Часть 1
Европа

Глава I

A probis probari, ab improbis improbari aequa laus est.^[1]

В жизни каждого человека наступает момент, решающий все его будущее. Но как ни важен этот момент, он редко бывает расчетливо подготовлен и предопределен нашей волей. Почти всегда на новый неизведанный путь человека увлекает случай, подобный ветру, уносящему опавший лист, и раз ступив на этот путь, человек вынужден подчиняться высшей силе, и думая, что следует свободно принятому решению, всегда остается рабом обстоятельств и игралищем событий.

Итак, повторюсь: как читатель помнит, вот уже несколько месяцев я находился во Франции. Именно этими словами я закончил повествование третьей книги «Бродяга», и именно этими словами начал писать продолжение.

Это были, как сегодня принято говорить, лихие девяностые. Недавно пал «железный занавес» и почти вся «преступная братия» устремилась кто куда. Еще будучи в местах заключении, большинство из них представляли себе, что стоит им только пересечь границу ненавистного им СССР и реки манны небесной поплывут навстречу. Европа-мама раскроет свои объятья и блудные сыновья заживут в братстве европейских народов. Но не тут-то было. Очень скоро большая часть тех, кто сжег мосты покидая Родину, вернулись восвояси, вброд, не солоно хлебавши. Но это тем, кому повезло. Чаще же всего эта шушера тонула.

А причина была проста, как вчерашний день. Ничто не происходит из ничего. Большинство из тех, кто постарался быстрее сделать ноги на Запад, ровным счетом не умели ничего. Как в народе принято говорить, ни украсть, ни покараулить. Если здесь, в такой ненавистной им стране Советов, эта, с позволения сказать, преступная братия как-то могла себя прокормить, уповая на положение шестерок при ворах и лояльные законы, совершая мерзкие преступления, которые таковыми и назвать-то было стыдно, то на Западе такое не проходило. Здесь следует пояснить некоторые нюансы, связанные с обратной стороной воровского мира, которые большинству читателей, естественно, не могут быть понятны.

Существует мастер, при котором, как правило, находится подмастерье. То же самое и в воровском мире. Я, естественно, имею в виду истинно воровской мир, где вор – это не только тот, который был признан на сходняке массой собратьев и исполняет возложенные на него обязательства, но и вор, который, собственно, ворует. Существуют также и воры в прямом смысле этого слова, которые на сходняке еще не были признаны, или им уже поздно «войти в семью» (например, из-за преклонного возраста), но, тем не менее, ведут воровской образ жизни. Так вот, рядом с ними почти всегда существует «свита», которая делает «короля».

К примеру, возьмем бригаду карманных воров. В любой такой бригаде, как правило, карманник по большому счету только один. В ней также имеются его помощник – это ставщик, человек, который, не с полуслова, а с мимолетного взгляда понимает своего партнера и умудряется выставить^[2] ему потенциального потерпевшего таким образом, чтобы его коллега смог вытащить добычу из любого кармана. А вот остальные действующие лица и есть та самая свита, о которой я упомянул выше.

Как же тогда в данном случае понять, что такое «свита, которая делает короля»? А очень просто. По сути, хорошему карманнику достаточного одного напарника, то бишь, ставщика. Если же это карманник-универсал, то он, с редким исключением, способен и в одиночку справиться почти с любым потерпевшим. Все остальные, исключая ставщика, – это толпа, которая создает понт, то есть играет толпу в чистом виде. Есть у них и еще одно предназначение, о котором мало кто из них догадываются – делать рекламу своему «работодателю».

Вот, к примеру, их разговор с себе подобными где-то в кабаке или на воровской малине:

– Мы сегодня одного бобра пушистого не хило постригли в Домодедово.

– А откупились-то за сколько?

– За тонну зелени^[3].

– А кто бригаду-то вашу водит?

– Косолапый (к примеру).

Ясное дело, что при частых, хороших «покупках», об этой бригаде узнают всё больше и больше людей в преступном мире, но главное – узнают о бригадире^[4]. И так происходит до тех пор, пока самому «Косолапому» мусора не свяжут лапти^[5].

Но продолжу свое повествование. Что же касается воровского мира по большому счету, то бишь профессиональных карманников, домушников, медвежатников и им подобных представителей «элиты преступного мира» СССР, то они благополучно обосновались в разных странах Западного мира. Таким образом, через сито европейской демократии представители преступного мира, бежавшие из России, прошли с наибольшими потерями.

Не хочу вдаваться в подробности, но мне вновь придется подчеркнуть некоторые, на мой взгляд, весьма важные нюансы, связанные с «обратной стороной луны».

Почти все граждане в нашей стране, подчеркиваю – в нашей, потому что нигде больше в мире нет воровских понятий в чистом виде как в России, не знают, что преступный мир и воровской мир – это не совсем одно и тоже. Все те, кто совершили уголовное преступление, есть преступный мир. К примеру, хулиганы, мошенники, убийцы, киллеры, насильники, педофилы и т. д. Но не все представители преступного мира относятся к воровскому миру. Точнее будет сказать, самая малая их часть. Проще говоря, это воры всех криминальных профессий. Карманники, медвежатники, домушники, форточники, майданщики, и т. д. Но и среди них нельзя поставить знак равенства. Он ставится лишь в том случае, если у вора (независимо от того, в полноте^[6] он или нет) и в профессии, и по жизни все ровно. То есть, он «квалифицированный» вор, порядочный человек (во всех пониманиях) и, естественно, «у хозяина» именуется «Арестантом» с большой буквы.

Это вот такие вот небольшие отступления от основного сюжета, которые читателю будут необходимы для того, чтобы правильно понимать прочитанное.

Я, как и многие мои «коллеги» по воровскому ремеслу, не был исключением из правил. Также покинул Родину, скорее, опротивевший мне СССР, и поселился в Европе. Правда, меня, в отличие от многих, к этому вынудили власти и даже дали срок – 72 часа. Я писал об этом в одной из своих книг, поэтому повторяться не буду.

Лишь добавлю, что не только таких как я ждала подобная участь. За несколько дней до изгнания из СССР известный диссидент и поэт Александр Галич на прощальном вечере прочитал ставшие знаменитыми стихи:

 
Все было пасмурно и серо,
И лес стоял как неживой,
И только гиря говномера
Слегка качала головой
 
 
Не все напрасно в этом мире,
(Хотя и грош ему цена!),
Покуда, существуют гири
И виден уровень говна.
 

Поэт говорил об идеологическом говне в коммунистической России. Увы, запах капиталистической России сегодня навряд ли лучше. Но это уже политика, куда я не желаю лезть.

Точнее, это был вояж по странам, о которых мне чуть ли не с рождения рассказывала бабушка и о которых я знал по книгам, уже в зрелом возрасте запоем читая и перечитывая их в той или иной камере разных острогов. Преступность – это нормальная реакция нормальных людей на ненормальные условия жизни. Это, ставшее уже нарицательным, высказывание Валентина Пикуля послужило мне в некотором роде оправданием. Куда только не швыряла меня судьба в те смутные и тревожные годы скитаний! Но первым моим пристанищем была, конечно же, Франция.

По большому счету, мне и переступать законы европейской Фемиды, а тем более французской, было не за чем. Бабушка моя, урожденная баронесса, родилась и выросла в предместье Бордо, на берегу Бискайского залива. В свое время окончила Сорбонну и, выйдя замуж за морского офицера – сына адмирала Военно-морского флота России графа Фетисова, переехала в Санкт-Петербург, где преподавала в Институте благородных девиц. Но волею судьбы, во время революции 1917 года оказалась в Порт-Петровске (Махачкале).

Чуть раньше я уже успел побывать в родовом поместье бабушки, со всеми перезнакомиться и т. д., о чем подробнейшим образом написал в своей трилогии «Бродяга», поэтому об этом так же повторяться не буду.

Предместья Бордо

Жизнь моя протекала по-барски. Когда хотел просыпался, ел и пил «от вольного», ходил купаться на залив, смотрел телевизор (благо, бабушка еще сызмальства учила меня французскому), ездил в город, бродил по древним улочкам Бордо, посещал музеи и замки. В общем, проводил время так, как мечтают очень многие. Но все хорошее рано или поздно тоже приедается. Другое дело, если бы я родился в этом, ставшим уже моим с некоторых пор имении, жил там и вел образ жизни местного денди. И совсем другое, если вспомнить, кто я был по жизни и откуда прибыл. Кстати, эта существенная разница и сегодня иногда мешает мне принять то или иное решения, когда дело касается поездки во Францию.

Так что, в конце концов, как и должно было случиться, я вновь навострил лыжи. Привычка к жёстким законам тюрьмы, к бродяжьему образу жизни и постоянному риску заставили меня покинуть имение бабушки и вновь отправиться в странствия. Человек привыкает к опасностям и, подвергаясь им часто, сживается с ними. Так было и со мной.

Самое главное для путешественника, решившего посетить Европу, да в принципе и не только, – это средства к существованию и знания хотя бы одного европейского языка. Когда я был на свободе, с этим у меня всегда все было в порядке. Даже когда средства заканчивались, мне никогда не составляло труда их раздобыть. Правда здесь, в Европе с этим было сложнее. Уже во всех странах европейского содружества в полный рост были в ходу банковские пластиковые карточки, которые я впервые увидел у больных в лечебнице, в Египте, в оазисе Эль-Хаара. Языковой барьер мешал мне разузнать об этом новшестве подробней, зато здесь, во Франции, я выяснил все, что мне было необходимо. Так что какое-то время эти карточки кормили не только мою бригаду, но и тех, кто был под стать мне. Но об этом я расскажу чуть позже.

В общем, на тот момент мне оставалось найти напарника и отправиться в путь. Но и с этим у меня проблем не было. Не хочу показаться нескромным, но я не знал такого крадуна^[7], который бы не захотел работать со мной в паре, пригласи я его, но мне нужен был не просто напарник, а друг и единомышленник. И такой человек был, и даже жил недалеко. Несколько раз из Марселя звонил мне мой старый кореш «Манул», они с братишкой жили в старом поместье своих предков на берегу Средиземного моря, которое досталось им от родственников. Если бы не его отьезд во Францию, кто знает, как бы легла карта в его игре под названием жизнь. Он был дерзок и не терпелив к мразям. Я хорошо его знал.

С ним мы прошли немало жизненных невзгод и потрясений. Да и карманником он был неплохим, как, впрочем, и домушником тоже. С Серегой мы были братьями по жизни и по духу. Так что о направлении можно было не задумываться. С этого момента, по сути, и начинается мое повествование.

В этом мире можно жить только предаваясь своим страстям или борясь с ними. Если им предаются, это несчастное состояние, потому что оно постыдно и при этом невозможно быть довольным. Если с ними борются, это также несчастное состояние, потому, что нет ничего мучительнее той внутренней борьбы, которую человек принужден беспрестанно вести с самим с собой. Следовательно, в этой жизни не может быть истинного счастья.