Томас был полноватым мужчиной с квадратным лицом, спрятанным под густой черной подстриженной бородой и гусарскими усами. На нем всегда была маска доброты и подлинного подвижника за справедливость и исполнение законов, которые он сам очень часто нарушал, о чем знал весь город. С другой стороны, чтобы что-то заработать, нужно что-то нарушить – это я усвоил давным-давно и отчасти понимал, чем комиссар полиции руководствовался в своих поступках.

Взяв документы, он захлопнул дверцы и направился за длинный стол, находящийся прямо в центре кабинета, но остановился, беспардонно разглядывая меня.

– Мистер Брандт, что с вами? – слегка обеспокоенно спросил Томас. – Вы похудели и стали бледны. Выглядите так, будто начали баловаться наркотиками.

– Может и начал, но вас это не должно беспокоить. С вашего согласия Виктор распространяет информацию о смерти женщины в Уайтчепеле?

– Боже правый, по вашему мнению, мне заняться нечем, кроме как писать газетные колонки с лордом Абберлайном для змей из типографий? Будь он проклят вместе со своим папашей, вот что я вам скажу!

Мужчина откинулся на спинку кресла, которое отозвалось жалобным скрипом. Услышав знакомый звук, я мгновенно перенесся на десять лет назад, когда только-только поступал на службу, благословляя эту работу. Хорошо, что мои мечты быстро разбились о мрачную реальность, заставив навсегда покинуть это чистилище.

Ощутив усталость с тяжестью в ногах, я подошел к столу и, пыхтя, присел на бархатный стул напротив Томаса. В последнее время у меня не хватает сил даже на то, чтобы грациозно и ровно держать спину, и если бы не мой туго затянутый черный жилет-корсет, ходить мне сгорбленным, как Виктор Абберлайн.

– Расследование из отдела Н передали нам. Я отправил нескольких констеблей к тем, кто нарушал порядок, недавно вышел из тюрьмы или из психиатрической больницы. Но я сказал лорду Абберлайну и вам скажу – женщину прирезала местная банда братьев Бисли или те, на кого она работала, – произнес Томас, поглаживая рукой свою подстриженную бороду. – Дело закрыто. Если завтра там найдут кого-нибудь с пулей в голове, вы с Виктором снова заявитесь сюда? Итан, друг мой, помните – в Уайтчепеле свои правила игры, которые полиция пока что не может изменить.

– Неужели развод так повлиял на ваш рассудок, мистер Гилберт? Придется напомнить, что те местные маргиналы убивают ради грабежа и только ради него. Все вещи Энни О’Ши лежали нетронутыми в сумочке. Или вы считаете, будто у бандитов теперь не в почете воровать ценности и деньги, ведь дороже продать органы на черном рынке в медицинские университеты? Может, патрульным стоило бы почаще бить дубинками членов синдикатов, а не измученных работяг? Ах да, я совсем запамятовал. Рабочие ведь не могут платить ежемесячные поборы, дающие покровительство комиссара полиции.

– Бред сумасшедшего! – воскликнул Томас, чье лицо мгновенно покраснело. – Мистер Брандт, не в моих интересах возвращаться на несколько столетий назад, когда избивали всех, кто попадался под руку, но люди понимают только тот язык, на котором они общаются сами. Они ведут себя как стадо баранов, и именно так обращаются с ними мои подчиненные.

– Тогда можно вас ударить? – поинтересовался я и взял в руку чернильницу. – Хотя бы вот этим.

Томас вопросительно приподнял бровь, пока я, вставая со стула и нависая над ним, продолжал:

– Раз вы ведете себя, как недалекий мужчина, позвольте этим предметом вбить вам в совершенно тупую голову, что банда братьев Бисли никогда не убивает людей просто так! Слышите? Никогда!

– Много ли в Уайтчепеле синдикатов? Думаете, братья Бисли одни заправляют всем районом? Мистер Брандт, у вас проблемы с принятием существования несовершенного результата в делах. Вы стали слишком требовательны к окружающим. Прежде чем строить теории, осуждать чье-то мнение и умозаключение, обратитесь к сути вещей.

Несмотря на мою вспыльчивость, внутри я был спокоен, как никогда раньше, и ехидно усмехался над тем фактом, что смог довести мистера Гилберта до состояния крайней степени недовольства.

Мужчина нервно крутил в руках перо, его глаза бегали, и всем своим видом он выражал желание скорее закончить нашу беседу.

Томас сильно заблуждался, считая себя добрым и честным, ведь лицемерный, тщеславный и жадный человек, который умудрялся вытворять такие вещи, от которых приходилось держать ухо в остро, не мог быть добрым и честным.

– Зачем только господь вернул вас обратно в Лондон, нарушив наш покой? – проворчал комиссар полиции.

– Время подняться с колен и начать все сначала, – ответил я, поправляя перчатки. – Не сделайте из преступника легенду, как когда-то сделали легендой Джека-Прыгуна.

– Ничего вам не обещаю. Полиция не всевидящая и не всезнающая. Мы работаем на фактах и уликах. Легенд из убийц делают газеты, – буркнул он, устало протерев руками лицо. – Что конкретно заставило вас прийти сюда?

– Говорят, что констебли поймали мистера Мориссона. Я желаю поговорить с ним.

– Кожаный Фартук… Около пяти утра он совершил нападение на женщину рядом с пабом. Патрульные разняли их и на всякий случай доставили мужчину сюда. Дамы внутри заведения сказали, что Энни О’Ши недавно жаловалась на мистера Мориссона и обвиняла в побоях, – сказал Томас и стал делать самокрутку. – Джеймс сейчас в допросной, но на диалог не идет.

– Вообще не разговаривает?

– Не знаю, но наши детективы рассказали мне, что видели, как раскрасневшийся Виктор выбежал из допросной с заплаканными глазами. Наверняка услышал о себе много приятных слов, жаль, что их сказал не я, – ответил комиссар полиции и полез за чем-то в ящик стола. – Принесли вашу случайную фотографию с места преступления. Заберите, у меня нет лишней фоторамки и места на столе.

Еще раз выразив сожаление Томасу по поводу его развода, я отправился на первый этаж, в допросную.

Она находилась в самом конце коридора, полностью заваленного книгами, бумагами, одеждой, седлами и упряжками. Бардак здесь случился из-за того, что старая штаб-квартира совершенно не соответствовала своему времени, а отделов в ней появилось катастрофически много.

Около допросной, между входом в нее с одной стороны и решеткой с другой, как и раньше, сидел мой знакомый, с которым мы особо не разговаривали. Широко расставив ноги и склонившись над ними, мужчина почти всегда дремал, хотя старался делать вид, что следил за людьми, доставленными в штаб-квартиру и заточенными в клетку с левой стороны от него.

Я попросил привести Джеймса Мориссона в полупустое серое помещение с тусклым светом, где неизменно стояли единственный покосившийся шкаф с забытыми делами, покрытыми плотным слоем пыли, стол и пара невозможно неудобных стульев. Лучшее место с недружелюбной обстановкой, угнетающей общее состояние пойманного подозреваемого.

Пока я справлялся с появившейся отдышкой, полицейский с силой втолкнул в допросную закованного в наручники мистера Мориссона, махнул рукой, зевнул и молча вышел. Не будет ничего странного в том, что он продолжит сидеть в позе мыслителя, когда я закончу опрашивать Джеймса.

– Ты – полицейская ищейка! – воскликнул подозреваемый, плюнув на пол. – Нечестивый пес!

– Зачем же начинать разговор с личных оскорблений? Не полицейская, а частная.

Неопрятный мужчина имел серое лицо со впалыми от недоедания щеками, потертую одежду, глубокие шрамы на лице, красноватый рубец от ожога на шее, который скрывал неизвестную татуировку, похожую на знак какой-то банды, желтого цвета ногти, легкую нервозность и голос, какой имеют заядлые курильщики.

– Вы терроризируете проституток? – спросил я.

– И что?

– Вас не волнует, что газеты окрестили вас убийцей?

– И что?

– Они используют еврейские стереотипы.

– И что?

Тогда я понял, что имел в виду комиссар под словами: «Сходите сами». К арестованным вроде мистера Мориссона нужен определенный подход, и если мужчина находился здесь с раннего утра, то, скорее всего, хотел курить.

– Жаль, что вам неинтересно работать с полицией, – сказал я, вытаскивая портсигар. – Подумайте над тем, что никто из Скотланд-Ярда не будет досконально разбираться в чьей-то причастности к убийству и предъявит обвинения вам.

– У вас есть сигареты? Дадите?..

– Здесь категорически запрещено курить, – ответил я, открывая заветную коробочку. – Но если вы не будете молчать, то получите мое персональное разрешение.

Джеймс долго размышлял, пронзая взглядом желанный портсигар в моих руках. Ломка курильщика – страшная вещь, которая обязательно победит, если человек не переключится на что-то более ценное и важное в его жизни.

– Что вы хотите узнать? – спросил он, затягиваясь. – Я по национальности еврей, работаю кожевенником, в день убийства помогал соседке по дому с одеждой.

– Она может подтвердить это?

– Конечно, – спокойно и уверенно отвечал Джеймс. – Эмилия, ее муж и тетка видели меня. Я был у них в комнате и провозился с вещами до двенадцати ночи, а затем пошел к себе домой.

– Почему вас называют «Кожаным Фартуком»? Откуда такая неприязнь к падшим женщинам?

Тоскливо наблюдая за сигаретой, дотлевающей между тонких губ мужчины, я старался часто и глубоко не дышать, чтобы вновь не начать кашлять.

– Ношу фартук, использую острые лезвия, – ответил он и, пожав плечами, потушил окурок о стол. – Я не убийца. Эти продажные девки почти всегда не оплачивали мою работу, а когда мне пришлось брать залог, то они пустили слухи, что я женоненавистник! Согнать бы их всех в один амбар и…

– Не высказывайте свои желания в Скотланд-Ярде, а не то заработаете еще несколько статей. Это не вы ругались накануне с Энни около склада в Уайтчепеле?

– Она попросила сделать ей перчатки, – задумчиво произнес Джеймс, стуча кончиками пальцев по столу. – В итоге, когда я объявил ей цену, эта мерзавка решила их украсть и получила от меня по шее. Через пару дней я перепродал их все той же Эмилии. Девушка живет на Коммерческой дороге, работает продавщицей. Те женщины, выбежавшие из паба, и кричавшие полицейским, что смерть О’Ши на моей совести, со злости пытаются отомстить мне. Не думаю, что они даже знали ее.

– Если полиция не найдет достаточных оснований для вашего дальнейшего задержания, то вас отпустят.

Я встал из-за стола и накинул на плечи пальто, собираясь уходить.

– Знаете, кого вам стоит проверить? – сказал мистер Мориссон. – Около старого порта Доклендс, недалеко от клиники абортов, находится парикмахерская. Там работает Райан Фицджеральд. Он частый пациент Бедлама, живет с трупом сестры, которую убил, узнав, что она зарабатывала на жизнь проституцией. Я был свидетелем, когда Райан заявился в бордель, бегал по нему и кричал проклятия в сторону всех женщин, находившихся внутри.

– Хм, спасибо. Учту. Всего вам доброго.

Напоследок Джеймс переспросил меня, правда ли, что газеты окрестили его убийцей, и, получив утвердительный ответ, погрузился в раздумья.

Я не стал спрашивать, с какой целью он этим так заинтересовался, лишь поблагодарил его за полученную информацию, отдал последние две сигареты в знак признательности и вышел из допросной.