V

Дамы входили в сопровождении мужей или родственников. По необыкновенной роскоши нарядов никак нельзя было предположить, что, связанная с Саксонией, Польша разорена войной, что казна вконец опустела. На короле был наряд, весь усыпанный бриллиантами, с огромными алмазными пуговицами, эфес шпаги тоже был усеян алмазами, даже пряжки на башмаках сверкали алмазной росой. Величавый, сияющий, помолодевший, Август выглядел скорее торжествующим победителем, чем побежденным, который вынужден бороться за корону с жестоким врагом.

Туалеты дам тоже сверкали обилием драгоценностей, хотя большинство из них были так красивы, что в украшениях не нуждались. Наконец появилась королева в весьма скромном наряде. Август учтиво поспешил ей навстречу, зазвучали фанфары. Главных действующих лиц еще не было.

Государь уже хмурил чело и бросал на Фюрстенберга взгляды, не предвещавшие ничего хорошего, когда у входных дверей, несмотря на присутствие королевских особ, послышался вдруг приглушенный шум. Люди расступились, все взгляды обратились к дверям. Фюрстенберг зашептал:

– Идут!

И вот в дверях показалось пожелтелое, мрачное лицо графа Гойма, он вел под руку жену.

Никогда, пожалуй, при этом дворе, привыкшем видеть красавиц, не появлялось столь ослепительной женщины.

Графиня Гойм шла среди знатных дам с царственным величием, не ведая страха, спокойная, горделивая и такая обворожительная, что из уст присутствующих вырвался дружный возглас удивления. Король не сводил с нее глаз, но взгляды их не встретились. Полагалось представить Анну королеве, и она направилась к ней в сопровождении мужа, ничуть, казалось, не пораженная ни блеском двора, ни Аполлоновой внешностью короля, стоявшего в эффектной позе, чтобы произвести на даму самое выгодное впечатление. Лицо его подергивалось от нетерпения.

Гойм вел жену с видом преступника, приговоренного к казни. Враги и акцизные чиновники упивались страданием, которое явно отражалось на его лице, искаженном болезненной гримасой. Королева милостиво взглянула на Анну и приветливо улыбнулась ей, но улыбка была печальной. Королева, казалось, скорбела об участи, ожидавшей эту красавицу, даже вздох вырвался у нее из груди. Как только первые формальности были закончены, музыка заиграла полонез, и король с королевой открыли бал.

Княгини Тешен еще не было. Остальные дамы были в полном сборе, даже госпожа Гюльхен, эта Эгерия^[10] Августа, пренебрегла болезнью, чтобы удовлетворить свое любопытство.

Не успел окончиться первый танец, как шум у дверей возвестил еще о чем-то необычайном, зрители расступились, король обернулся, – на пороге стояла, как бы колеблясь, войти ли, княгиня Тешен.

Она была в глубоком трауре.

Увидев ее, раздраженный Август пошел ей навстречу.

– Княгиня, – спросил он насмешливо, – почему вы в таком неподобающем костюме на балу? Вы потеряли сегодня кого-нибудь из близких?

– Вас, ваше величество, – ответила тихо Урсула, – и не сегодня.

Взгляды любопытных, обращенные было на княгиню, снова устремились на Анну. Дамы вынуждены были единодушно признать, что графиня Гойм затмила всех блеском своей царственной красоты. Ее черные очи метали, правда, молнии и грозно сверкали, но рядом с ними все другие глаза меркли, как звезды перед солнцем.

Август, казалось, упивался видом этой пленительной женщины. Когда графиня Вицтум отозвала Анну в сторону, король подошел к Гойму и, дружески похлопав его по плечу, подозвал жестом Фюрстенберга.

– Дорогой граф, – сказал он, – ты выиграл тысячу дукатов, Фюрстенберг завтра уплатит их тебе. Поздравляю с выигрышем и с такой женой. Она, несомненно, самая красивая из дам нашего двора. Vox populi^[11], конечно, поддержит мое решение. Ты счастливейший из смертных, Гойм!

Но, глядя на Гойма, смиренно, с поникшей головой принимавшего поздравление, трудно было предположить, что он – счастливейший из смертных. У него был скорее вид человека униженного, подавленного, несущего наказание за свою вину, человека, который хотел бы зарычать от боли, да не смеет. Фюрстенберг смиренно поклонился, глядя с усмешкой на короля.

– Я вижу, ваше величество, – тихо шепнул он, – что ваши королевские прихоти оплачивать придется мне.

– Не сетуй, Фюрстенберг, заплати Гойму тысячу, а из казны возьми десять за то, что доставил мне удовольствие увидеть такое чудо, – ответил король, протягивая ему руку для поцелуя.

Тешен сидела в одиночестве, все покинули ее. Август заметил это и направился к княгине, то ли по привычке ублажать всех, кого ждала опала, то ли из еще сохранившегося чувства к ней.

Велико было удивление тех, кто не знаком был с порядками двора, когда они увидели Августа, направляющегося к Тешен. Но графиня Рейс и госпожа Гюльхен, опытным глазом следившие за королем, сразу оценили ситуацию.

– Тешен низвергнута! – тихо шепнула графиня своей соседке. – Король подошел к ней.

Старые придворные, видевшие, как король накануне заточения обнимал Бейхлинга, тоже понимали, что значит такая благосклонность. Август выказывал княгине Тешен подчеркнутое внимание и уважение.

– А знаете, – сказал король, разглядывая ее в черном платье и вуали, – несмотря на ваш наряд, вы сегодня так обольстительно хороши, что невольно вспоминается варшавский турнир и наша первая встреча, когда вы от беспокойства обо мне лишились чувств.

– Но графиня Гойм! Что по сравнению с ней я, турниры, воспоминания, обмороки, – заметила княгиня с иронией.

– Пускай она прекрасна и даже распрекрасна, но есть вещи прекрасней красоты, я говорю о нежном сердце. Дорогая княгиня, не разыгрывайте комедии, поезжайте домой, наденьте голубое платье, оно вам так к лицу, и ждите меня к ужину.

Бледное лицо княгини вспыхнуло ярким румянцем.

– Мой король! Мой господин! – вскричала она, забываясь. – Вы по-прежнему мой Август, да?

– Прошу тебя… верь мне, зачем мне обманывать? – убеждал ее король.

Август на этот раз и в самом деле не лгал, красота Анны Гойм произвела на него сильное впечатление, но в то же время вызвала какое-то беспокойство. Энергичная натура этой женщины проявлялась в каждом ее движении, взгляде, жесте. Август понимал, что быть с этой женщиной, значит, сложить часть своего могущества к ногам Омфалы^[12]. Лицо Анны говорило: я должна властвовать; лицо Урсулы – я люблю тебя, государь, и умираю от тоски. Анна Гойм показалась ему слишком серьезной и грустной, а высоких слов с него и так хватало. Он поспешил утешить княгиню, ибо не хотел расстаться с ней и попасть в руки женщины, не выказывавшей ни малейшего желания покорить его.

Анна Гойм была одета с большим вкусом и изяществом, на ней, правда, не было драгоценностей, но прическа, покрой платья, подбор цветов тонко оттеняли ее диковинную красоту. На портретах того времени у нее прелестный овал лица, небольшой носик, маленький рот, большие черные глаза, чрезвычайно выразительные нежные черты лица и густые черные волосы. Руки, грудь, вся фигура были под стать ее лицу, на котором бледность чередовалась с ярким румянцем.

Выставленная на обозрение сотен глаз, Анна Гойм не растерялась. Вначале молчаливая и сосредоточенная, она быстро освоилась в обществе блестящих придворных. Княжеский двор, где она провела молодость, не мог сравниться роскошью с дрезденским, но обычаи и порядки были те же.

Княгиня Тешен торопилась выполнить приказание Августа; с торжествующим видом, бросив томный взгляд на короля, она вышла из зала. Не прошло и нескольких минут, как Август стоял уже возле стула графини Гойм. Он молча разглядывал ее. Анна, увидев короля, встала, он попросил ее сесть. Она повиновалась ему, но почтительность ее была сдержанной.

При дворе Августа было заведено не мешать королю своим присутствием, если он желает поговорить с кем-нибудь наедине. Так было и на сей раз; все оставили короля, даже Гойм вынужден был отойти, его увел Вицтум, у которого именно сейчас оказалось к министру неотложное дело.

– Графиня, вы в первый раз при моем дворе, – любезно заговорил король, наклонившись к ней, – ваше появление – настоящий праздник. Я радуюсь новой звезде на моем небосклоне.

Анна гордо подняла голову.

– Ваше величество! В ночном мраке любой огонек кажется нередко звездой, но он быстро гаснет. Я ценю вашу благосклонность, но приписываю ваши слова любезности.

– Я лишь повторяю то, что говорят все, – возразил Август.

– Государь, – продолжала с улыбкой Анна, – первое впечатление часто бывает обманчиво. Новое увлекает, но действительно прекрасно только то, что после многих лет кажется все таким же, как в первый день.

Король понял, что его прелестная собеседница намекает на внимание, которое он оказал княгине Тешен, и замолчал.

– Вы слишком скромны, – промолвил Август немного погодя.

– О! Нет, ваше величество, – с живостью прервала его Анна. – Я не придаю особого значения красоте.

– Но красота лица свидетельствует и о красоте души, – заметил Август.

Анна опустила глаза. Король не отходил от нее.

– После долгого одиночества, которому подверг вас несносный Гойм, спрятав в глуши свое сокровище, двор наш, должно быть, поражает вас.

– Нисколько, – возразила Анна, – я провела молодость при дворе, очень похожем на этот, хотя и не столь пышном. Ведь все дворы, ваше величество, по сути дела – одно и то же.

– Что же именно? – спросил Август.

– Отлично разыгранная комедия, – ответила Анна.

– А какую роль играю я в этой комедии?

Анна с иронической усмешкой взглянула на него.

– Быть может, директора труппы, которого все обманывают и обирают.

Август, несколько удивленный, ответил ей с полуусмешкой:

– Вы считаете, что все здесь одно притворство?

– А разве может быть иначе? – вздохнула Анна. – Правда до королей не доходит.

– Возможно, – промолвил Август, – и потому они ищут часто сердце и уста, которые дали бы им, жаждущим, хоть каплю этого нектара.

– И находят, – добавила Анна, – но уста эти иной раз умеют искусней других сочить яд.

– Вот теперь я вижу, – сказал король с учтивостью, – что жизнь большого двора вам не по душе. Меня это огорчает, я надеялся, что вы нас не покинете и сиянием ваших глаз осветите хоть немного небо наших мрачных дней.

– Ваше величество, – ответила с живостью Анна, – я была бы здесь диссонансом; петь, как другие, я не умею, да и голос у меня всегда один и тот же, а здесь это не годится.

Чтобы переменить разговор, Август стал весело подшучивать над присутствовавшими. Анна убедилась, что Август несравненно лучше знал характер, наклонности и тайны жизни своих приближенных, чем она предполагала.

– Как видите, графиня, – заключил Август, – не так уж много тайн сокрыто от меня; придворная комедия, может, потому только забавляет меня, что этим людям кажется, будто они обманывают и дурачат меня, вертят мною, как хотят.

– Так боги смотрят на землю, – сказала Анна.

Последние слова, кажется, понравились королю. Произнося их, Анна впервые встретилась с ним взглядом, во взгляде Августа было недвусмысленное поклонение и восхищение. В глазах Анны не было ничего, кроме холодного любопытства и настороженности.

На этом разговор окончился, и Август удалился медленным шагом. Все следили за ним издали, Фюрстенберг первый попался ему на пути.