3

К концу дня накатывают бессилие и усталость, хотя я выпила не одну чашку кофе. Раскалывается голова. Пустой желудок то и дело дает о себе знать, превращаясь в мелкого хищника из джунглей – звуки он издает недружелюбные. Все события будто происходят в слоу мо. Смотрю на часы – стрелка волочится нещадно медленно, до конца рабочего дня двадцать минут.

Ты никогда отсюда не выберешься! Ты разложишься быстрее одноразового стаканчика…

Играет музыка из портативной колонки Кевина. Он всегда включает ее, убавляя звук телевизора. На этот раз до меня доносится песня I Want It All группы Queen:

 
Listen, all you people, come gather ʼround.
Вы услышьте, люди, мой громкий глас.
I gotta get me a game plan, gotta shake you to the ground.
Я попытаюсь серьезно потрясти вас, и не раз.
Just give me what I know is mine.
Отдайте то, что мое и так.
People, do you hear me? Just give me the sign!
Люди, вы слышите? Подайте мне знак!
It ain’t much I’m asking, if you want the truth.
Не так уж много я прошу сейчас.
Here’s to the future for the dreams of youth.
Надежды юных не заботят вас.
 
 
I want it all, I want it all, I want it all, and I want it now.
Я все хочу, я все хочу, я все хочу, и все – сейчас.
 

Устроившись за одним из скрипящих столов, коротаю время, просматривая ленту соцсетей. Хоть кто-то живет красиво, не то что я в окружении столов и чашек! Платья из новых коллекций Chanel и Elie Saab, красные ковровые дорожки, стильные дома в Беверли-Хиллз и Малибу, шикарные спортивные машины и белоснежные улыбки мелькают все быстрее на экране под моим пальцем. Да, хоть над чем-то я имею власть в этой жизни.

– Я протру столы, а ты подмети пол, – доносится голос Кевина.

– Не могу, я очень занята, – отмахиваюсь я, не отвлекаясь от фото на экране старого смартфона. Это же подвеска от Tiffany.

Расслабься, у тебя такой никогда не будет!

– И чем же?

– Ладно, перефразирую: щетка грязная, и мне не хочется.

Кевин подходит ближе. Я неохотно прячу мобильный в карман джинсов и встаю.

– Зачем делать уборку каждый день? Тут и так чисто.

– Потому что я верю в теорию Энгельса^[10].

Я недовольно хмыкаю, упирая руки в бока.

– Не ленись, Пеони! Труд превратил обезьяну в человека, так что для тебя тоже не все потеряно.

Он вручает мне щетку для пола, а сам протирает столы.

В конце дня, когда на город опускаются сумерки, становится ужасно грустно от обыденности вокруг. На фото в соцсетях люди проводят время в модных клубах в стиле лофт, в уютных домах на берегу океана и в дорогих пентхаусах на Манхэттене. Здесь же обстановка располагает к унынию, апатии и неминуемой смерти: плохо освещенный зал, скрипучие столы и стулья, картины в черных рамах с изображением кружек, зеленые салфетницы и сахарницы, полотенца и салфетки в зеленую клетку – все это навевает угнетающую тоску. За дверью с круглым окном и облупившейся ручкой еще унылее: проржавевшая раковина, древний холодильник (тоже ржавый), каморка, где хранится кофе (самое чистое место в кофейне и, что уж скрывать, вкусно пахнущее), и туалет.

За окнами с логотипом кофейни снуют незнакомцы, имена которых я никогда не узна́ю. Какие события их ожидают? Понятия не имею.

Проезжает полицейская машина. Куда и зачем она едет? Это мне неизвестно.

По телевизору одна реклама сменяет другую: чипсы, смартфон, пылесос, газировка, помада, прокладки…

– Интересно, есть ли в этом мире что-то, что не нуждается в рекламе? – бормочу я себе под нос. – Нечто, что есть у всех и никогда не заканчивается…

– Человеческая глупость, – встревает в мой разговор с собой Кевин, – она, как известно, бесконечна.

Я перевожу на него взгляд:

– Думаешь, я тут навечно?

Он теряется, но все же отвечает:

– Думаю, реклама хлопьев – неплохой старт.

Я поражаюсь тому, как нагло это звучит.

– У меня талант! – восклицаю я и становлюсь на стул, который неприятно скрипит подо мной. Представляю, что это сцена.

– …выводить меня из себя.

Прочищаю горло и с чувством декламирую произведение Роберта Фроста^[11] «Другая дорога» – мое любимое стихотворение:

 
В осеннем лесу на развилке дорог
Стоял я, задумавшись, у поворота;
Пути было два, и мир был широк,
Однако и я раздвоиться не мог,
И надо было решаться на что-то.
Я выбрал дорогу, что вправо вела
И, повернув, пропадала в чащобе.
Нехоженнее, что ли, она была
И больше, казалось мне, заросла;
А впрочем, заросшими были обе.
 

Кевин смотрит на меня исподлобья, опершись рукой на столешницу.

 
И обе манили, радуя глаз
Сухой желтизною листвы сыпучей.
Другую оставил я про запас,
Хотя и догадывался в тот час,
Что вряд ли вернуться выпадет случай.
Еще я вспомню когда-нибудь
Далекое это утро лесное:
Ведь был и другой предо мною путь,
Но я решил направо свернуть —
И это решило все остальное.
 

Я вскидываю подбородок. Кевин молчит. Вопросительно смотрю на него в ожидании мнения. Что скажешь на это, мистер Умный Умник?

– Убийственно, – отмечает он. По тону я понимаю, что он хотел сказать нечто вроде: «Это самая большая куча дерьма, которую я только видел, скорее убери ее с моих ботинок», но почему-то не стал.

Я спускаюсь на пол.

– Отличное стихотворение, но… что это за голос?

– Мой голос. Для выступлений и декламирования.

– Не надо! Когда ты так говоришь, у тебя сильно кривится рот, будто ты собираешься обзавестись черными усиками и начать мировой геноцид.

Я вскидываю руки:

– Думаешь, я всю жизнь буду вот так подметать полы в забегаловках… – Вопрос становится утверждением, потому что я знаю, что так и будет.

– Этого я не говорил. – Он переходит к другому столику. – К тому же ты и этого не делаешь.

– Когда-нибудь я войду в эти двери, и ты поразишься, насколько я буду шикарна.

– Ты не вспомнишь об этих дверях, если это случится.

Я не спорю.

Снова повисает тишина, я лениво вожу щеткой по полу.

– Так, значит, ты не исключаешь такой возможности…

Он вытирает последний столик, кидает тряпку на барную стойку, подходит ко мне и вырывает щетку из рук.

– Не исключаю возможности, что, проводя меньше времени в соцсетях, ты не забыла бы, как этим пользоваться.

Я корчу гримасу, а он принимается за пол.

– Да что с тобой такое?

– Это со мной что такое? – Он выпрямляется и на пару секунд прикрывает глаза, словно считает про себя, чтобы не сболтнуть лишнего. – Ты в самом деле считаешь, что в обязанности бариста входит протирание столов и мытье полов?

– Наверное.

– Ты меня когда-нибудь слушаешь?

– Иногда, – признаюсь я, едва кивая, – но по большей части я просто смотрю, как движется твоя челюсть.

– Тогда я скажу еще раз и прямо: я получаю одну зарплату, а работаю за нас обоих. И дело тут не в деньгах, но вот немного благодарности не помешало бы.

– Ну что ж… большое спасибо.

– Большое пожалуйста.

Я прищуриваюсь:

– А почему ты это делаешь?

– Потому что… – Он явно теряется. – Потому что мне проще потратить пятнадцать минут и сделать самому, чем просить тебя и полчаса выслушивать, почему ты не станешь, таким образом тратя почти час на плевое дело.

Я пожимаю плечами:

– Это ведь твой выбор, верно?

– Да, определенно мой. – Он кивает и закусывает губу. – Ты… ты знаешь, тебе очень повезло с работой. Ты днями ни черта не делаешь и получаешь за это деньги. В другом месте тебя бы давно выставили.

– Это все?

– Меня ужасно бесит то, как ты ведешь себя с людьми.

– И как же я веду себя?

– Так, будто окружающие – рабы, не желающие продолжать строительство твоей усыпальницы.

– Что, прости?

– Как бы ты ни относилась к этому месту, это твоя работа, ты должна ее выполнять, потому что она приносит тебе деньги.

– Деньги? Да разве это деньги? Едва на проезд и хот-дог на обед хватает. Что это за такая великая работа? Каковы перспективы? Завтра ты позволишь мне отдраить унитаз?

– Нет, – выдыхает он, – этим я займусь сам. Как и вчера, и позавчера, и все дни подряд.

– Вот видишь, а у меня другие перспективы, и для этого мне необязательно чистить унитазы.

– Похоже, природа была не особо щедра, наделяя тебя совестью.

– Зато достаточно щедра, наделяя мозгом, который советует поскорее бежать отсюда. И тебе, кстати, тоже.

– Неужели я обязан все это выслушивать? – бормочет он.

– Чтобы ты знал, я собираюсь на кастинг в рекламу через неделю, а там и до ролей в кино недалеко, а потом и до самых престижных наград в кинематографе.

– Кто же тебя так жестоко обманул? – Глаза-воронки не моргая смотрят на меня.

– Ты хоть знаешь, с чего начинал карьеру Аарон Пол?

– Я даже не знаю, кто такой Аарон Пол.

– С рекламы кукурузных хлопьев! – выпаливаю я. – А Тоби Магуайр – с рекламы сока, а Сальма Хайек – с рекламы сети закусочных… – Он молчит, а я продолжаю: – Брэд Питт в свое время работал аниматором в костюме цыпленка, а Джим Керри вообще был уборщиком, как и Киану Ривз. Так что все, что происходит здесь… – я обвожу рукой зал, – никак не характеризует меня и не определяет мое будущее.

Он еле заметно усмехается. Что бы я ни говорила, он само спокойствие. Я едва сдерживаюсь, чтобы не наброситься на него. Вовремя останавливаю себя, выдыхаю, выпуская напряжение. Давно пора признать, что невозможно победить соперника, используя остро заточенный нож, если у него в арсенале снайперская винтовка.

– Я не хочу тебя разочаровывать, но, знаешь, мир выглядит совсем иначе для тех, кто видит дальше собственного носа. Брэд Питт, Тоби Магуайр, Джим Керри – исключения из правила. А правило таково, что миллионы Брэдов, Тоби и Джимов прыгают в костюмах куриц и метут полы, оставаясь там, где они есть, до конца жизни. Я не считаю это трагедией, потому что, как ты и сказала, не всякая работа характеризует человека. Но я все равно не стал бы так нагло себя обманывать.

– Думаешь, ты все знаешь, мистер Умный Умник? Пусть так, поскольку сейчас у меня нет весомых доводов. Но я уверена, что стану этим, как ты говоришь, исключением. Эта работа – временное неудобство на пути к моей блестящей карьере.

– Что ж, полагаю, я могу избавить тебя от этого неудобства. – Он опирается на ручку щетки. Кажется, через пару минут он воспользуется ею как копьем.

– О чем ты?

– Почему бы тебе не найти другую, менее неприятную работу?

У меня отвисает челюсть.

– Знаешь что, это отличная идея!

Я снимаю передник, кидаю на скрипящий стул, хватаю рюкзак и вешаю на плечо.

– Книгопечатание было отличной идеей. Открытие пенициллина было гениальной идеей. А это просто предложение – и довольно опрометчивое к тому же…

– Может, твою мать, заткнешься?

Он тяжело выдыхает и косится на банку для платы за ругательства, которую завел специально для меня – он-то в этом плане душка.

Я подлетаю к кассе и запускаю пятерню в банку. Монеты позвякивают, ударяясь друг о друга, падают на пол, когда я вытаскиваю руку. Запихиваю то, что удалось удержать, в карман толстовки.

– Ты меня не выгнал, ясно? – заявляю я, оборачиваясь. – Я была готова уйти отсюда, прежде чем пришла, и теперь наконец сваливаю! Мне больше не нужна работа в этой дыре для неудачников!

Не дожидаясь ответа, резко разворачиваюсь на пятках, толкаю тяжелые двери и выбегаю в гнетущие сумерки.

Беги-беги! Ты никакая не звезда. Ты просто неудачница!