Отзывы на книги автора «Захар Прилепин»

На улице была весна, был май, было прозрачно.

Начинать знакомство с Захаром Прилепиным со сборника рассказов, кажется мне, самое грамотное решение. Сразу как-то видно панорамой, что волнует автора, о чем он хочет поговорить с читателем и какой стиль при этом выдерживает. "Пацанские рассказы" - отличная подборка именно в таком ключе.
Часть этих истории - действительно пацанские байки. Наверное такие могла бы тягать и я, если бы уродилась парнем, гуляла со шпаной во дворе, пила водку и имела нюх на приключения. Другие рассказы - скорее нуар, в них нет ни капли смешного, скорее горечь, чем-то они неуловимо напоминают о фильме "Блокпост" Александра Рогожкина, такая же сквозит размеренность рассказа, запах осенней прогорклой осоки, высохшей на обочине, пока вокруг война, а ты пытаешься в этой войне отыскать хоть что-то кроме. Нашлось в сборнике место и рассуждениям о любви, об отношениях - выверенные, в чем-то довольно романтичные, но непременно с мужской точки зрения. Не то чтобы познавательно, но интерес представляют.

Захар Прилепин этим сборником словно говорит: "Вот он я, я такой, а принимаете вы меня таким или нет, это уже ваше дело. А я такой. И жизнь - вот такая". А жизнь разная - где-то боль, где-то огонек надежды, белое должно жить по соседству с черным, трясина - с сухой уверенной дорогой под ногами, которая выведет к цели, не даст заплутать.

Свой

Хотел сначала сказать, что Прилепин пишет так, как больше никто не умеет. Мол, его сравнения неожиданны, как понос, и ярки, как открытие Олимпиады в Сочи. И в доказательство привел бы несколько фрагментов. Ну, например:

— <...> своими ноздрями, которыми она часто принюхивалась к Новикову, как будто он на ночь спрятал под мышки по селедке и забыл там.
— Вкус и запах такой, как будто где-то рядом лежат грибы, только не соленые и не свежие, а жареные. (кто читал - поймет)
— <...> поправила четвертая, зевая так огромно, что в рот ей вполне вошло бы донышко бутылки из-под шампанского.

Но считайте, что ничего не было: ни шампанского, ни бутылки, ни донышка, — потому что это не главное.

Самое смешное — это услышать, будто бы Прилепин пишет чернуху, якобы он такой «чернушный реалист». Эх, ребята, а ведь мы в большинстве своем так и живем. Тут вам все-таки не Хогвартс, а проспект какого-нибудь Андропова, на который впопыхах нанизаны безобразные девятиэтажки. А зачем тогда читать про ту жесть, которая ходит за тобой постоянно, как тень? От страха этой тени тебе и просыпаться-то не хочется по утрам. Затем.

Затем, что у нас есть свой писатель. Захар. Вы много еще знаете таких, которых бы звали только по имени? Звать Пелевина просто Виктором дико («Виктор в марте книгу выпускает» - ну-ну), Шишкина Михаилом — смешно. Называть старика Лимонова просто Эдуардом может разве что Захар.

Затем, что он всё про нас, русских людей, знает — как мы пьем, спим, поем, любим, пожимаем друг другу руки, возвращаемся на места оставленного в прошлом счастья.

Затем, что честен с нами. Нам до конца дней своих придется идти рука об руку, таща за собой волоком вот это всё: расплющенные буквы «м о с к в а», приготовленный матерью обед, отвары из трав, мобильник, ключи от гаража, теплую водку, сказанное в ночи «папа». И так хорошо от этого становится! И счастье!

Прилепин может раздражать (меня самого иногда раздражает), смешить, злить, нагонять зевоту, но счастье от его книг никогда никогда не отменит.

Какая прекрасная и, вместе с тем, какая утомительная книга.

Мне безумно понравилась идея собрать под одной обложкой рассказы о судьбах интеллигентов и аристократов, которые по-настоящему знали, что такое война, но при этом остались людьми и не утратили своей тонкой душевной организации, выражающейся через поэзию. Прилепин показал людей, которые сами, по собственной воле и желанию, отправлялись на войну, а то и не одну, чтобы защитить своё Отечество и отстоять его интересы. Я понимаю, почему он собрал их всех вместе - чтобы показать, что это не единичный случай, что патриотизм в самом высоком своем понимании вообще свойственен для золотого века русской поэзии. Что изображать высокопоставленных военных и государственных чиновников поголовно тупыми бесчувственными карьеристами - верх глупости. Что чувствующие и умеющие сопереживать люди - это вовсе не те, кто априори противопоставляет себя своему государству. Тут все прекрасно.

Но, с другой стороны, представление жизни этих (не побоюсь этого слова) великих людей вышло однообразным, что особенно видно в рамках одного издания. Любого из них можно описать по схеме:

- родился и вырос;

- поступил на службу;

- отправился на войну (вторую, третью) и показал себя с лучшей стороны;

- параллельно писал стихи;

- входил/не входил в масонскую ложу (нужное подчеркнуть);

- поддерживал/не поддерживал взгляды декабристов;

- был знаком с Пушкиным.

Из десятка поэтов, описанных Прилепиным, таким образом выделяются и запоминаются только трое:

Денис Давыдов - родоначальник партизанского движения, бравый гусар и гуляка, который всегда воевал сам по себе и не ходил строем с основной армией;

Константин Батюшков - к старости помутившийся рассудком;

и Александр Бестужев-Марлинский, чье тело так и не было найдено.

Герои книги постоянно пересекаются друг с другом, то на одной войне, то на другой. Нередко автор фантазирует на тему "они и не знали, что находились рядом" или "этот проехал на коне мимо пехоты, где в это время был тот". В главе, рассказывающей об одном герое, постоянно упоминаются герои других глав. Но при этом главы абсолютно самостоятельны.

Я все понимаю, лучший вариант рассказать о каждом человеке - это рассказать о каждом человеке отдельно. И, возвращаясь к началу отзыва, если хочешь рассказать о массовости явления - собери вместе побольше примеров. Но вот такая обособленность представления личностей при фактическом (историческом) переплетении судеб героев книги мне, увы, не зашла.

Предрассудки часто правят мною. И именно из-за них я обходила творчество Захара Прилепина. Но пройти мимо этого публицистического сборника не смогла.

В рамках школьной программы приходилось читать критические статьи критиков-классиков на классиков. Тогда мне показалось это довольно увлекательным занятием. И я совсем была не против прочесть что-то подобное о современной прозе. Верно подмечает автор книги, что в современном мире уже нет закономерности изучать прозу «писателей-конкурентов» и по достоинству оценивать ее, а не быть автором одного-двух предложений на обложке книги в качестве рекламы. И вот Прилепин пробует себя в роли критика, скажу сразу, что это роль скорее можно обозначить как «друг-критик», но это не мешает заметить все недостатки и плюсы произведений. И в тоже время, говоря о недостатках, Захар не втопчет в грязь автора с его творчеством, а мягко намекнет на нестыковки, занозы, несостоятельность сюжета и т.д.

Сборник получился довольно объемным, но этот объем в данном случае не давил, а только радовал. Написано очень живо и легко, будто ты ведешь беседу с автором.

Большая часть внимания досталась обсуждению современной русской прозе, но не обошлось и без экскурса в любимые и знаковые книги отечественной классики, а также присутствуют мини-экскурсы в зарубежную современную прозу и нон-фикшн (в основном биографии и мемуары). Еще стоит заметить, что в основном автор готов обсудить мужскую прозу. Впрочем, что читаем, то и обсуждаем. О вкусах не спорят.

Это книга-спойлер. Несмотря на это определение, мне захотелось обратить внимание как на конкретные книги, так и на творчество и биографию некоторых авторов. В итоге более десятка критических статей подтолкнули меня добавить новые книги в свой список «к прочтению». Почти о всех книгах слышала, некоторые в свое время были бестселлерами, но в их сторону я даже не смотрела. Как сложатся наши отношения с выбранными мною книгами покажет только время. Если вдруг что-то, а я почти в этом не сомневаюсь, вскружит от радости прочтения мне голову, то я обязательно сообщу об этом Прилепину в соцсети.
Читала книгу больше недели, почти две. Это огромный срок для меня. Но все свободные минуты я провела в прекрасной компании: читала, изучала и вела беседу. Колоссальное удовольствие! Особо хочется отметить несколько глав: «По классике», «Мастера», «Дети рок-н-ролла», «В качестве приложения…» и «Поэт и К». И, конечно же, отдельно хочется отметить те саркастические и лирические отступления. Столько веселья и позитива! Эти отступления в отдельный сборник собирать можно.

Большим плюсом для меня в сборнике является экскурс в современную литературу: течения, закулисья, термины. Обогатила свой словарный запас. Погрузилась в историю советской и российской литературы.

В процессе раскопок клада русской литературы я увлеклась и самим автором (что бывает очень редко). Могу с чистой душою сказать, что в процессе чтения личность, персона Захара, его отношение, позиции мне чаще были интереснее самой обсуждаемой книги. Я начала смотреть его проект «Соль», я в поисках информации о нем, о его проектах и книгах. Пожалуй, это впервые со мной.

Этот сборник смело могу причислить к категории «полезная для саморазвития книга». Настоятельно рекомендую как для общего развития, так и для нахождения для себя что-то новенького в мире литературы. Одним словом – ПОЛЕЗНАЯ.

Теперь обязательно обращу пристальное внимание на его прозу. Слог приятен, изложение логичное, думаю, что и сюжеты не подведут. Впервые у меня в книге столько закладок, отметок, мест к которым то и дело возвращаюсь. В моменты, когда невозможно было читать, я обдумывала прочитанное и прослушивала обновленный плейлист. На реп русский взглянула совсем под другим углом.

Эту рецензию я пишу с определённой целью: хочу, чтобы все начали читать Прилепина.
Я не знаю, как можно остаться недовольным. Проза Захара честная, до мурашек реалистичная, ни разу не скучная, живая и очень современная! Раньше думалось, что моё сердце всегда будет принадлежать классикам прошлых веков. Я ошиблась. В наши дни пишутся настоящие книги. У Вас за стенкой живёт человек, чьё имя через несколько десятков лет признают центральным в литературе XXI века.
Мы с мужем потихоньку собираем прилепинские книги. "Восьмёрка" была у нас уже летом, а я её почему-то не прочитала. Сняла тихонько книгу с полки, муж заметил и шутливо протянул "позооорище". Что интересно, Захар милее с каждым произведением. Хотя казалось бы, куда дальше?! Подкупает своей простой искренностью, остроумием, талантом, силой и близостью к нам, таким же.

"Лес был безмолвный, чуть будто бы обветшавший, - и безмолвие это, и слабое движение движение воздуха напоминало закулисье старого нетопленого театра"

Мой читательский год начался именно с этой книги. Я люблю истории о животных, и одна из самых любимых книг, которую кстати я перечитывала, а я не перечитываю книги, это "Белый клык"

Этот сборник не стала исключением и дополнил мою полочку с книгами о животных.

Наш главный герой со своей семьёй перебирается в глухую забытыю всеми деревеньку в лесу, конечно же с ними едут и их животные, которые скрасят не только их жизнь но и жизнь односельчан.

Невероятно печальные, трогательные, ироничные, счастливые и сказочные рассказы связанные с животными и их жизнью среди людей.

Само издание великолепное, хороший шрифт, прекрасные иллюстрации и это всё понравится не только взрослому но и школьнику. В книге стоит ограничение 16+, но некоторые истории я считаю можно читать и детям помладше)

Крепко, крепко. Ремарчонок такой.
Мужское, сильное, спокойное – хоть и растерянное. Хоть и самоуверенное, хоть и молодое, хоть и скалящееся. Но не инфантильное, не обозревающее растерянно игрушки и не ищущее смысл жизни в Гоа.
Взрослое.
Совсем другое.
Хорошо прикоснуться, рядом постоять. Как-то по-земному успокаивает. Янский ян.
Но жить с таким тяжело, конечно. Постоянная стылая тревога. Ему самому-то – нет покоя. Дела зовут.

В книжке всё сплошь «я-рассказы», от первого лица. Не узнать, конечно, насколько что придумано, а что – документалистика и честная фиксация, но впечатление производит такое: окно в молодую мужскую жизнь. Пацанские рассказы, как написано в аннотации, так и есть.

«...юбочки – в полторы октавы, если мерить пальцами на пианино».

«Всякое быдло склонно как можно скорее наверстать разницу между собой и объектом восхищения, будь то сладкая женщина или сердечно почитаемый человек».

А самые яркие, самые пронзительные – последние два.
«Бабушка. Осы. Арбуз» и «Дочка».
Вот это из «Дочки».

«Сначала, в трудные дни, я предлагал своей любимой делить каждую вину пополам. Она пожимала плечами. Поэтому я делил, а она так жила.
Потом придумал другое.
Сейчас наберу воздуха и скажу.
Чтобы мужчина остался мужчиной и не превратился в постыдного мужика, он должен прощать женщине все.
Чтобы женщина осталась женщиной и не превратилась в печальную бабу, она не вправе простить хоть что-нибудь, любую вину.
Все, воздух кончился.
Он – все, говорю, а она – ничего. Как же выжить теперь, если сам придумал про это».

- А я на скрипке играл.
- Как? - не поверил Лютик.
- А вот так, скрып-скрып, - серьезно ответил Скрип, изобразив, что держит скрипку и пилит ее смычком. Он был особенным. Они все были особенными.

Он тоже был особенным, когда ворвался в стагнирующую русскую литературу нулевых со своей пацанской прозой: военной как в "Патологиях", прибандиченной как в "Восьмерке", ностальгирующе-остросюжетной как в "Черной обезьяне", горько-безнадежной, агрессивной, ниспровергающей основы - как в "Санькье".

А потом была "Обитель". Великая книга, вопиюще несовременная к моменту выхода, когда все уж четверть века, как начитались лагерной литературы и возвращаться, вроде, не планировали. "Обитель" задала новый вектор осмыслению коллективной травмы/вины, насильно вывернув нацию из колеи иванов, не помнящих родства к локациям "вспомнить все" и "анализируй это". Почти по Грибоедову: "чтоб искру заронил Он в ком-нибудь с душой, кто мог бы, словом и примером, нас удержать, как крепкою вожжой, от жалкой тошноты по стороне чужой"

За "Обитель" Прилепину стоит быть благодарными, сколько бы чуши он ни написал потом. Потому что после была война, и он сделал свой выбор. Каждый правый имеет право, ультраправый не меньше любого другого, и я верю, что политическая активность писателя, плод его глубокого внутреннего убеждения. Есть, однако, некоторые проблемы. И первая в том, что милитаристски ориентированное творчество с неотвратимой закономерностью перестает быть таковым Забыл, не знал или не поверил, что музы молчат, когда бьют пушки? Печально, но Муза, похоже покинула его окончательно.

А вторая, по порядку, но не по значимости, в том, с эргрегором российской государственности, Жругром не стоит заигрывать или пытаться обыграть на его поле. Ему ничего не стоит перемолоть и куда большие, чем прилепинское, дарования. Далеко за примерами ходить, не надо, довольно вспомнить обоих Александров Сергеевичей. Хотя там было физическое уничтожение носителей, после чего нация в одном случае обзавелась солнцем поэзии, а во втором сокровищница пополнилась алмазом "Шах". Сомневаюсь, что за Прилепина что-нибудь дадут, он в труху перемолот.

И это страшно, на самом деле, когда на твоих глазах дар божий выжирают изнутри. Читала "Ополченский романс" и плакала злыми сухими слезами: "Покушал любимый. Ты погляди, Федор, от сарделек одни шкурки остались..." (с) Первая новелла "Жизнь" еще почти тот, прежний Прилепин. Чертова дюжина остальных, все дальше скатывается в невыносимую, содержательно и стилистически убогую топорность, автором которой с равной долей вероятности мог бы выступить хоть Вася Пупкин, хоть Скрып, Худой или Лютик из числа персонажей.

Для чего вообще нужно пребывание на этой войне? Скажете, за идеалы, затем, чтобы защитить людей? Ох, не смешите меня пожалуйста. Чтобы те, что наверху, могли без помех пилить бабло, а те, что внизу, познать спектр ощущений опричной вольницы? Теплее, но все еще не вполне. А знаете, какая самая главная причина? Нипочем не догадаетесь - лицо капитана Лесенцова. Дело в том, что на войне, дети, оно обретает какую-то особой скульптурности лепку, в то время, как в мирной жизни плывет, утрачивая значительность: скулы уже не те, и морщины с обветренностью не так хороши.

Что за... Мать-мать-мать! Не чокаясь.

Все помнят, надеюсь, что Прилепина так, как я, по-прежнему не любит никто! И вот его новая книга - беседы не о русской литературе, но с русской литературой. Тридцать писателей (Немзер, когда составлял свой список достойных тоже использовал это магическое число тридцать) пришли, чтобы рассказать "о времени и о себе".

Они люди разных поколений, им от 27 до 70. О каждом мы узнаём то, что они посчитали нужным сказать, и в этих скупых словах - история страны, литературы, "души человеческой", которая "едва ли не интереснее истории целого рода".

И действительно, практически все писатели, поэты, критики, имена которых на слуху, дают интервью, в которых рассказывают, перефразируя Станиславского, о себе в литературе и о литературе в себе. Все они, безусловно, люди разные: кто-то предельно серьёзен (Рубанов даже религиозно серьёзен), кто-то, как, например, Воденников шутит (придумывает себе биографию; объясняет, почему красота - его проклятье; утверждает, что поэт - это ПТИЧКА).

Прилепин пригласил к себе только тех, кто ему интересен, поэтому со всеми лоялен, мил, старается быть серьёзным, если это, конечно, удаётся. Интервью предельно краткие, так что не успеваешь устать ни от кого из гостей. Все по-разному относятся к литературному процессу, но все уверены, что у него есть будущее. Если учесть, что мне, учителю словесности, половина имён неизвестны, то почему-то не очень им верю. Возникает законный читательский вопрос: "Уж не дурят ли нашего брата, читателя?"

Прочитайте - узнаете. А Прилепин опять хорош! Людей он и правда любит, особенно писателей!

Книги из серии ЖЗЛ редко бывают хорошими. И от того, что литературный истеблишмент регулярно отмечает беллетризованные биографии престижными премиями, лучше не становятся. За редкими исключениями (Данилкин с его врожденным умением держать дистанцию), автору не удается проскочить между сциллой восторженного преклонения перед героем и харибдой ернического запанибратства с ним. То и другое от неминуемой самоидентификации с предметом изображения. Невозможно не полюбить и не стремиться во всем оправдать того, кого очень хорошо знаешь; биограф отменно знаком с героем по определению; в замечательных людей харизма встроена изначально, не подпасть под обаяние сильной личности почти невозможно.

В свете этой особенности, от степени благоговейности отношение автора биографии к самому себе, будет зависеть взятый им с героем тон. Для Быкова, например, характерно внешне иронично-снисходительное отношение к собственному творчеству при истовом служении и глубочайшем внутреннем пиетете к нему, но в биографии Пастернака меня, читателя, оскорбила легковесная фамильярность - бросила читать с первой четверти, надолго отвратившись от писаний Дмитрия Львовича, лишь много позже сумела оценить масштаб его титанической работы. Прилепин к себе относится серьезно, книга о Леониде Леонове пронизана жемчужно-серым отсветом этой серьезности. Начало почти озадачивает, имеющий представление об уникальном прилепинском стиле, не узнает, где в этих обтекаемо-унифицированных гладких фразах любимого писателя. Со второй четверти понимаешь - все от осознания серьезности задачи, от опасения сделать неправильно: чересчур увлечься беллетризацией в ущерб фактологии или наоборот, пересушить, сделать одной из нечитаемых монографий, напрочь снивелировав элемент художественного.

До самого конца это останется добротной, в меру интересной биографией, которая даст исчерпывающее представление о перипетиях судьбы и творческого пути советского классика: обласканного, опального, гонимого, прощенного и вознесенного к высочайшему фавору, что не мешало ему и в самые лучезарные времена становиться объектом злобных нападок. Одного из основоположников мировой экологической литературы, это не оговорка, именно мировой - вот, когда сетующим на местечковость современной русской словесности неплохо бы вспомнить о незаслуженно забытых пророках в своем отечестве. Человека, всеми возможными способами избегавшего участия в травле собратьев по перу, во времена и в условиях, когда периодическое побивание камнями одного-двух себе подобных обрело статус ритуала (боже, только не меня!) Глубоко разочарованного в проекте "человек", чей уровень уважения к роду людскому отменно характеризует "человечина" - так он нас называет. Но нет, не по аналогии с бараниной, говядиной и свининой, скорее с древесиной, и в этом ярчайшее проявление глубокой экологичности леоновского миропонимания - поставить венец творенья на один уровень с растениями. Патриарха, до конца жизни продолжавшего с истовостью неофита трудиться над opus magnum своей жизни.

"Подельник эпохи" хорошая книга, но сейчас я хочу сказать о другом, за биографию Леонова Прилепин взялся по совету Дмитрия Быкова, чья теория творческих инкарнаций достаточно широко известна и как он все угадал! Потому что в этом случае, имеющий глаза, не может не видеть сходства между тем, кого описывают и тем, кто описывает. Тот же, достаточно ранний, взлет, оригинальность, собственный уникальный стиль, пристальное внимание к темам, далеким от магистрального направления и умение показать их значимость Та же обласканность властью предержащей на старте, попадание в кластер избранников, и (это будет позже) необъяснимая опала, травля. Вот честно, не читала "Письма товарищу Сталину" и не могу высказаться по его поводу сколько-нибудь определенно, но довольно того, что я знаю сложную, непрочитанную так, как она того заслуживает "Обитель", великий роман, который априори снимает с Прилепина любые упреки с латентном сталинизме, антисемитизме, ксенофобии и Бог знает в чем еще, в чем поспешила обвинить его либеральная общественность. Люди, склонные к буквализму, не готовы воспринять сложного и разветвленного. В этом смысле, может оно и к лучшему, что количество читателей "Обители" почти совпадает с числом прочитавших "Пирамиду" (я о настоящем чтении, не о ридерс-дайджест; говорю серьезно, потому что у законодательницы нынешних литературных мнений довелось видеть довольно плоское и однобокое суждение об "Обители").

Что ж, Евгений Николаевич, доброго вам пути по оврагам и буеракам судьбы творческого предшественника. Вы, как и он, совсем не мой писатель,. Не самая большая ваша поклонница, но я понимаю толк в книгах. Того, что вы сделали для судьбы нации "Обителью" невозможно переоценить. А ее не было бы, когда бы не "Пирамида" Земной поклон.