписал приказ об освобождении задержанного. Нам остается только молиться, чтобы Гийар не обратился в прессу. Из-за вашего поведения пришлось быть с ним особенно снисходительными.

– А что будет со мной?

– Вас ждет дисциплинарный суд. Ваше досье уже передано туда.

– Я отстранен от расследования?

Судья покачал головой. Уголок его рта – словно выгнутый лук, нацеленный на полицейского, но в глазах было что-то похожее на усталость. Удрученное бессилие.

– А как по-вашему?

Одним махом Оливье сбросил на пол все, что лежало на столе.