Этот текст изначально должен был стать предисловием к французскому изданию двух сочинений Амадео Бордиги о России: «Россия и революция в марксистской теории» и «Экономическая и социальная структура России сегодня». Однако Интернациональная Коммунистическая Партия, обладавшая авторскими правами на эти тексты, подала в суд, и они так и не были опубликованы. Предисловие Каматта в конечном итоге было опубликовано в журнале Invariance II серия, № 4, 1974 г. (примеч. Э. С.)

I

Публикация текстов Бордиги и написание предисловия к ним были отталкивающей задачей для нас. Спираль русской революции стала одним из крупнейших событий этого века. Благодаря ей, орда мыслителей, писателей и политиков получила работу. Среди них выделяется банда спекулянтов, утверждающих, что Россия является коммунистической страной с преобразованными социальными отношениями. Однако люди там живут так же, как и мы, отчуждение существует и там. Поэтому преобразования социальных отношений недостаточно. Надо изменить человека. Начиная с этого открытия, каждый 'функционирует' в рамках своей специализации, разрабатывая социологические, экологические, биологические, психологические и т.д. решения. Другая банда приписывает себе революцию, доказывая, что капитализм можно гуманизировать и адаптировать к человеку, снижая рост и предлагая ему этику воздержания, удовлетворяя его интеллектуальной и эстетической продукцией, ограничивая его материальные и эмоциональные потребности. Она заставляет компьютеры провозглашать апокалипсис, если мы не будем следовать советам просвещённых капиталистов. Наконец, ещё одна банда заявляет, что в СССР не капитализм и не социализм, но некая смесь обоих, русский коктейль! Здесь опять приводятся в движение разные науки, для того чтобы доставить новые продукты на переполненный рынок.

Вот почему необходимость швырять Бордигу (а также самих себя) в этот активистский водоворот вызывала у нас страх и отвращение. Тем не менее, это всё-таки необходимо, хоть и под риском быть вовлечёнными в этот отвратительный меркантилизм, с одной стороны, в любом случае, как отмечал Маркс "Как можно избежать грязи в обычном буржуазном взаимодействии или торговле? Именно там её обиталище". (Маркс Фрайлиграту, 29.2.1860.), и, с другой стороны, миф о русском коммунизме полностью покидает сознание тех, кто искал и боролся после мая-1968, всё меньше и меньше коррумпируя их сознание. Тексты Бордиги могут оказаться полезными также и по этой причине, для перехода от мифов к реальности и понимания будущей коммунистической революции.

Русская революция давно уже осталась в прошлом. Но её интересно изучать в исторических последствиях и в вопросах, которые она не смогла разрешить. Бордига, который внимательно следил за всеми превратностями этой революции, и её многогранным продолжением во всём мире, умер в 1970-м. Но его отношение к русскому феномену сохраняет поучительный и всеобъемлющий характер.

Следует рассмотреть человека, который стал автором представляемой здесь работы, для того чтобы понять с какой глобальной точки зрения здесь рассматривается русская революция. Бордига особенно известен из-за замечаний Ленина; его порицали за абстенционизм и навешивали на него ярлык анархиста. Для многих Бордига остался лишь ультралевым коммунистом, который исчез с революционной сцены в 1928-м. В поверхностном смысле это верно. Убеждённый в том, что великих людей, т.е. клоунов, которых он называет пустозвонами порождает лишь контрреволюция, он отошёл от активной деятельности в анонимность¹, которая была оправданной, но которая не означает, что он отошёл от коммунистического движения. С 1944-го по 1970-й он участвовал в Интернационалистической Коммунистической Партии, которая стала Интернациональной Коммунистической Партией в 1964. Его статьи появлялись в газетах Battaglia comunista и il Programma comunista и журналах Prometeo и Sul filo del tempo.

Бордига резюмировал свою позицию по русской революции в конце первой части «России и революции в марксистской теории»², которая в то же время показывает его фундаментальное теоретическое отношение, его абсолютное сопротивление сомнениям, не эвристическим сомнениям, являющимся лишь хитростью разума по Гегелю, ставящим определённость в скобки, но сомнениям, представляющим собой проникновение власти врага, вторжение окружающей идеологии, чреватость смертью из-за отказа от любого энтузиазма и революционной перспективы, конкретизированного в альянсе с существующими течениями и приятии господствующих формулировок времени.

Бордига много писал о русской революции. Его деятельность была сильно обусловлена потребностью защищать её и, с другой стороны, как он заявлял в 1951-м:

"Анализ контрреволюции в России и её сведение к формулам не является центральной проблемой для пролетарского движения на этапе восстановления, которого мы ожидаем, потому что это не первая контрреволюция, марксизм знает целую их серию"³.

Вся эта деятельность выходит за рамки тематики одной лишь русской революции, приближаясь к будущей революции, но в то же время можно определённо утверждать, что Бордиге не удалось перерезать пуповину, связь с русской революцией.

Он сразу поддержал большевиков в 1917-м, иногда не зная всех событий и, в некоторых случаях, он предвидел меры, которые они предпримут. Революция не была для него сюрпризом, она не заставила его поставить под вопрос марксизм, она стала для него просветляющим подтверждением. Его фундаментальным образом занимала подготовка партии в Италии и на всём Западе к осуществлению задачи большевиков: к захвату власти. Именно с этой точки зрения он вёл полемику о создании рабочих советов. Для него, они рождались в момент самой революции. Но в Италии, особенно в 1917-м, ей следовало помогать, вести её, и для этого нужен был классовый орган, партия. Более того, он считал, что советы часто рассматриваются через анархо-синдикалистскую призму: пролетариат создаёт органы, заменяющие (при том, что капиталистический способ производства (КСП) всё ещё остаётся в силе) капиталистические органы: ср. его статьи в il Soviet в 1919–20 гг. Начиная с 1919-го, Бордига считал, что была утрачена крупная революционная возможность и что революционный этап завершился. Поэтому надо было укреплять партию и противостоять предсказанной им атаке справа, стремившейся к уничтожению социалистических сил. В Коминтерне он выступал за укрепление партий, считая, что меры должны быть направлены на то, чтобы все партии Интернационала приняли чисто марксистские позиции, отсюда его роль в принятии 21 условия, два из которых были написаны по его идее. Для осуществления борьбы на мировом уровне, следовало занимать правильные классовые позиции, без каких-либо изъянов, без обмана.

Позже, когда фаза отлива достигла зенита, Коминтерн пытался возобновить революционную деятельность, возвращаясь к массам (единый фронт), а затем через большевизацию национальных компартий. Бордига был против всех этих формулировок, считая их камуфляжными мерами, которые стали к тому же проявлениями новой волны оппортунизма. Однако он никогда не ставил под вопрос пролетарский, социалистический характер русской революции. Он считал, что у неё были свои особенности, но в отличие от KAPD (Коммунистическая Рабочая Партия Германии) он не называл её "буржуазной революцией, осуществлённой коммунистами" (Принцип антагонизма между советским правительством и пролетариатом) и не говорил как они, начиная с 1922-го, о двойной природе революции:

"Третий Интернационал – это создание русских, русской коммунистической партии. Он был создан для поддержки русской революции, то есть, частично пролетарской, частично буржуазной революции"⁴.

Так же, отвечая Коршу, который выслал ему Левую Платформу⁵:

"Нельзя сказать, что русская революция была буржуазной. Революция 1917-го была пролетарской, и было бы неправильно обобщать её 'тактические' уроки. Сегодня вопрос стоит о понимании того, что случается с пролетарской диктатурой в одной стране, когда за одной революцией не следуют другие… Кажется, что вы исключаете возможность политики компартии, которая бы не заканчивалась восстановлением капитализма. Это означало бы оправдывать Сталина или поддерживать недопустимую политику 'его исключения из власти'". (Неаполь, 28.10.26.)⁶

Иными словами, в течение этого периода он не занимал никаких позиций по отношению к социальной природе СССР. Важной для него была (что немногие из его критиков поняли) была природа русского государства и то, какой класс находился у власти. Это было показано программой, действиями партии, управлявшей государством. Для Бордиги, не просто русская партия должна была управлять государством. Это должен был делать Коммунистический Интернационал. Вот почему дебаты 1926-го, закончившиеся победой теории социализма в одной стране, были так важны для него, потому что указывали на капитальную смену государства, которое не следовало больше определять как пролетарское, потому что оно уже не находилось на службе у мировой революции. Но:

"Нельзя просто заявлять, что Россия является страной, которая направляется к капитализму".⁷

Вот почему только после перехода СССР на сторону западных демократий Бордига заявил, что только с этих пор контрреволюция одержала окончательный триумф и что в СССР строится капитализм.

Если капитализм шёл к триумфу, как следовало характеризовать СССР и, с другой стороны, каково было начало развития капитала? Был ли отлив, то есть, должен ли был установиться социализм, а после него в Россию должен был быть возвращён КСП? Бордига держался своего политического тезиса в этих дебатах, которые энергично возобновились после 1945. Он всё ещё говорил о социалистических характеристиках экономики в Советской России от революции до сегодняшнего дня⁸. Здесь он отвечал на вопрос: какой класс находится у власти в России?

"Фактически класс, эксплуатирующий русский пролетариат (и который, возможно, проявится в свете дня очень скоро) сегодня состоит из двух очевидных исторических форм: международный капитализм и олигархия, доминирующая изнутри и от которой зависят крестьяне, торговцы, обогатившиеся спекулянты и интеллектуалы, которые быстро приобрели самые большие выгоды".

Вся статья демонстрирует интернациональную перспективу Бордиги и значение, которое он придавал политическому фактору, т.е. способности пролетарского государства применять меры, направленные на развитие основ социализма. Возвращаясь к правящему классу, он характеризовал его как касту скрытых предпринимателей. Он также говорил и о бюрократии, но он никогда превращал его в определяющий слой или, как Шолье, в правящий класс. И всё же, трудности, через которые он пытался раскрыть существование этого класса, явно присутствовали всегда. Ему приходилось вмешиваться в дебаты о социальной природе СССР, в котором некоторые видели государственный капитализм, в котором государство было всемогущим и могло управлять капиталом, а другие видели в нём бюрократический капитализм (Шолье, Socialisme ou barbarie № 2), и о роли СССР в игре международных сил. Большинство 'левых' революционеров размещало СССР в центре контрреволюции, потому что государственный или бюрократический капитализм был, по их мнению, гораздо более могущественной формой господства, высшей стадией капитализма, чем всё, что было возможно в Западной Европе или США.

Бордига в ответ начал писать черновик «Собственности и Капитала»⁹, в котором содержались фундаментальные элементы объяснения, прояснявшие будущее, как русского, так и западного общества, граничившее с простыми повторениями из Ленина. В главе «Современная тенденция предприятия без собственности, ассигнований и концессий», он рассматривает вопрос, который позже он поднимает в Экономической и социальной структуре сегодняшней России¹⁰, он утверждает:

"У современного государства никогда не было реальной экономической деятельности, которую оно всегда делегировало путём ассигнований и концессий капиталистическим группам"¹¹.

Здесь мы видим утверждение позитивной критики концепций государственного капитализма и бюрократии-класса. Это объясняется в главе «Экономический интервенционизм и управление как господство капитала над государством»:

"Речь идёт не о частичном подчинении капитала государством, но о полном подчинении государства капиталу"¹².

Наконец он анализирует этапы трансформации России после 1917-го, где он рассматривает вопрос правящего класса в России:

"Большая трудность в определении физической группы людей, из которых состоит эта буржуазия, сформировавшаяся не спонтанно и в той мере, в какой она сформировалась при царизме и уничтожена после 1917-го, заключается в факте демократического и мелкобуржуазного мышления, которым наши господа и хозяева рабочего класса были заражены в течение многих лет".¹³

Значит, следовало понимать, кто представляет капиталистические экономические интересы. Ясно, что Бордиге пришлось бы прийти в противоречие с подобным буржуазным способом мышления в его архаичной (т.е. демократической) форме: всё, что существует и проявляется должно быть представлено, требуется посредничество между вещью и теми, кто рассматривает её, а именно делегирование существования тем, кто должен изучать и утверждать это существование. Для Бордиги, фундаментально антидемократического человека, посредничество не обладало никаким значением. С другой стороны, бюрократия должна была заполнить собой пробел для всех тех, кто занимался Россией. Бордига показал, что, наоборот, бюрократия зависела от бизнесменов:

"…буржуазия, которая никогда не была кастой, но появившаяся в защите прав мнимого и всеобщего равенства, становится 'сетью сфер интереса, которая утверждается в клетке каждого предприятия', в той мере, в какой буржуазные предприятия становятся кадровыми, анонимными, и, наконец, 'общественными' коллективами. Персонал подобной клетки крайне разнообразен. Это больше не собственники, банкиры или акционеры, но всё больше и больше спекулянты, экономические эксперты и бизнесмены. Одной из характеристик развития экономики является то, что привилегированный класс обладает всё более изменяющимся и текучим человеческим материалом (нефтяные шейхи, которые были управляющими и снова станут таковыми). Как во все эпохи, подобная сеть более или менее заметных интересов и людей обладает отношениями с государственной бюрократией, но сама не является бюрократией, она обладает отношениями с 'кругами политиков', но не является политической категорией. При капитализме подобная сеть является в первую очередь 'международной' и сегодня уже нет национальных буржуазных классов. Есть национальные государства мирового капиталистического класса.

Сегодня русское государство является одним из них, но с определённым, исторически уникальным происхождением. Фактически, это единственное государство, появившееся из единства двух революций при политической и повстанческой победе. Оно стало единственным отвернувшимся от второй задачи, но оно всё ещё не выполнило первую: превращение России в регион меркантильной экономики (с глубокими последствиями для Азии)".¹⁴

Касаясь роли России в мировом масштабе, Бордига утверждал, что центром контрреволюции являются США, а не СССР. США могут действовать сами или через ООН, и в своей полемике с Даменом¹⁵, он предлагает следующую шутку, для того, чтобы объяснить себя:

"..давай уберём Усача (т.е. Сталина) из Москвы и, для того, чтобы ни над кем не насмехаться, заменим его Альфой (т.е. Бордигой). Трумэн, который уже продумал эти вопросы, прибудет через пять минут".¹⁶

Бордига считал основной победой контрреволюции тот факт, что сталинисты объединились с США во время войны 1939–45 гг. СССР были куплены американским долларом. Он считал, что то же самое случится с Китаем во время корейской войны.