Партия остается сегодня единственной силой, способной обеспечить порядок и дисциплину в обществе. Она тот рычаг, который способен удерживать общество от сползания в хаос и анархию.

Но дело в том, что партия же (а точнее, аппарат) во многом противодействует обновлению страны – всестороннее и глубокое обновление грозит ей утратой политической монополии.

Демократический процесс в стране все больше отрывается от сложившегося десятилетиями характера и смысла деятельности партии.

Лозунг партии – «самоочищение, самообновление, перестройка своих рядов» – думается, не ведет пока к коренному изменению ее облика. Это все та же догматическая авторитарная организация.

Партия в перестройке занимает весьма специфическую позицию. Да, она ее вызвала, но только в условиях, когда государству начал угрожать экономический крах.

Крах государственный означает для партии небытие. Так что, обратившись к перестройке, партия, прежде всего, открыла борьбу за собственное выживание.

И именно поэтому партию занимает не столько последовательность реформ, обновление, возрождение страны, сколько стремление остаться политическим монополистом любой ценой. Эта установка на выживание все чаще и чаще ставит ее поперек процесса обновления страны, вносит в этот процесс существенные нарушения. Особенно убедительным доказательством является обсуждение Закона о печати в Верховном Совете СССР. Все, что угодно, но только не свободная и не независимая печать. Все, что угодно, но сохранение цензуры, контроль над сознанием общества. Все, что угодно, но исключить независимую мысль.

Да, партия за перестройку, но такую, которая не поколебала бы ее позиции – партии, осуществляющей единовластное правление. Эта особая роль партии закреплена и конституционно.

Отсюда и особенность, непоследовательность поведения партии. Она – за широкие реформы. Но и она же – за создание условий, при которых прежняя структура власти сохраняется, лишь обрастая различного рода демократическими атрибутами. Должно произойти приспособление старого аппарата принуждения и диктата к новым условиям.

В первые годы революции основным догматом партии являлся принцип диктатуры пролетариата, проще говоря – диктатуры одного класса над всем народом. Этот догмат ставил партию в исключительное положение, то самое, которое пришло на Съезд скромными напоминаниями: «Мы – правящая партия». Надо понимать это так: диктат по-прежнему за нами. Мы так и понимаем и эти слова, и шестую статью конституции. Да, все права на одной стороне, все обязанности – на другой.

Часть общества (в том числе и коммунисты) хочет избавиться от диктата партии, сознавая гибельность такого положения. Партия ищет, собирается с силами и… нарушает последовательное движение на пути демократизации разными средствами. Тут и обработка умов – вся пресса, что называется, в кармане. Только вдумайтесь: ни одной газеты вне влияния партии, все поставлены под контроль, все так или иначе зависимы. Какая уж тут дискуссия, какая другая точка зрения?

Народ видит, что во многом идет не обновление страны, а игра вокруг обновления.

Вот эта особая роль КПСС в обществе и определяет характер, странности и непоследовательность движения.

Вывод из этого однозначный: КПСС, оставаясь единственной политической силой, превращается в тормоз сложных преобразовательных процессов, не сплачивает общество, а раскалывает.

Аппарат искренен лишь до того момента, когда ничто не грозит его главенствующему положению в обществе. С того момента, как ему что-то начинает угрожать, он поворачивает на сто восемьдесят градусов и возвращается на свои прежние авторитарные позиции, позиции диктата, подавления свободы.

Подлинно демократическая прогрессивная партия не монополизирует власть, не стремится держать народ в подчинении, она не боится вступить в борьбу с любой другой демократической силой.

Нормальная политическая жизнь в стране, нормальный политический климат возможны лишь при равном выражении всеми группами населения и каждым человеком своих экономических и политических воззрений. Эти взгляды, требования на пути развития государства порой существенно отличаются и не могут быть насильственно сведены к одному мнению, к одной партии.

Не надо страдать по единомыслию. Единомыслие – это насмешка над здравым смыслом. Убежден: нужны и иные политические организации, которые способны вобрать политическую инициативу масс, организовать эти массы, выражать их мнение.

КПСС может выражать интересы лишь части народа. Ставя под запрет другие общественные организации, партийное руководство оставляет существенную часть общества без возможности превращения своего мнения, своих взглядов, убеждений в соответствующие партийные программы – есть и всегда существует какой-то иной подход, взгляд на те или иные события, пути движения общества.

Конституция страны должна допустить законодательное оформление других партий. Надо создавать правовое государство, следовательно, иметь в нем такие общественные институты, которые исключали бы монополию на политическую жизнь. Только такие партии способны внести оздоровление в наше больное общество.

Дабы не повторять ошибки прошлого, нужна коренная политическая реформа. Такая реформа должна раскрепостить все общественные, государственные и прочие системы страны. Такая реформа должна исключить политический диктат одной партии; именно тогда будут созданы такие институты власти, которые сделают невозможным насилие в обществе, исключат насилие из общественной, политической, государственной практики. Никто не смеет ограничивать право граждан на создание общественных и профессиональных организаций. Противное положение или мнение означают сохранение несправедливого устройства общества и, как следствие, затягивание кризиса на неопределенный срок.

К этому подошло развитие демократического процесса. Это не забегание вперед, это не левизна, грозящая обернуться беспорядками. Это как раз нормализация политической и общественной жизни.

Еще раз повторю: партийный аппарат скомпрометировал себя в глазах людей, он становится сейчас тормозом на пути демократизации. Вот почему я вышел из рядов КПСС.

Россия прорвется в будущее

«Куранты», № 84, 5 мая 1991 г.

Сначала несколько слов о визите Б. Ельцина во Францию, а если быть более определенным – в Страсбург (резиденцию Европарламента). именно из-за этой встречи Председатель Верховного Совета РСФСР вынужден был отменить поездку в Гренобль, что вызвало обиду и серьезное возмущение как горожан, так и мэра стариннейшего французского города – гордости страны.

В понедельник, 15 апреля, Ельцин встретился с парламентариями европарламента. Группа социалистов Европарламента позволила вести беседу в недопустимых выражениях. Главу России называли «демагогом», «безответственным человеком» (из-за оппозиции М. Горбачеву). Председатель этой группы социалистов указал Б. Н. Ельцину на дверь: пусть уходит, если «он не желает выслушивать неприятные для себя вещи».

Это право каждого: любить или не любить того или иного государственного деятеля, артиста, спортсмена… Это их право быть в восторге от политики М. Горбачева и раздражаться от Б. Ельцина. Это право любого человека, пока он не официальное лицо и ведет речь не с официальным лицом.

Но в том-то и дело, что в Страсбурге с парламентариями встретился не турист из России, а глава 150-миллионного народа. И когда столь убежденные социалисты, как господин Жан Пьер кот, позволяют себе выражения и выходки, в общем-то недопустимые и для обычного разговора воспитанных людей, они так поступают уже не по отношению к Б. Ельцину, а – России, ибо в данном случае выступает не частный человек, а символ российской государственности.

Нет сомнений, исключительно серьезное положение, в котором оказалось наше государство, внушает некоторым право вести речь с российскими официальными лицами в подобном тоне. История отношений Франции и России не помнит, чтобы с ее официальным главой обращались подобным образом. Нет такого в памяти истории.

Да, блуждая, мы выбредаем из кромешной тьмы прошлого, измученные, оскорбленные, но не потерявшие чести. Если вы думаете иначе – вы глубоко заблуждаетесь, господа. Я готов освежить в вашей памяти некоторые уроки истории. Вы их должны знать по обязанности вашего положения и образования, но, надо полагать, запамятовали.