После той катастрофы с Розой Асад ни разу не был в ее спальне. Но если тогда она была местом отчаяния и борьбы за жизнь, то теперь, очевидно, идеальным местом отдохновения с цветами на покрывале и морем ярких подушек. Только стены напомнили о том, что в жизни нет стабильности; они были обклеены газетными вырезками, которые громко кричали о том, что мир идет ко дну.

Асад дал себя уложить на покрывало и закрыл глаза, как она его попросила.

Он почувствовал жар ее тела, когда она легла рядом и прижалась к нему.

– Начинай, Асад, рассказывай все, что придет тебе в голову, – сказала Роза и обняла его. – Помни, что я ничего не знаю о тебе, поэтому можешь рассказывать так подробно, как пожелаешь.

Несколько минут он боролся с собой, пытаясь понять, готов ли он. Роза лежала очень тихо, не произнося ни слова. И наконец он заговорил:

– Я родился в Ираке, Роза.

Он почувствовал, что она кивнула. Вероятно, она это знала.

– И зовут меня совсем не Асад, но я уже не хочу, чтобы меня звали иначе. Мое настоящее имя Заид аль-Асади.

– Саид? – Казалось, она пробовала это имя на вкус.

Он зажмурился.

– Мои родители умерли, у меня нет ни братьев, ни сестер. Я считаю себя безродным, хотя это, вероятно, не так.

– Значит, я тебя не должна называть Саид. Ты уверен?

– В имени есть звонкое «з». Имя Заид произносится со звонким «з». Но только для тебя и других людей, которых я люблю и знаю здесь, в Дании, я всегда буду Асад.

Она прижалась к нему. Ее сердце забилось быстрее и громче.

– Ты же рассказывал, что приехал из Сирии?

– Я многое рассказывал в последние годы, не надо верить всему, Роза. Грамм сомнения никогда не помешает.

Он почувствовал, что она затряслась от смеха. Что-то подобное было с ней в последний раз много лет тому назад.

– Надо говорить «гран сомнения», а не грамм, – сказала она.

– Не понимаю.

– Грамм – правильное слово, но с граммом это было бы слишком много. Один гран – ничтожно малая величина.

– Тогда я сказал правильно, Роза. Грамм не слишком много в этом случае.

Он открыл глаза и уже хотел было посмеяться вместе с ней, но увидел на стене, над ее головой, вырезку, которая его парализовала.

«Жертва 2117», – гласил заголовок.

Асад вскочил. Надо посмотреть внимательнее. Газетные фотографии с малым разрешением все похожи друг на друга. Это, конечно, просто кто-то похожий на нее. Так должно быть. Так должно быть!

Но уже на расстоянии полуметра он знал, что не ошибся. Это была ОНА!

Асад закрыл лицо руками, потому что горло у него сжалось. Он не слышал собственных рыданий. Жар стонов обжигал лицо, руки были мокрыми.

– Пожалуйста, не трогай меня сейчас, Роза, – выдохнул он, когда почувствовал на плече ее руку.

Он откинул голову и сделал глубокий вдох, очень медленно приоткрыл глаза, и фотография стала более отчетливой. Когда глаза его полностью открылись, фотография стала до ужаса четкой. Мокрое тело лежало на спине, обмякшее и безжизненное. Но в глазах женщины, устремленных в небытие, казалось, жизнь еще теплилась. Кисти рук, которые часто гладили щеки Асада, впились в песок.

– Лели, Лели… – шептал он снова и снова, кончиками пальцев гладя ее волосы и лоб на фотографии. – Что же случилось? Что же все-таки случилось?

Голова Асада упала на грудь. Неопределенность, тоска и горе, копившиеся годами, выплеснулись и парализовали его чувства и силы. Лели больше не было.

Ладонь Розы скользнула по его руке; другой ладонью она осторожно подняла его лицо вверх и повернула к себе, так что их взгляды встретились.

Они долго смотрели друг на друга, ничего не говоря, потом она тихо спросила:

– Я меняю вырезки почти каждый день, и эта почти новая. Значит, ты ее узнал?

Он кивнул.

– Кем она была?

Много-много лет судьба Лели была ему неизвестна, но в глубине души он всегда пытался убедить себя, что она будет жить вечно. Даже тогда, когда война в Сирии была самой беспощадной и отвратительной и никто не знал, кого убили и кто убивал, он надеялся, что Лели сможет уцелеть в этом аду, потому что если кто-то и был на это способен, то только Лели. И все же она лежала там, на песке, и Роза спрашивала, кем она была. А не кто она.

Он убрал руку с вырезки и откинул голову, чтобы набрать побольше воздуха в легкие и сказать то, что ему хотелось.

– Лели Кабаби была человеком, который приютил мою семью, когда мы бежали из Ирака. Мой отец был инженером и государственным служащим и в какой-то момент через партию БААС оказался близок к Саддаму Хусейну. Однажды он неосторожно покритиковал Саддама. Если бы отец происходил не из шиитов, может быть, это сошло бы ему с рук, но в те дни критические высказывания и ошибки шиитов означали для таких, как он, смерть. Отца предупредили за час до того, как подручные Саддама пришли за ним. Мать и отец приняли мгновенное решение бежать. Они не взяли с собой ничего, кроме нескольких украшений и меня. Мне был один год, когда Лели Кабаби впустила нас в свой дом в Саб-Абаре в юго-западной части Сирии. Мы жили у нее, хотя не состояли с ней в родстве, и это продолжалось до тех пор, пока отец не получил возможность работать в Дании. Мне было всего пять лет, я был жизнерадостный маленький мальчик, когда мы приехали сюда.

Он еще раз посмотрел на газетную вырезку, безуспешно пытаясь понять, о чем говорил невидящий взгляд Лели.

– Ты должна понять: Лели Кабаби была нашей спасительницей. И вот…

Он попробовал прочитать текст под фотографией, но буквы поплыли. О боже, какой ужасный, ужасный день. Силы его иссякли.

– Мне очень жаль тебя, Асад, – прошептала Роза. – Я не знаю, что тебе сказать.

Она покачала головой. А что она МОГЛА сказать?

– Если ты хочешь узнать об этой истории что-то еще, то у меня есть вырезки из иностранных газет, в которых больше деталей. Я помню, где они, потому что все случилось несколько дней назад. Принести?

Он кивнул, и Роза вышла из спальни.

Вернувшись, она положила коричневую архивную коробку рядом с ним на кровать и открыла.

– Вот вырезки из «Таймс». Они раздули это дело, потому что жертва была такой нетипичной. Посмотри на дату. Статья опубликована на следующий день после того, как испанская газета заговорила об этой истории, и чтение это очень тяжелое, Асад. Хочешь, я буду читать тебе вслух? Ты скажешь, когда надо остановиться.

Он покачал головой. Он хотел читать сам, чтобы иметь возможность лучше контролировать себя.

Асад стал читать. Подобно осторожному пешеходу, который на цыпочках идет по ненадежному висячему мостику, его взгляд передвигался маленькими шажками от слова к слову. Статья была переполнена деталями, это Роза уже сказала, и все живо вставало перед глазами. Длинный ряд трупов, лежавших на берегу, пена вокруг рта жертв – все было подробно описано. Из статьи вытекало, что первым выплыл джихадист. Кожа на лице у него была со множеством порезов, оставшихся после сбривания большой бороды, которая являлась обязательной принадлежностью джихадистов.

Асад боролся с картинами, которые возникали у него перед глазами, и пытался ответить на вопросы, появившиеся при чтении статьи. Почему Лели решила бежать? Что произошло?

Роза протянула ему еще одну газету.

– На следующий день в «Таймс» появилось вот это. Я сразу скажу тебе, Асад, потому что это ужасно. Пожилая женщина не утонула, ее убили. Поэтому я и повесила ее фото на стену, чтобы выразить то, как мне ее жаль.

Плечи Асада опустились.

– Ей в шею воткнули какой-то острый предмет. Вчера был опубликован акт вскрытия. В легких почти не оказалось морской воды, Асад. Так что она уже умерла или умирала, когда ее выбросили в море.

Асад был не в состоянии что-либо понять. Этого доброго радушного человека, в котором не было ни капли зла, убили. Какой звероподобной тварью надо быть, чтобы совершить такое? И зачем?

Он взял газету. Фото отличалось от того, что было помещено здесь прежде. Немного другой ракурс, но взгляд и положение тела те же самые. Он еще раз посмотрел на женщину. Она была в точности такой, какой он ее запомнил. Ладони ее лежали на мокром песке. Эти руки ласкали его; рот, который пел для него; и глаза, которые внушали ему веру в то, что все будет хорошо.

«Но для тебя все кончилось плохо, Лели», – подумал он, и тут его охватил гнев и жажда мести.

Асад еще раз взглянул на зернистое фото, на котором были видны тела, лежавшие на берегу. Это было ужасно, невозможно смотреть. Контуры безжизненных тел, ряды ног, торчащих из-под покрывал. Женщины, дети, мужчины – и Лели, которая через мгновение после того, как сделали эту фотографию, легла в один ряд с другими. И вот эта добрая жизнерадостная женщина, которой его семья была обязана всем, завершила свой жизненный путь как статистическая единица, свидетельство циничных и позорных ошибок этого мира.

И в таком мире он хотел жить?

Потом он повернулся к фотографии, где группа выживших стояла подальше от воды с ужасом во взгляде.

«И это сделал кто-то из вас?» – подумал он.

Асад зажмурился. Даже если это будет стоить ему жизни, он найдет этих людей, пообещал он себе.

Эта фотография была немного нечеткой из-за плохого освещения, но что-то привлекло его внимание. Что-то знакомое, причем связанное с болью. Это был мужчина, который стоял в стороне от других и смотрел прямо в объектив, словно хотел, чтобы его запечатлели. Его борода опускалась на грудь и напоминала, из какого прибежища зла он бежал; глаза его были жесткими, как и весь облик. Рядом с ним стояла молодая женщина с выражением ужаса на лице. А за ней другая женщина, которая…

И его поглотила тьма. Лишь где-то очень далеко чей-то голос прокричал: «Асад!»