Саша осыпал цветами сидящую на асфальте нищую беженку из тьмутаракани с неизменным младенцем на руках и едва не сшиб остановившегося у витрины, как видно в поисках подходящего орудия, Веню.

Веня приметил мусорную урну, и спустя мгновение она обрушилась на стекло, раздался грохот.

В это воскресное утро людей было еще мало. Редкие прохожие расходились, торопясь и даже не оглядываясь. Мужчина в синем плаще выбежал из магазина и затрусил вверх по улице. Ненадолго появился охранник в черном пиджаке и сразу же исчез в дверях, что-то крича в сотовый.

На другой стороне улицы стояла красивая иномарка – кто-то, презрев стражей дорог и права пешеходов, припарковался здесь. Машина давно уже верещала сигнализацией, чем, скорей всего, и вызвала раздражение бушующей толпы. Несколько парней со странной легкостью перевернули машину набок и затем завалили ее на крышу.

Выше по улице стояло еще несколько машин – и вскоре на их крышах с дикой, почти животной, но молчаливой радостью прыгали парни и девчонки.

Ища, что бы такое сломать, – причем сломать громко, с хрястом, вдрызг, – двигались по улице, впервые наедине, один на один с городом.

Ребята делали свое дело без крика, со спокойной ненавистью.

С жутким железным лязгом упало на асфальт несколько уличных игральных автоматов.

Кто-то изловчился расшатать и выломать оградку летнего кафе – с нее сняли красивые черные цепи, и оградка полетела в ярко раскрашенные окна заведения.

Кто-то порезался и намотал на располосованную руку кусок атласной шторы, извлеченной из кафе вместе с гардиной.

Костя Соловый, высокий, странной красоты, удивительный тип – в белом пиджаке, в белых брюках, в белых остроносых ботинках, которые удивительно шли к его заостренным ушам вампира, – схватил черную цепь и, ловко размахивая ею, обивал все встреченные фонари.

К нему не подходили близко – цепь делала красивые тяжелые круги, и если бы не дурной грохот вокруг, можно было бы слышать создаваемое цепью при круговом движении тихое подвывание.

За витриной магазина одежды стояли тонкорукие, с маленькими головами манекены – изображающие красавиц в коротких юбках и ярких кофточках.

Расколотив витрину, красавиц извлекли и порвали на части. Бежавшие последними не без испуга натыкались на валяющиеся повсюду изуродованные, безногие или безголовые тела.

Похоже, милиции все-таки удалось отрезать и удержать за оградой часть колонны «Союза» – Саша видел, что ребят осталось меньше, может быть, всего человек двести. Многие уже уходили во дворы, понимая: долго праздник не продлится.

«Менты!» – выкрикнули где-то, и орава рванула по улице вверх, роняя урны, обрушивая сувенирные лотки.

Раздавался беспрестанный звон разбиваемого стекла. Неожиданно яркими стали в это утро смешавшиеся и мелко перемолотые цвета города.

Среди бегущей толпы сновали с видеокамерой журналисты – деловитые и даже, кажется, счастливые от происходящего.

– Туда! Скорей! – погонял оператора человек с микрофоном.

Саша делал свое дело с ясной головой, отгоняя иные чувства, помимо желания разбить и сломать как можно больше.

На асфальте, увидел Саша, лежали плюшевые игрушки, служившие призами в разбитом и поваленном стеклянном игровом автомате, – розовые и желтые, жалкие, будто потерялись.

Невесть откуда, навстречу ребятам, выбежал невысокий милицейский майор пенсионного возраста.

– Стоять! – выкрикнул он, и в его вскрике сразу же почувствовалось, что ему самому страшно, и он не очень хочет, чтобы кто-нибудь его послушался.

Навстречу бежал Веня. Не останавливаясь, он подпрыгнул и ударил майора ногой в грудь. Тот упал, раскинув руки.

Саша резко встал возле старого майора, борясь с желанием поднять его, помочь ему встать и даже извиниться.

Майор судорожным движением хватался за кобуру, но не затем, чтобы извлечь пистолет, а из страха потерять оружие.

Он закричал нехорошими, матерными словами на Сашу, и тот передумал помогать упавшему и даже прыгнул на фуражку майора, валявшуюся поодаль.

– Что делаешь, ты? – спросил майор, усевшись на зад. Он очень глупо смотрелся – сидящий на асфальте, без фуражки, со слипшимися волосами на макушке, уже старый, казалось, человек.

– Вы сами во всем виноваты! – зло сказал Саша.

Он развернулся, чтобы бежать дальше, и был тут же подхвачен за рукав Веней, который повлек его в обратную сторону.

– Там «космонавты». Давай… куда-нибудь надо…

«Космонавтами» за их огромные шлемы называли спецназовцев.

Пробежав мимо вывески «Дары природы», на которой отсутствовали три оборванные, свесившие ножки, буквы «р», мимо разбитой красивыми зигзагами витрины, они влетели в зассанный дворик и тут же попали в тупик.

– Черт, я не знаю этого района! – сказал Веня, улыбаясь. И добавил, без паузы и тоже весело: – Там мочат всех наглухо, эти «космонавты». Затаптывают на хер. Они объехали нас по соседней улице, теперь сверху сгоняют вниз, к ментам…

Саша осматривал стены, надеясь обнаружить лаз.

– Лестница, – сказал Саша.

Вверх, на четырехэтажный дом вела пожарная лестница, но допрыгнуть до нее было невозможно – высоко.

– Давай ты встанешь мне на плечи, – предложил Веня.

Саша посмотрел на него, улыбаясь, и даже, наверное, с нежностью. Потому что Веня не сказал: «Давай я встану тебе на плечи».

– А ты здесь зароешься в песок, – ответил Саша.

– Прикинусь шлангом, – продолжил Веня и загоготал глупо. – Ой, тёть! – он резко оборвал смех, приметив что-то.

Веня подбежал к окну первого этажа и забарабанил в стекло.

– Тёть, не уходи!

Женщина вернулась к стеклу, взмахнула головой: «Что надо?»

– Нас догоняют! Там! Бьют и догоняют! Откройте окно! Догоняют! – Веня начал безумно размахивать руками. Он явно еще не решил, кого ему изображать: плаксивого юного идиота, и давить на «тётенька, пожалейте!», или серьезного молодого парня, у которого проблемы с законом: «Помогите, женщина! Со всяким может случиться!» В итоге две эти личины нелепо сменялись на лице у Вени, не вызывая у стоящей за окном женщины никакого доверия.

– Блин, хоть бы бабка какая была. Бабка бы пожалела, – выругался Веня, когда женщина, так и не ответив ничего, задернула шторы, впрочем, оставшись стоять возле окна: угадывался ее тяжелый силуэт.

– У нее наверняка другие окна выходят на улицу… – сказал Саша, оборвав свою фразу посредине: и так было ясно, что если женщина видела, что они там вытворяли, она их никогда не впустит.

– У нас еще минуты две… – прикинул Веня, явно прослушав ответ. – Санек, позабавься! – вспомнил он – «позабавься» было его любимым словечком, имевшим множество значений, в этот раз оно значило: «Сейчас я тебя удивлю!». – Там впереди нас спортсмен бежал, бегун. Утренняя воскресная пробежка у него. Он первым выбежал на спецназ. В красных трусах. Эх, они его нахерачили сразу. Дебилы, бля. Поправил здоровье парень.

Раздались шаги, и Веня застыл с улыбкой на лице, а Саше отчего-то захотелось присесть или даже прилечь.

Во двор вбежал Леша Рогов – парень откуда-то с Севера. Из Северодвинска, кажется.

Они были едва знакомы, но Саша уже приметил Лешку – оценив его твердое, ненапускное спокойствие.

– Вы что здесь стоите? – спросил Леша ровным голосом.

– Там уже менты? – ответил Саша вопросом на вопрос.

– Метров сто еще будет до них. Здесь тупик? Соседний двор, кажется, проходной. Я тут гулял вчера.

Улица вновь жахнула по глазам всем своим развалом и разгромом.

– Тачку подожгли! – выкрикнул Веня радостно.

В воздухе стоял раздрай собачьего перебреха, сирен, свистков.

Саша приметил еще две перевернутые машины. Одна из них – метрах в семидесяти ниже по улице – действительно горела. Никто не подходил к ней близко. Оттого, похоже, и не появилась пока милиция, что пугалась взрыва.

Вторая – качалась на крыше в десяти метрах от ребят.

Около нее пританцовывала под заходящуюся в вое сигналку баба-алкоголичка, с грязным лицом и влажными, словно изнанка щеки, губами. Баба улыбалась, раскрывая беззубый рот.

Поодаль стоял молодой человек с дипломатом, зачем-то держащий в руке ключи.

«Это его машина», – догадался Саша.

Веня остановился на мгновенье:

– Слышь, земель! – позвал он молодого, нервно кривящего лицо человека.

Тот обернулся.

– Выключи сирену, раздражает! – попросил, улыбаясь, Веня, показывая при этом рукой, как надо выключить сигнализацию, нажав кнопку на брелке.

Они влетели во двор и помчали, перескакивая через скамейки, обегая беседки и горки детской площадки. Почти на лету Саша зачем-то тронул ржавый скелет качелей и несколько секунд еще слышал за спиной аритмичное поскрипывание.

Вслед за ребятами, тяжело топая, бежали трое милиционеров, грозно требуя остановиться. Первый из них, как увидел обернувшийся на крик Саша, едва поспевал вслед за овчаркой, которую с трудом удерживал на поводке.

«Спустят собаку или нет?» – подумал Саша отстраненно, словно все это его не касалось. Решил больше не оглядываться.

Ребята выбежали из дворика на трамвайную остановку, людей почти не было, а так хотелось затеряться в толпе.

От остановки отъезжал трамвай. Они рванули за ним и метров через тридцать нагнали его железную тушу.

Веня несся первым и радостно размахивал руками, выкрикивая что-то несусветное и делая неистовые знаки вагоновожатой, чье недовольное лицо мелькало в зеркале заднего вида.

Трамвай остановился, открылась средняя дверь вагона. Ребята заскочили в трамвай, Леша Рогов сразу подбежал к кабинке вагоновожатой. Саша заметил, как он, что-то говоря, сунул ей купюру, извинился и закрыл дверь. Вагон тронулся.

Из дворика выбежали милиционеры, по их движениям было видно, что они сразу догадались, куда делись беглецы.

Веня показывал им, раздраженно перетаптывающимся, средние пальцы на обеих руках, когда трамвай резко встал.

Передняя дверь открылась, и вошли несколько, пять или шесть, спецназовцев.

Веня нажал кнопку экстренного выхода, дверь медленно и с недовольным шипом поползла, но эти амбалы уже были рядом и первым делом ударили Веню головой о поручень.

Саша сразу закрыл башку руками. Подгоняя крепкими пинками, Сашу выволокли на улицу.

На улице его, крепкой дланью схватив за шиворот, ударили башкой о трамвай. Слабо пыхнуло красным в глазах. Терпимо…

Ребят поставили на «растяжку» – заставив сложить руки за головой, лбом упереться в железную обивку трамвая, а ноги расставить неестественно широко. Чтобы получилось очень широко, по ногам тоже несколько раз ударили.

Спецназовцам, конечно, хотелось большего. Они так красиво взяли убегавших – тяжелый азарт кипел в каждом из них, требуя немедленно порвать пойманных на части. Но несколько любопытных пассажирских лиц, примкнувших к стеклу трамвая, мешали ловцам. Они нервно топтались, сжимая дубинки и кривя лица.

Чуть повернув голову, Саша увидел, что Веня и Рогов, так же как и он, раскоряченные, стоят поодаль.

Заработал мотор, и ПАЗик, перекрывший рельсы, сдал назад.

– Ну, чего, грузить их? – раздался голос. – Надо им, блядь, устроить революцию.

– Что, сучонок? Революции захотел? – выкрикнули где-то рядом с Сашей, но не ему, а, похоже, Вене. – Красной революционной кровью ссать будешь через полчаса!

Раздался удар, еще один. Не стерпел кто-то, перехлестнуло…

Саша повернул голову в сторону Вени и сразу получил тяжелый удар в затылок, словно кто-то стоял за спиной и только ждал повода, чтобы ударить.

– Тебе сказали, руки за голову и не шевелиться?

Тут еще собака подоспела, а с ней милиционеры, приближение которых можно было угадать по нарастанию беспрестанного косноязычного мата.

Собаку, судя по лаю и толкотне, еле сдерживали. Весь сжимаясь, Саша ожидал, что сейчас ему выкусят кусок ляжки.

– Нет, ну что твари… делают!.. – ругался один из милиционеров, отдуваясь и тяжело дыша. – Всю улицу разхерачили… магазины… машины… Это же твари… Их, тварей, надо застрелить прямо здесь!.. Ты что, гаденыш, делаешь? – обратился он к Вене, упирающемуся головой в трамвай. – А? Тебя, сопляк, спрашиваю! Ты что делаешь?

– Держу трамвай, – ответил Веня ясным и оттого невыносимо наглым голосом.

Саша улыбнулся красной боковине трамвая, приятно холодящей потный лоб.

– Ах ты… – услышал Саша голос милиционера и, поняв, что сейчас Веню ударят, снова покосился. Длинная, как шланг, дубинка гулко обрушилась на спину товарища.

– А? – выкрикивал милиционер, по-прежнему тяжело дыша. – Еще? А? Нет, ты отвечай! Еще?

– Позабавься! – ответил Веня громко, и это звучало не как «да, еще», но как – «давай-давай, потом время придет, посмотрим…».

Здесь вступил уже кто-то из камуфляжных бесов:

– Ты как с дядей милиционером разговариваешь?

Он ударил – будто взмахнул косой – своей огромной, в берце, тяжелой ножищей Вене под колено, и тот резко, гакнув от неожиданности, упал. Ему тут же с силой наступили берцем на лицо.

– Эй, кончайте уже! – неожиданно для себя крикнул Саша.

Видимо, ему досталось бы тоже, но отвлекла вагоновожатая:

– Товарищи! Отведите молодых людей от трамвая. В вагоне дети. Нам надо ехать!

– Семеныч, грузить их или нет? – опять спросил кто-то.

– Нет. Вон «пэпсы» отведут их на площадь. Мы еще покатаемся по дворам.

Спецназовцы загрузились, и ПАЗик, резко взяв с места, уехал.

Веню подняли за шиворот. Сашу и Лешу попросили сделать шаг назад. «Еще шаг назад». Трамвай заскрипел и тронулся.

Саша, щурясь от легкого головокружения, смотрел на небо.

Вене и Лешке защелкнули за спиной наручники.

– Руки назад! – приказали Саше.

Холодное сжало кисти.

Они пошли по улице вниз, подгоняемые тычками и матом милиционеров. Иногда злобно подлаивала овчарка.

Веня беспрестанно поднимал голову и с влажным сипом вдыхал через нос, пытаясь остановить текущую из расквашенных ноздрей кровь.

Саша с интересом разглядывал содеянное им и его товарищами.

Улицу разворошили, словно кулек с подарками.

Несколько сорванных и истоптанных трехцветных флагов лежало на асфальте.

Дорога была густо усыпана стеклом, иногда цветами, а также всякой вывороченной из мусорных урн дрянью – и создавалось ощущение, будто на улицу выпал дождь из стеклянной крупы, мусора и цветочных лепестков.

Кое-где валялись стулья, встретилась цепь оградки.

Все фонари были разбиты.

«Яну поймали», – вдруг угадал Саша, увидев на асфальте оторванный, распустивший нитки, отороченный мехом капюшон. «Капюшон Яны. Ее поймали за капюшон».

Иногда навстречу шли люди, с интересом, но большинство со злобой разглядывавшие задержанных.

«В плен взяли… – подумал Саша иронично. – Меня взяли в плен… И могут посадить», – завершил он свою мысль уже всерьез.

Сгоревшую машину было видно издалека. Около уже суетились пожарные. Из шлангов била вода. От машины валил тягучий дым.

– Нет, ну на хер вы это сделали? – все не унимался один из милиционеров, самый грузный и говорящий с одышкой. – На хер? Вы это строили, чтобы ломать?

Никто не спешил ему ответить.

Леша спокойно смотрел вперед, и на лице его читалось, что он вовсе не считает нужным разговаривать.

Саша мог бы ответить, но саднела разбитая губа, и он непрестанно слизывал кровь.

А Вене, похоже, даже его разбитый нос был нипочем, и он, хлюпая, спросил:

– Чего строили?

– Вот это все – вы строили?

– А кто это строил? – переспросил Веня, словно это его всерьез взволновало.

Здесь прямо в лицо Вене наехала камера, и милиционер матерно прогнал тележурналистов.

– Слышь, расстегни меня, кровь хоть вытру, – воспользовался ситуацией Веня. – А то вас вздрючат за избиение подростка. У меня нос сломался. Я на вас заяву напишу.

– Да мне плевать на твою заяву, понял? – сразу взвился милиционер. – Пиши, мне все равно. Я тебе еще жопу напорю в отделе.

Веня громко хмыкнул, харкнул красным и примолк.

Пацанву «Союза созидающих» выводили из подворотен – когда по три-четыре человека, а когда сразу по десятку.

Почти все пойманные были биты, несли красные, кровавые синяки, быстро заплывающие глаза, расплющенные носы и разбитые губы.

Пацаненок лет четырнадцати, весь бледный, с дрожащими скулами, на подгибающихся ногах ужаснул густым, грязно-кровавым сгустком на затылке. Его поддерживали за плечи.

На многих была разорвана одежда. Виднелись юношеские, худые тела.

Саша знал их всех – если не по имени, то в лицо.

Кто-то пытался перешучиваться, но милиционеры истошно орали, требуя закрыть рты.

Вскоре «пленных» собралась целая толпа, человек в шестьдесят-семьдесят.

Большинство были без наручников.